Вселенная на двоих

Пухлые и мягкие снежные хлопья, сдуваемые грубыми порывами холодного ветра, падали вниз, образуя огромное белое одеяло, что надёжно укрыло Нокфилл от злых монстров, так и жаждущих проникнуть в город. Полная луна сильно освещала пустые улицы города, а падающий свет отражался от белого снега и ярко бил в окна зданий. Этой глубокой ночью все спали. Ну, почти все. На широкой улице раскинулось несколько территорий, пренадлежащих разным людям. Вот, например, Апартаменты Эддисона, что не нуждаются в объяснении. Неподалеку от него городское кладбище. Далее — длинная дорога к большому дому, о владельцах которого никто ничего не знает, более того, никогда не слышал. Потом, чуть правее, дом Нила и Тодда, в который они совсем недавно уговорили переехать и Салли, что тот незамедлительно сделал. А вот самое, пожалуй, жуткое место этой улицы — поместье Фелпсов, со зловещей надписью у тропинки к коттеджу «Бог всё видит», нагоняющей жуть и дрожь, пробивающую насквозь. Не будь это частной собственностью, надпись бы давно убрали, но на то хозяева и Фелпсы — помешанные на религии люди. Конечно, не все в этом доме так сильно уверовали в Бога, что на своём же участке, прямо рядом с домом, построили церковь. Трэвис, хоть и уважал взгляды своих родителей, ни разу не был сторонником какой-либо религии вообще. Этот парень в принципе многим отличался от остальных. Характером, жизненными целями, принципами, вкусами и приоритетами. И именно поэтому он сейчас один в целом городе, кто в такой час не спит. Горячий воск струился вниз по свече, падая на смуглые крепкие руки, что так сильно сжимали единственный, на данный момент, источник света. Тихонько пробираясь по коридору, парень старался никого не разбудить. Пол под ногами предательски скрипит, но блондин упорно идет прямо. Открыв дверь, Трэвис проскальзывает в комнату и облегченно выдыхает, когда тушит пламя на свече двумя пальцами. Если бы ему полгода назад сказали, что он будет так делать, то получили бы в свою сторону что-то наподобие «че за херня?» и, возможно, по лицу. Трэвис уже давно ничего не боится. Ровно с тех пор, когда волосы стали менять свой цвет на темный. Тогда он вылетел из класса с криками «ГОСПОДИ, СПАСИ И СОХРАНИ ДУШУ МОЮ ГРЕШНУЮ». Наверное, это был единственный раз в жизни, когда ему было так плохо, что он обратился за помощью к тому, в кого не верит. Тогда-то и настала пора хандры. Казалось, хуже уже не будет. Хотя, кое-что наводило ужас. Узнать, кто же эта шатенка. В крайнем случае шатен. Но только в крайнем. Темнота окутала помещение, отбирая возможность разглядеть хоть что-нибудь. Фелпс активно вглядывался в темноту, шаря рукой по стене. Через мгновение пальцы нащупали холодный выключатель и комната озарилась теплым персиковым светом люстры в виде необыкновенных цветов. В пару шагов преодолев расстояние до маминого любимого трюмо, парень взглянул в зеркало. Отражение оставляло желать лучшего. Рассеянный взгляд, темные круги под глазами и пунцовые щеки, что так сильно выделялись на фоне смуглой кожи. А также. Волосы… — Нет. Этого не может быть. Только не сейчас. — Растерянно бормотал Фелпс. Правая часть волос, от корней к кончикам, стала медленно окрашиваться в светло-коричневый, издавая при этом легкий шелест, который был еле слышен только обладателю этого тела и его соулмейту. С ужасом потрогав свои шелковистые волосы, что приобрели совершенно иной цвет, кареглазый старательно стал пытаться притянуть темную прядь к глазам, чтобы взглянуть на нее, будто не веря зеркалу. Спустя пару минут безуспешных мучений ему все же удалось это сделать, только вот тогда Трэвис сразу же отдернул руку, как от огромного и злого паука. В груди неприятно кольнуло, а в уголках глаз защипало от непрошенных слез. Найдя расческу, стал водить ею по темной части волос, но это, к сожалению, никак не помогало. На ощупь они были чуть жесткие и пахли, почему-то миндалем. Пусть стрижка Трэва достаточно коротка, нотки непривычного запаха можно было уловить даже так, больно уж сильный аромат. Отступив в сторону, подросток потер ладони о полотенце, избавляя их от сковывающего движения воска. Как только выключил свет, сразу стал тихонько красться в сторону своей комнаты. Она находится недалеко, но надо пройти мимо комнаты отца, от которого можно и получить за шныряние по дому в такое позднее время. Спустившись на первый этаж, наполовину-блондин прошмыгнул в родную детскую, плотно прикрыв дверь. Любимый лиловый свитер был найден на спинке крутящегося стула и сразу же надет на голое тело. Та же участь ждала и теплые джинсы, и носки, и кроссовки. — Сейчас, либо никогда. Я узнаю кто она, поцелую ее, а потом перекрашу прядь. Всего 3 метра. Она не далеко. — Подбадривал сам себя, но это не придавало ни капли храбрости. Приоткрыв окно, парень вылез на улицу и стремительно зашагал вокруг дома, до боли сжав кулаки. Ногти сильно впивались в кожу и, наверное, с ладоней уже капала кровь, но сейчас это меньше всего интересовало кареглазого. Всю голову занимала мысль о том, что он сейчас может избавиться от ненавистного темного цвета, что так неуместно смотрелся в белой копне. Его даже не волновало, что в такое время делает эта юная леди, причем здесь. А может, вовсе не юная, а может. — Парень свернул за угол — Джонсон. Да, перед ним стоял натурального вида ненавистный патлатый ублюдок, с баллончиком, кажется, краски в руках и дымящейся сигаретой в зубах. Передняя часть, казалось, никогда не расчесываемых патл и даже одна бровь имели чисто блондинистый цвет. Предполагать, что он неожиданно по-идиотски покрасился, а настоящий соулмейт сейчас где-то за домом, было довольно глупо. Сердце оборвалось и рухнуло куда-то в пятки, а перед глазами будто встал туман, отделяя от всего лишь одну чересчур знакомую фигуру. В груди снова что-то кольнуло, а щеки стали заметно горячее, что могло говорить только о том, что парень снова покраснел, как глупая пятиклассница перед каким-то красивым старшеклассником. От изумления открыв рот, Ларри не понимая пялился на Фелпса. Почти целая сигарета выпала изо рта и стремительно полетела вниз, растопляя небольшой участок снега и погасая. — Ты?! — Только и смог выдавить из себя металлист, сжимая кулаки и всем видом показывая свою злость. — Я здесь живу! — Казалось, один вид этой особы мог довести до ручки, но Трэвис пытался, правда пытался не сойти с ума от злости. — А, ну да. — Какого лешего ты тут забыл, идиот?! — Я. А что ты тут забыл? — Это, черт возьми, территория моего дома, придурок, — сквозь зубы процедил Трэв, пытаясь не прибить его здесь и сейчас, — а вот что тут забыл ТЫ? Ларри тряхнул головой и почесал затылок, явно раздумывая, что бы сказать. Только вот выбившаяся из пучка прядь упала на глаза. Парень машинально заправил ее за ухо, но только когда открыл рот, собираясь что-то сказать, до него дошло, что волосы сейчас находятся не в привычном цвете. — Так вот, кто это. — Парень в растерянности поднял глаза. Плечи Джонсона поникли, а сам он съежился, сильно краснея. Потерев руку в районе локтя, он снова принялся думать. Фелпс уставился на него, выжидая, как же он будет выкручиваться. Спустя несколько минут ситуация ни капли не поменялась. Парни просто краснели все больше, пытаясь сделать хоть что-нибудь. Злость накатывала с новой силой, но перекрыть смущение все равно не удавалось. — Джонсон, ты меня заебал, — наконец выдал наполовину-блондин и в два шага преодолел расстояние между ними, наплевав на личное пространство. — Т-ты что творишь?! — Ларри предпринял попытку свалить, но его гениальному плану помешала стена, к которой его в момент прижали. — Просто перестань вырываться и дай мне забрать свой цвет волос обратно. В следующее мгновение к губам патлатого прижались теплые нежные губы. По телу волнами разливалось тепло, ноги давно были ватными, но это лишь придавало сил и желания Трэвису продолжать. И что самое удивительное, Ларри ему отвечал, причем с таким трепетом и любовью, что даже и подумать сложно, что они враги. Ярко-пупрурное свечение отливало искрами на белом снегу, и во мраке ночи это смотрелось особенно эффектно. Как жаль, что соулмейты не видят этого. Где-то вдали послышался странный звук, напоминающий щелчок камеры, но парни настолько сильно были увлечены друг другом, что им было не до этого. Разорвав поцелуй, Фелпс тяжело дышал, не в силах открыть глаза. Сейчас должно было произойти что-то, что определит их дальнейшую судьбу, и Трэвис не хотел брать на себя такую ответственность. Но, судя по всему, Ларри так же не мог решиться сказать хоть что-либо. Было страшно. Очень страшно. Сердце сильно колотилось, пытаясь сломать ребра и вылететь из груди, разум затуманился, а ощущение пространства попросту потерялось. Тяжелый вздох шел один за другим, и это было единственное, что нарушало тишину. — Проваливай. Давай. Просто уйди. — Наконец решился хоть что-то сказать блондин, «игра в молчанку» явно его не устраивала. — Что? — Казалось, сожаление в его глазах можно было увидеть и слепому. — Оставь меня в покое и вали домой, кретин. Или не домой. Куда угодно. Уходи. Кареглазый отталкивает шатена в сторону, надеясь, что это поможет понять Ларри, что нужно сделать, и желательно побыстрее. Но тот лишь упрямо смотрит, всем видом показывая, что уходить он не собирается. Трэвис прижимается спиной к стене и сползает вниз по ней, садясь на снег и закрывая глаза от бессилия. Это выше его понимания. — Я не уйду. — Ты такой идиот. Джонсон, ты такой идиот. Сейчас уже бессмысленно скрывать что-либо, и он просто выдыхает, пытаясь этим придать себе решимости. Но увы, перед смертью не надышишься. — Я уже так давно страдаю. Я устал. Ты весь такой классный, вечно тусуешься с этими. Людьми. Ходишь с видом «я перетрахал все, что движется», размахиваешь своими конченными патлами. На меня никакого внимания не обращаешь. Вот скажи, что я должен, блять, делать, чтоб ты меня заметил, а? — Сделав еще один глубокий вдох, Трэвис закрыл рукой глаза, пытаясь не показывать слез, которые текли от нестерпимой боли в груди. Раскаленный нож, по сравнению с этим, просто царапинка. — У меня не было гребаного выбора. Но ты даже из каждой драки выходишь победителем, а проигравшие, конечно, не заслуживают внимания. Ларри непонимающе смотрел в одну точку, и осознание слов Фелпса доходило постепенно. Точнее, почти не доходило, но все же почти. Краска прилила к щекам, но он не осмелился открыть рта или сдвинуться с места. — Меня распирает ревность, когда ты таскаешься с ними. Учишь рисовать этого мелкого, целуешь в щеку свою Эш. Я все время думаю о тебе. Я не могу дышать без тебя. Я схожу с ума. Я бы умер, если с тобой что-то случилось тогда, в этот долбанный день, когда нашу математичку посадили. Да, Джонсон, я люблю тебя. Ты доволен? А теперь вали нахуй, пока нас обоих не прибил мой отец. Но он не уходит. Садится Фелпсу на колени и оттаскивает его руки от лица. Теплыми ладонями берет за щеки и притягивает к себе, вновь целуя. Солнечное сплетение буквально горит от противоречивых эмоций. Непонимание. Какого черта творит этот идиот? Надежда. Может, он тоже. Любит? Печаль. Это были одни единственные полчаса, когда они делали что-то странное. Завтра все встанет на круги своя, а сейчас Ларр просто не в себе. И, наконец, отчаяние. Трэвис готов душу продать, лишь бы это мгновение не кончалось. Но, к сожалению, ничто не вечно. Паника. Их губы больше не касаются. Сейчас он просто встанет и уйдет, оставив Трэвиса одного с разбитой вдребезги душой. Чуть-чуть отстранившись, металлист утирает слезы большими пальцами и смотрит в глаза блондину. Его зрачки сильно расширены, скорее всего от темноты, но Трэвис все еще думает, что с Ларри не все в порядке. — Тихо-тихо. Все хорошо. «Как все может быть хорошо? Я только что рассказал о своих чувствах _парню_, а он в ответ молчит. Игнорирование хуже отказа. Какой же ты идиот. Какой же я идиот. Какие мы все идиоты.» — Мысленно орет кареглазый, но вслух не решается сказать ничего из этого. Теперь пусть говорит он. — Я каждый день ищу глазами тебя. И если не нахожу, сильно волнуюсь. Один раз я упал в обморок, когда ты. Ты тогда пришел с огромным количеством синяков, но мы не дрались около недели. В моих скетчбуках только ты. Ты, — сбивчиво бормотал металлист, почти на одном дыхании, — самый прекрасный, самый красивый, самый-самый. Я. Я люблю тебя. Я жить без тебя не могу. Пожалуйста, не прогоняй, я тогда умру… — Заткнись. Заткнись, Ларри. Я же не смогу, не смогу прогнать тебя. Теперь ты мой… Только мой. Счастье разливалось по венам жаркой лавой, а горячие поцелуи лишь усиливали ощущения. Поцелуи в шею, поцелуи в щеку, и снова в губы. Сейчас они пытаются наверстать упущенные столько лет молчания. И этого предостаточно, чтобы снег вогруг таял от жары, но сейчас они заинтересованы только друг в друге, а все остальное подождет. И пусть утром будет жаль отпускать. И пусть Салли будет шантажировать снимком. И пусть им будет тяжело расставаться на время уроков. Это будет утром, а сейчас эта вселенная у них на двоих.