Ошибка в объекте

Здесь почти всегда тихо. И почти всегда царит полутьма. Здесь нет окон – только голые холодные бетонные стены. Здесь почти нет мебели – только старый тюфяк, на котором я лежу. Не называть же мебелью ту непонятную конструкцию с блоками и ремнями, к которой так любит привязывать меня Хозяин. Или ту нишу в стене, в которой в строгом порядке разложены на полках Игрушки. Так их называет Хозяин – «мои Игрушки». Я не называю их никак. Большая часть Игрушек уже успела побывать во мне или причинить мне боль. Когда-то я ненавидел их. Тогда я ещё мог ненавидеть. Теперь мне всё равно. Я просто покорно жду того момента, когда Хозяин перестарается и всё закончится. Но пока я всё ещё живу. Живу, хотя этот личный персональный ад вряд ли можно назвать жизнью. Когда-то очень давно у меня была другая жизнь. В ней я был хорошим мальчиком, успешным студентом, весёлым парнем и маминой гордостью. Я стараюсь не вспоминать о том, что сейчас с моей мамой. Мне становится слишком больно. А я боюсь боли. Я сломан. И воспоминания о прошлой жизни выцветают и блёкнут – иногда мне кажется, что больше ничего никогда не было – только этот подвал. Хозяин. Боль. Боль. Боль. Я не знаю, сколько времени прошло с того момента, когда мы с Наташей возвращались из ночного клуба. Я, как обычно, проводил её и отправился домой. Ночь была тихая… Летняя… Тёплая… И вдруг прямо передо мной возникли две тёмные фигуры. Я даже не успел испугаться: просто укол в шею – и всё. А очнулся я уже здесь. В этом подвале. Голый и связанный. А потом пришёл Хозяин. Я не понимал, зачем я ему. А он… Он ничего не объяснил мне. Он меня просто изнасиловал. И продолжает делать это до сих пор. Сначала я кричал и пытался сопротивляться. Я умолял отпустить меня. Я чувствовал его ненависть ко мне и отчаянно, безуспешно спрашивал, чем я провинился перед ним. Но он ничего не объяснял мне. Просто бил и насиловал. И чем больше я сопротивлялся – тем больнее мне было. Но хуже всего были его Игрушки. Оказывается, человеку можно причинить так много боли при отсутствии серьёзных повреждений. Ну, как при отсутствии – вырванные ногти, треснувшие рёбра, сломанные пальцы – это не в счёт. Это он просто чересчур увлекался. И я теперь очень хорошо разбираюсь в том, что сильнее бьёт – кнут или плеть, знаю, как больно льётся на промежность горячий воск, и как долго болят ожоги от сигареты. Но он никогда не давал мне умереть. Всегда давал отдых на какое-то время, лечил, даже поил какими-то лекарствами. Но стоило мне чуть-чуть оклематься – всё начиналось снова. А ещё в подвал приходили другие люди. По двое, по трое… Они проделывали со мной то же самое, что и Хозяин – тоже били, тоже насиловали, тоже причиняли боль. К тому времени я уже понял, что перечить - себе дороже. Я стал послушным, очень послушным. Я делал всё, что мне велели – даже самые мерзкие вещи. Я сломался. Я надеялся только на одно – что так будет меньше боли. Но меньше не было. И не верьте, что к боли можно привыкнуть – это каждый раз ужасно. Каждый раз, как в первый. Но я уже не могу даже ненавидеть. Мне всё равно, что со мной будет. Но боль по-прежнему меня страшит. Вот такой я трус и слабак. И секс. Я ненавижу секс. За это время я успел познать все его прелести - правда, в несколько ограниченном диапазоне. Никогда не думал, что мой первый раз будет с мужчиной. Что это будет изнасилование. Что потом я превращусь в шлюху для Хозяина и тех, кого он приводит в подвал. Когда-то мне нравились девушки. Я любил Наташу. Возможно, и она любила меня – я не знаю. Признаться ей в любви и узнать, каково это – заниматься сексом с девушкой, которую любишь и которую хочешь - я не успел. А теперь и не успею уже. И вообще, секс – это боль и грязь. Ничего, кроме этого. Но скоро всё закончится – я чувствую. И это меня не пугает – даже радует. Пусть Хозяин всесилен – но он не сможет отобрать меня у смерти. А я чувствую себя всё хуже и хуже. Ещё пара его визитов – и я буду свободен. Совсем. Скрипит дверь. Хозяин. Я поднимаюсь с тюфяка и встаю на колени, хотя больше всего на свете мне хочется лежать, не двигаясь с места. Но я же слабак. Я боюсь боли. Я не могу ему перечить. Поэтому я очень послушный сейчас. Хозяин подходит ко мне. Одобрительно хмыкает, и я отделываюсь несильной пощёчиной. Это не страшно. Потом он расстёгивает брюки. Я знаю, что делать. Я уже столько раз делал это. Поэтому он довольно быстро кончает мне в рот, наградив очередной несильной пощёчиной. Хуже было, когда мои волосы были длиннее. Тогда ему нравилось наматывать пряди на пальцы и вырывать с мясом. Мне всегда говорили, что у меня красивые волосы. А Хозяин, чтобы ещё больше унизить, как–то принёс машинку и постриг меня налысо. Как зэка. Это были мои последние осмысленные слёзы. Тогда я ещё был личностью. Сейчас я просто кусок мяса, который можно использовать как угодно. И мои слёзы – это слёзы тела, которому больно. И, кажется, ему это не нравится. Он пинает меня в бок так, что я заваливаюсь, и командует, чтобы я встал. Мне не сразу это удаётся, но я снова встаю на колени. И замечаю, что Хозяин кое-что принёс с собой. Это довольно большая фотография в траурной рамке. С неё улыбается парень, мой ровесник. Его лицо кажется мне знакомым. Но когда я пытаюсь вспомнить – начинает болеть голова. Но я всё же вспоминаю. А Хозяин зло спрашивает меня: - Ты помнишь, кто это? - Это Женя… Женя Лютиков… Мы учились в одной группе. - А ещё? - Он…Он покончил с собой… - А из-за чего, тварь? - Я не знаю… Он встречался с Мишей Супруненко… А мы только потом узнали, что он был геем…Уже после… На лице Хозяина появляется странное растерянное выражение. И я стараюсь сжаться в комок. Я боюсь. Он сейчас разозлится, и мне будет очень больно. И, наверное, не удастся умереть. В этот раз не удастся. Но Хозяин спрашивает меня довольно спокойно: - А разве Миша Супруненко – это не ты? - Я… То есть, я тоже… - Что значит, «я тоже»? Я торопливо отвечаю. Пока он говорит – он меня не бьёт. - Нас… Нас двое в группе было. Полные тёзки, даже год рождения совпадал. Из-за этого постоянно путаница возникала… Только тот, второй Миша – он крутой. В него постоянно влюблялись все. И Женя тоже… А потом Женя покончил с собой. Я не знаю, что у них было… Я больше ничего не знаю… Убейте меня, я больше так не могу… Хозяин подходит ко мне совсем близко, но тут я начинаю задыхаться и перед моим лицом сгущается тьма. Мысленно я благодарю её. Когда я прихожу в себя в очередной раз, я уже не в подвале. Это богато обставленная спальня. Широкая кровать. Мягкие подушки. Тёплое одеяло. Я умер? Это бред? Осторожно верчу головой. Я одет в пижаму. Одет? Это точно бред. За время моего пребывания в подвале я забыл, что значит быть одетым. И ещё мои болячки кто-то тщательно обработал. И, может быть, что-то вколол, потому что я не чувствую боли. Совсем. Может быть, я всё-таки умер? Дверь в соседнюю комнату приоткрыта, и оттуда доносится знакомый голос. Голос Хозяина. Похоже, он разговаривает по телефону. - …прикопал я уже этого детектива. Представляешь, он, сука, подставил мне невиновного парня. Да, полного тёзку. Да, родители Супруненко ему кругленькую сумму заплатили, а потом сынка своего за границей спрятали. Мне же после смерти Женьки только одного и хотелось – отомстить по полной программе. Ты же помнишь, как этот Супруненко с компанией над ним поиздевался. Неудивительно, что племяшка с крыши сиганул. А сейчас… Тошно мне сейчас, Витя. Ты прав был, когда уговаривал меня не мстить. Я же невиновному жизнь сломал. И что теперь делать - не представляю просто. У него за этот год мать умерла. Квартиру продали. Других родственников просто нет. Что? Да квартиру купить не вопрос – как он жить дальше сможет? Что? Как я смогу? В корень ты смотришь, Витя. Плохо я буду жить. Ладно, всё. Всё, говорю. Завтра решим. Он прерывает разговор. Идёт к приоткрытой двери. Я торопливо откидываю одеяло и покорно становлюсь на колени рядом с кроватью. Я трус. Я боюсь боли.