The Fear

Они впервые целуются спустя несколько месяцев после того, как Сал случайно разбивает чужой нос слетевшим протезом. Ларри просто предлагает, а Сал просто соглашается и просит его прикрыть глаза. Только вот есть во всём этом одно но. Салу не нравится. Просто как-то мокро и не очень понятно, что именно нужно делать, и ещё меньше понятно, отчего он должен получать удовольствие. А ещё у него были и есть губы — собственные губы — уродливые и рваные, обнажающие зубы в нескольких местах, всё его лицо в один оскал превращающие. И Сал не мог перестать думать о том, что Ларри приходится это не просто видеть, ему приходится это чувствовать. Зато Джонсону, видимо, очень даже понравилось. Сал улавливает, как у того дрожат ладони, а ещё как он сбито дышит — и до, и после, а потом ещё долго приходит в себя, выдавливая одно сбитое «вау, чувак, ахуеть». И это было странно. Им нравилась одна музыка, одни игры и даже один вкус пиццы. Им всё всегда нравилось на двоих, если не равнозначно, то, как минимум, хоть немного. Сал решил, что он, должно быть, просто не распробовал. Второй раз предлагает уже Фишер. На выпускном. Только тогда поцелуй приходится не в губы, а в относительно целую щёку, и он решает, что это даже может быть несколько приятным, пусть и всё равно не может уловить счастья и восхищения Джонсона, который с улыбкой и пьяным смехом жадно жмётся к его коже. Какие-то проходящие мимо девчонки тогда звонко рассмеялись с них, а Ларри им навеселе крикнул, что дружеский поцелуй в щёку, вообще-то, это совсем не по-гейски. Да. Сал это выражение запомнил тогда — «не по-гейски». На свадьбе Лизы и Генри они остаются одни только под вечер, и Ларри устало целует голубой загривок, а потом выдыхает тяжело в шею, и Сал понимает, что это всё меньше напоминает ему тот первый раз. Он всё ещё не в восторге и всё ещё не чувствует чего-то там особенного, когда к Джонсону поворачивается спросить, всё ли в порядке. Сал слышит от него в ответ: — Я так заебался. А потом слышит это всё чаще. Сал не знает, «не по-гейски» ли спать вместе, потому что они спят, и ему кажется, что всё же нет — очень даже по-гейски, только вот его это особо и не волнует. У Сала страх удушающий, подступающий к горлу ком ужаса и тревоги, Сал пьёт таблетки, Сал проходит терапию, Сал в объятиях Ларри, от которого травой несёт, Сал уже больше, чем просто в объятиях, когда пальцы-губы-язык ему под протез забираются, и он вдруг понимает, что это за чувство такое. Всё это — привычно. Привычно — это руки Ларри на любом месте его тела, это голос, что бы он ни говорил, это дурацкие шутки в самый момент неподходящий, это колючие щёки и спутанные волосы. Привычно — это не страшно. Привычно — это очень хорошо, когда весь мир вокруг катится к чёрту, когда весь мир вокруг в любой момент прогореть готов, как спичка тлеющая. Привычно — это любая идея Ларри безумная, куда дальше поцелуя заходящая, и Сал соглашается. Ему привычно, но он так и не распробовал. Привычно — это дыхание горячее утром в плечо и укус куда-нибудь туда же лёгкий. Ларри всё уже распробовал давно, Ларри боится, и страх в нём по венам расползается смолой чёрной, разливается синяками под глазами глубокими, и он в страхе к привычному чему-то жмётся, а оно — он — лишь дальше от него ускользает, босыми ногами на самое дно бездны опускается. Смотри, что я нашёл. Смотри, что я покажу. Смотри, что у меня есть. Джонсон послушно смотрит, бредёт послушно следом, чтобы в один момент выдавить из себя что-то вроде «а может, не надо», а ещё «а может, не стоит», а ещё «чувак, погоди, может, хватит уже». Его не слушают. Они в последний раз целуются за пару дней до того, как всё заканчивается. Ларри не просит и не предупреждает — просто чувствует что-то донельзя тревожное и за последним вдохом припадает к губам приоткрытым, а они ему нелепо отвечают. Говорят, перед смертью не надышишься. Говорят, а Ларри не слушает, когда мышцы все разом болезненной судорогой сводит, и он вдох свой последний жадно из губ чужих вырывает, голубым по белому строчками кривыми выводит. Сал так его и не распробовал. Уже не распробует никогда.