Холодный апрель.

      Чай давно остыл, но ты по-прежнему держишь в руках кружку, надеясь согреть замёрзшие пальцы. Одет в свитер, связанный мамой когда-то давно, растянутые, но тёплые штаны и шерстяные носки — во всё, что призвано согревать, но отчего-то не греет. Стоишь возле балконной двери, смотришь на пустынные заснеженные улицы, думаешь: «Куда же потерялась весна, ведь уже конец апреля, а за окном до сих пор властвует промозглый ветер, снег и холод?» Солнце светит, конечно, но кажется сейчас даже более тусклым, чем зимой.       Хотя, кого ты обманываешь? Ты не ждал весну. Осознание того, что сменилось время года к тебе пришло только в начале апреля, когда в университете все праздновали этот странный День Смеха. Помнится, тогда погода раздобрилась по-настоящему весенними тёплыми деньками. (Но как же, чёрт возьми, мало их было!) В те дни тебе, впервые за долгое время, не хотелось бежать в свой маленький защитный уголок. Наоборот, рождалось желание подольше погреться под призывными солнечными лучами и даже радоваться жизни, как все эти люди, с которыми у вас взаимное непонимание.       И сейчас ты стоишь у балконной двери, жмёшься лбом к запотевшему от дыхания стеклу и силишься понять — с чего началось одиночество. Да и вообще, был ли ты когда-нибудь не одинок, светило ли и в твоём мире радостное солнце, согревая теплом? Не хочется признаваться, особенно себе, но нет. Внутри лишь каменистая пустыня и ледяной пронизывающий ветер такой же безжалостный, какой сейчас завывает на улице.       Невольно задумался о детстве. Хочешь вспомнить, что с тобой было до десяти лет, но этот отрывок жизни будто спрятался под мутной водой — очертания видны, но ничего не понятно. А с десяти лет были постоянное ожидание мамы на подоконнике, каждый день новые истории о том, какой же он — твой отец, и желание согреться. Тебе было всего десять, но ты уже не верил в искреннюю любовь, только за что-то. Как мама говорила всегда: «Я тебя люблю, потому что ты очень умный», «Я тебя люблю, потому что ты хороший мальчик», «Я тебя люблю, потому что…». А когда злилась, позволяла себе такие слова: «Как можно любить такого непослушного сына?», «За что любить такую бездарность, как ты?» Ты во всём и всегда старался быть лучшим, чтобы хоть изредка, но слышать эти лживые слова о «любви за что-то», пусть не способные согреть, но отгоняющие до поры одиночество.       Со временем даже это прекратилось. Ты становился взрослее и для того, чтобы получать «любовь» от тебя требовалось уже беспрекословное выполнение всех требований матери. Неудивительно, что скоро это надоело, её слова больше не справлялись со своей задачей, не отгоняли всепоглощающую тоску, и потому ты без сожалений покинул родной дом. Ты научился быть самостоятельным и хотел полностью разорвать связь с родительницей, но всё же до сих пор позволял ей раз в месяц вмешиваться в твою жизнь и передавать деньги на проживание, считая их компенсацией за «счастливое детство».       Сейчас тебе двадцать, два года живёшь отдельно, но за это время ничего не изменилось — ты всё так же смотришь каждый вечер в окно в ожидании непонятно чего, продолжая обманывать, убеждать себя, что твой образ жизни продуман и наиболее приемлем для тебя же, ведь искренней любви, способной отогреть, не существует. Есть только осточертевшая «любовь за что-то», которой ты сыт по горло. Сегодня двадцать шестое, а значит завтра новая встреча с матерью. С некоторых пор тебя больше не пугают эти встречи, даже получается вызывать на своём лице улыбку, а ещё всё легче поддерживать её игру в заботу, всё проще отказывать на её просьбы-приказы вернуться в отчий дом. Только времени, потраченного на этот спектакль, жалко.       На небе появились первые звёзды. Сколько же часов ты простоял, уставившись в окно? Кружку с остывшим недопитым чаем ставишь на стол, укутываясь в плед, закрываешь глаза. Отчего-то стало очень тепло, что странно, ведь мгновение назад ты мёрз. Испугавшись, что долгожданное чувство пропадёт, сильнее съеживаешься под пледом, но по закону подлости блаженство заканчивается, и тебе снова становится холодно. От отчаяния срываешься на крик и…       Открываешь глаза. Комнату освещает мягкий свет ночника, ты лежишь в своей постели, а над тобой нависает та, что вырвала тебя из тоски и одиночества, окутала теплом и сумела доказать искренность своей любви. Она с тревогой всматривается в твоё лицо, крепко прижимает к себе, гладит по голове и шепчет что-то успокаивающее и приятное.       — Любимый, — обращается она с вопросом, — тебя снова преследует тот сон?       — Я вчера встречался с матерью, — тихо отвечаешь, — сообщил ей, что это была наша последняя встреча. Она, конечно, не была довольна. Видимо, напряжение после разговора и пробудило призраков прошлого.       — Ты всё-таки решился! Что ж, искренне поздравляю и предлагаю начать нашу историю с чистого листа.       А ты? А что ты? С ней ты готов на всё. Обнял её крепче и перед тем, как поцеловать, прошептал в краешек губ: «Согласен!»