васильки

      Отошел к дереву. Уже скоро рассвет и под утро везде слышны странные звуки — стали дерганные такие, что на каждый скрип и шорох озираются. Война идет, а значит нельзя позволять себе относиться к чему-то халатно, чего-то не замечать и отвлекаться на посторонние факторы. Знает мехвод Василёнок, что нельзя, но не может перестать раздумывать о своей пугающей болезни.       В руках сигарета, а пальцы дрожат, и порох спадает на землю, разлетается по ветру — подносит бычок к холодным, потрескавшимся губам и пытается затянуть, но не может. Один глубокий вдох и к горлу снова подступает кровь, липкая, вязкая — не бывает у людей такой крови. Степан давится, кашляет и сплевывает ярко-алые сгустки, тянущиеся ниточками из его рта до самой земли, пока Василёнок не утрет губы. Там, в этой неправильной крови, намешаны нежные голубые лепесточки, молодые листики с ажурными краями и мягкие стебли — их не выкашлять, не выдрать из горла, они там поросли, продырявили легкие, обвили все внутри и заполнили грудную клетку собой. Надоедливый вьюн пробрался уже и в ротовую полость, вплелся в десна, в зубы, а кончик даже выбрался наружу, спускаясь к подбородку — торчит забавная окровавленная спиралька, с нее капает на рубаху и из набухшей круглой почки уже скоро распустится новый цветок. А начнешь ее тянуть — растение из горла полезет, там уже стебель плотный, похожий на ствол, в несколько кос сплелся и застрял где-то в дыхательных путях. Потянешь, так и задохнутся недолго.       Степан о таком слышал, но не думал, что с ним самим этакое приключится: судороги сводят конечности, солнечное сплетение жжет, как от удара, а дышится шумно и прерывисто, если дышится вообще. Через рот даже пробовать не стоит — сразу кровь и снова надо сплевывать. И не при парнях же плеваться-то, постоянно приходится уходить подальше, где и порычать, и поплакать не стыдно.       А все почему — потому что свалился на его голову младший лейтенант Ивушкин. Бедовый такой, смешной, как воробушек, как будто родился вчера — как дитя везде свой нос сует и все ему интересно. И немец, собака, не выбил из него этой наивной доброты своими пытками, потому что из русского человека дух не выбить — с ним рождаешься, с ним и в могилу идешь.       Василёнок как-то неуверенно поглядывает на костер через плечо. Смотрит на Колю, который что-то рассказывает и смеется, и улыбается, как наглый довольный кот, словно не война на дворе, а праздник какой. Прижимается к Аньке, целует ее в висок, а та скромница, глаза отводит — неужели не нравится ей Ивушкин? Задумавшись, останавливается на Коле и тот вскоре ловит на себе Степанов взгляд: смотрит как-то с вопросом, напугано, будто чего-то ждет, но Василёнок отворачивается и теребит в руках сигарету. Слышит, как за спиной встает Коля, идет к его дереву и вот уже стоит напротив, нахмурив светлые брови и скрестив руки на груди — вид обеспокоенный, словно есть ему дело до какого-то там мехвода. — Что-то случилось? — спрашивает Ивушкин, поджимая губы, потом неловко переводит глаза на вымазанный в крови подбородок Степана и на то, как с губ свисает помятый цветок. — Не боись, Мыкола, — шепотом отвечает Василёнок, резким движением поднимая воротник рубашки и пытаясь в нем спрятать лицо. — Прорвемся... — Коля громко шмыгает носом и сочувственно теребит Степана по плечу, как-то по-доброму, ласково и от прикосновения этого у Василёнка внутри все замирает, и боль в груди стихает, так, что он даже может свободно сделать глубокий вдох и не захлебнуться от него кровью. Глаза даже немного слезятся от желанного чувства спокойствия, когда так долго мечтал избавиться от дикой боли и наконец сумел — пусть и всего на мгновение.       Ивушкин убирает свою руку и возвращается к костру, а к Степану возвращается его уже привычная, вошедшая в норму боль. Он вдруг позволяет себе представить, что однажды сумеет взять Колю за руку и сказать ему все, как есть, и, может даже, Коля его поймет и примет, крепко прижмется к его груди — и боли больше не будет, и не будет больше страданий, потому что взяв Ивушкина за руку хотя бы однажды, Степан его больше не отпустит.       Думает об этом и снова поворачивается к костру — а Коля снова целует Аню и что-то ей рассказывает, притягивает к себе за талию, смешит и девчонка даже, вроде, смеется — мысли Василёнка в момент тают. Была эта секунда в его жизни и сразу прекратилась, наверное, чтобы когда-нибудь повториться вновь.       К горлу снова подкатывает кровь вперемешку с бутонами полевых васильков, а за верхушками деревьев потихоньку поднимается солнце.