What Hurts the Most

Если бы Геркулеса Хансена попросили описать свою жизнь в двух словах, он бы, пожалуй, предложил мелодраматичный вариант «за что». Именно так он бы и назвал свои мемуары, вздумай их писать. Вся его чертова жизнь проходила под этим девизом, набирая и набирая обороты. Сначала была смерть жены, и ее ровный, спокойный голос за минуту до. «Милый, забери Чака из школы», — попросила Анжела и связь прервалась. Это было последнее, что услышал Геркулес. Потом была какая-то белая пелена, последующие три дня словно выпали из памяти. Геркулес помнил только горячего, рыдающего Чака. Сын жался к нему так, что его руки не смог разжать даже врач в военно-полевом госпитале. Чак кричал, звал Анжелу, а Геркулес не знал, что ему сказать. Ему было некогда, ему нужно было ехать. За год Чак совсем перестал звать его «папой», и отзываться на Чарли. «Так меня мама звала», — буркнул он как-то и вопрос сняли с повестки. Нет больше Чарли, нет больше Анжелы, больше нет дома. Геркулес пишет докладную на Скотта и отдает сына в военный корпус. Дрифт с Чаком — на порядок лучше дрифта с братом. Чак собран, Чак спокоен, Чак даже не допускает возможности поражения. Геркулес гордится сыном, бесстрашным, целеустремленным мальчишкой. Они всегда входят в синхронизацию пустыми, ни эмоций, ни воспоминаний. Только проскакивают общие картинки, которые ни один из них не считает нужным сдерживать. Геркулес из раза в раз видит, как Анжела целует Чака в лоб на прощание. В тот самый день. Геркулес понимает, что жизнь его сына сузилась до размеров очередного шаттердома, что в ней нет ничего кроме бесконечной борьбы, муштры, фальшивых на камеру улыбок. Он отчетливо понимает, что боевой вылет — это единственный отрезок времени, когда его сын может хоть немного ослабить узы самоконтроля, показать частичку настоящего себя. Геркулесу хочется сказать Чаку, что он все видит и понимает. Но у него совсем нет времени. Чак с обидой и непониманием смотрит на теплоту, с которой Геркулес разговаривает с новым пилотом с Аляски. -Он же убил брата, он разбил егеря, он!.. — захлебывается от злости Чак, сжимая кулаки. — Он ВСЕ делает не так! Он же неудачник! Самый настоящий лузер! -Замолчи, — злится Геркулес, оттаскивая сына от Райли. — Рейнджер ты или кто?! Чак приходит в себя, быстро, с ослепляющей ненавистью смотрит на отца и вырывается из хватки. Брезгливо встряхивает ворот куртки и уходит прочь. -Отец! Не надо, не отцепляйся! — кричит Чак, когда их трясет. Кабина ходит ходуном, конн-поды рассыпают снопы искр. За обшивкой ревет монстр, со скрежетом вырывая куски металла из егеря. Геркулес почти на ощупь добирается до полки с аварийными сигнальными ракетами. -Отец… Он сердито выдергивает свое плечо из-под пальцев сына, и только секунду спустя понимает, что сделал. Чак вздергивает подбородок и ждет дальнейших указаний. Проклятые «за что» увеличиваются в геометрической прогрессии и Геркулес смотрит вслед уходящему сыну. Смотрит в спину, в родной рыжий затылок и понимает, что больше он его никогда не увидит. -Пентекост, это мой… это мой сын, — почти шепчет он. -Мой отец всегда говорил, что если есть шанс — надо им воспользоваться, — говорит Чак. Связь прерывается. Геркулес закрывает глаза. С громким треском, под хлопки и радостные вопли обнуляются часы. *** Дверь поддается не сразу. Геркулес вспоминает, что надо слегка приналечь на ручку бедром. Он слишком редко приходит в этот дом, чтобы делать такие вещи на уровне рефлексов. Едва он переступает порог, как на поясе начинает пищать рация. Геркулес отступает обратно, закрывая дверь, усмехаясь. За последнее время это всего третий раз, когда ему удалось добраться до съемной квартиры. И второй, когда прямо с порога ему приходилось разворачиваться и ехать обратно на базу. -Хансен слушает. -Сэр… капсула… В динамике хрипит, пищит, завывает. Хансен бросает взгляд на темнеющее от наступающей грозы небо. -Сэр… жив… ваш сын жив! — надрывается рация сквозь помехи. — … везут в госпиталь… Геркулес внезапно чувствует острую боль в груди, как будто его ткнули между ребер спицей. Боль расползается на легкие, вверх, по горлу. Хансен не может выдавить ни звука. В ушах вата. Ему только и остается, что отстраненно удивиться тому, как пол резко прыгает прямо в лицо. Первое, что видит Геркулес, открыв глаза, это Александра Кайдановская. Она сидит на складном стуле прямо у его кровати и читает книгу. Заметив, что он пришел в себя, она захлопывает ее и ободряюще улыбается. На плечи военного кителя накинут белый халат. -Какой же вы нервный, генерал, — тянет Александра, кладя свою руку поверх его, стараясь не задевать переплетения проводов и трубок. — Сами перенервничали, и нас заставили. Вот так вот — срываешься, летишь через полмира. От Саши пахнет сладкими духами и волнами расходится спокойствие. Чудная женщина. -Разве вы сейчас не должны быть в Японии на совместных учениях? — спрашивает Геркулес надтреснутым голосом. -Должна, но меня отпустили в увольнительную на пару дней, — усмехается Кайдановская, как-то по домашнему поглаживая тыльную сторону ладони Хансена. — Алексей остался за главного. И я буду напоминать ему об этом каждый раз, когда мы будем ссориться. Геркулес усмехается, невольно проникаясь спокойствием, которое идет от этой удивительной женщины. Ее губы и глаза — единственные яркие пятна в окружающей стерильной белизне. Саша молчит, продолжая гладить ладонь Хансена. -Он цел, — наконец говорит она, не меняя тона. Как будто они уже вели этот разговор. — Я спрашивала у врачей. Отощал, правда, но это дело наживное. Совершенно непотопляемый парень. Она словно бы вскользь окидывает Геркулеса внимательным взглядом, цепляет показания датчиков. Слышит зачастившие пиканье кардиосигнализатора. -Он проплавал почти три недели, прежде чем его нашли, представляешь. Маячок вышел из строя. Мне сказали, что его подобрал какой-то рыболовецкий трал. И Чак тут же требовал развернуть корабль и везти его обратно в шаттердом. Его поднимают на борт, а он орет «мне надо в Гонконг! Мне надо в Гонконг!». Геркулес хмыкает и прикрывает глаза. Все опять стало расплываться. А если это все неправда? И нет Александры, сидящей у кровати, нет живого и невредимого Чака. -Геркулес? — Саша слегка теребит его за руку. — Слушай. У тебя была паническая атака. Не инфаркт, не инсульт. Очень сильная паническая атака. Да, и такое бывает с крепкими парнями вроде тебя. Она фыркает, увидев его удивленное лицо. -Самое главное — он жив и с ним все хорошо, — обернувшись, Саша смотрит на дверь, а потом на часы, висящие на противоположной стене. — Чак приехал. И уже так всех достал, что, если его к тебе сегодня не пустят — кто-нибудь точно вколет ему седативных, чтобы он заткнулся. Саша косится на опять запищавший аппарат и качает головой. — Если хочешь, тебе тоже чего-нибудь вколят. Мне уже вкололи, у меня, оказывается, ужасная аллергия на местный арахис. -Нет, — хрипит Геркулес и откашлялся. — Нет, ничего не надо. -Тогда я пойду. Саша кивает и встает. Показывает Геркулесу на прощание большой палец и карикатурно улыбается, словно девушка с плаката. Хансен нервно фыркает. В комнату неуверенно заглядывает Чак. Видно только его голову, взъерошенную и рыжую. Геркулес судорожно сглатывает. -Со мной все хорошо! Ты только больше не отрубайся, — торопливо говорит Чак, заходя в палату. Он похудел почти вдвое. На лице острее выступили скулы и неровный загар, щеки, нос и лоб обсыпало веснушками. Геркулес жадно рассматривает сына, боясь пошевелиться. А Чак… Чак треплется, не затыкаясь. Он рассказывает, как Пентекост умудрился нажать на катапультирование спасательной капсулы, зарядив Чаку кулаком прямо в лицо, чтобы тот не сопротивлялся. Как всплыл и почти два дня не мог вылезти наружу, так как от взрыва дверь капсулы повредило, и она застряла. Как растягивал паёк, как чуть не утонул, попав в небольшой шторм. Геркулес слушает внимательно, глядя на сына. В последний раз он слышал от него столько предложений подряд целую вечность назад. Чак давится словами, дергает плечами, машет руками. В нем так много энергии, что, наверное, если возьмет лампочку — она загорится в его пальцах. -А сам-то как? — наконец спрашивает Чак, подвигаясь на стуле чуть ближе. -Да ничего, — отзывается Геркулес. Чаку не по себе от этого пристального внимания. Он ерзает и отводит глаза. -Там, в дрифте со Стакером… я видел. Ну… как ты рассказывал ему о мамином звонке. -Чак, даже если бы она не позвонила, я бы все равно поехал за тобой, а не за ней, — говорит Геркулес. — Когда у тебя будут дети, ты сам все поймешь. -Почему ты не сказал мне? -Потому, что не хотел, чтобы ты чувствовал себя виноватым за наш с ней выбор. Они молча смотрят друг на друга. -Тебя завтра выписывают. Можно, я приеду тебя забрать? Геркулес кивает. -Чарли?.. — наверное, это имя срывается с губ потому, что они сейчас впервые за долгое время заговорили об Анжеле. — Я знаю, что ты знаешь. Но я хочу сказать это вслух. -Ой, пап, ты что! Не надо! — внезапно краснеет Чак и с размаху засовывает руки в карманы, вскакивая со стула. -Чарли… -Папа, не надо. Ты правильно все сказал — я в курсе! Не надо. Чак смущенно улыбается, поджимая губы. -Я пойду, мне еще на процедуры. -Я люблю тебя! — кричит Геркулес ему в спину. -Папа! — раздается возмущенно из коридора. -Я люблю своего сына, — доверительно сообщает Геркулес вошедшей медсестре. -Рада за вас, — говорит девушка и хладнокровно отдирает пластырь с предплечья больного. — А теперь выпейте эти таблетки. Чак валяет по полу обезумевшего от счастья Макса и никак не может перестать глупо улыбаться.