Я встретил его у игрового автомата «Street Fighters II» в новом зале аркадных игр. Пришёл я сюда как фотограф, со своим старым Polaroid, добытым сто лет назад на каком-то блошином рынке, не то чтобы я жалуюсь; моментальные фотографии вполне устраивали меня по качеству. Здесь было очень много народа и пахло выпивкой — лучшее место для охоты на новые лица в их естественном выражении и поимки красивых кадров, отдающих налетом восьмидесятых. Казалось бы, неоновые белые игрушки с чёрными экранами для классических детей с очками и прыщами — но все строят из себя взрослых, потягивая пивко из стеклянных коричневых бутылок, отдающих янтарными бликами в слабом комнатном свету.
Он стоял с растрепанной белой шевелюрой, напоминающей острые заснеженные верхушки гор, с зубочисткой в зубах, которая завораживающе переходила то на одну, то на другую сторону, гипнотизируя своими плавными движениями. На нем была белая дутая куртка с синими вставками, он отдаленно напоминал мне Марти Макфлая из «Назад в будущее». Парень был таким странным и выделялся из общей толпы: внешний вид тут ни при чём — сейчас все одевались ярко. В нем была какая-то назойливая деталь, которую ты не видишь, но она есть… Более агрессивного избиения кнопок я ещё не видел, мне казалось, что автомат вот-вот будет уничтожен, при этом лицо парня выражало непоколебимое спокойствие, даже отчуждение. Стоит отметить, беловолосый был чертовски хорош, видно, что он играл как настоящий мастер, знающий своё дело на протяжении многих лет. Я не профи, но долго наблюдал за ним, проходящим уровень за уровнем, пока Зангиев его не уделал. Этот парень, что так сильно привлёк мое внимание: стоял и долго сверлил автомат своим пустым взглядом серых светящихся глаз, его длинные бледные руки медленно заползли в карманы куртки, будто змеи, и он отошёл от автомата, принимая своё поражение с честью. Многие бьют по автоматам, извергаются в откровенных тирадах, полных отборного мата, неистовствуют, что «тупая машина запорола рекорд» азартного игрока, но беловолосому было словно все равно. Он, как акула, плавал среди моря толпы, собравшихся на открытие зала, величественный и недосягаемый.
Я подошёл к нему, вот так легко, сквозь безликие джинсовки с пустыми рисунками, короткие юбки с решетчатыми чулками. Казалось, словно я находился не в аркадном зале, а в каком-то пабе, где смешались все: дети, подростки, взрослые — настоящий балаган, но первые дни всегда загруженные, тем более — новый зал. Вся эта суматоха не помешала мне подойти к парню и позвать его поиграть в классическую гонку с препятствиями в режиме мультиплэй «Tron». Наверное, это была самая невинная моя просьба, но почему-то я знал, что он не откажет, может быть, я уповал на его любовь к играм? Он был выше, смотрел на меня свысока через квадратные очки в тонкой золотистой оправе. Я был практически уверен, что очки ему были не нужны, но они его красили. Я небрежно назвал его лузером и сказал, что обыграю на гонках. Это был самый легкий для меня жанр игр, ведь сам я по большей части фотограф, а не геймер, и это выдавало с головой висящая на моей шее камера. Он смотрел на меня молча, но я чувствовал, как меня анализировали каким-то неживым взглядом и громко обсуждали в своих мыслях, которые, увы, я не мог прочесть. Зубочистка перемещалась с места на место, будто экран загрузки. Немного подумав, оценив обстановку и посмотрев по сторонам, он сказал мне:
— У меня есть новая приставка «Nintendo» и парочка виниловых пластинок группы «Queen». Мне кажется, это — веская для тебя причина пойти ко мне домой.
А потом он назвал меня придурком и что уделает меня в секунду. Я даже не мог с этим поспорить. Его лицо было таким спокойным и уверенным: темные брови не шевелились, а губы все это время напоминали злорадную ухмылку: тот испытывал явное удовольствие от данного вызова. Его черты говорили о его превосходстве над всеми, будто он создатели всего мира вокруг, царь и бог, все ему здесь подвластно и нет ничего невозможного. Тогда мне показалось, что я влюбился, хотя мое лицо абсолютно этого не выражало.
Это было самое непринужденное знакомство в моей жизни, ведь на обоих лицах не промелькнуло ровным счетом ничего. Я стоял в своей кофте горчичного цвета, поверх которой — футболка цвета травы, а передо мной — парень в белом бомбере. Вокруг нас какими-то расплывчатыми неоновыми линиями двигались люди, будто время находилось в перемотке, пространство прикидывалось белым шумом, и только мы четко видели друг друга.
У нас были скейтборды, стояли на самом выходе из зала, в куче других скейтов. На обратной стороне его доски было что-то из тематики комиксов DС, а на моей доске — большая волна в Канагаве японского художника Кацусика Хокусай. Это различие четко проводило черту между нашими вкусами, но оно и интереснее — узнать, что-то новое. Мы вышли на улицу, где все было залито тёплым светом и приятным летним ветерком. Все было окрашено в пастельные тона с персиковым отливом и ласкало глаз. В кармане светлых джинс у меня лежал красный проигрыватель Walker, с кассетой Майкла Джексона, на которой — записи его живого исполнения с радиостанций. Я добыл ее на одном левом рынке и теперь хвастаюсь каждому встречному своей находкой. Ведь это такая честь — услышать живое исполнение Джексона. Обычная запись не передаёт его интонации, капельки пота на его лбу, его резкие движения плечами, его надрыва в голосе — нет в студийной записи таких эмоций, как в записи живого исполнения. Я горжусь своей кассетой. Пока я настраивал музыку и дождался Thriller, парень уже выехал вперёд, поэтому мне пришлось поспешно набирать скорость, отталкиваясь своими чёрными военными ботинками что есть мочи. Парень ехал впереди, заложив одну руку в карман, а вторая будто гладила по невидимой шёрстке ласкового летнего ветряного зверя. Хотелось его сфотографировать. Это желание было во мне с самого первого взгляда на этого парня, он как живая картина, притягивающая к себе все взгляды мира, но сделать фотографию сейчас было бы чревато падением. Лучше подождать. Не хотелось остаться без камеры.
Мы ехали по мостовой, огибая прохожих и чугунные столбики. Старый городок у побережья, с выцветшими разноцветными пятиэтажками и веселыми тавернами нежно укутывал в свои сонные объятия благодати. Солнце сияло над бирюзовыми волнами, над белыми гребнями пены и серым пирсом, на котором виднелись кучки темных человеческих силуэтов. Ветер проникал в мои каштановые завитушки, а ореховые глаза пощипывало от морского воздуха — у меня они очень чувствительные. Мы проезжали кондитерские, от которых тянуло сладким запахом ванили, сувенирные лавки, с приторными стереотипными подарками, напоминающими это место, замысловатые рисунки и скульптуры — знаки этого времени, когда свобода являлась главной романтикой. Внезапно мой новый знакомый завернул на одну из узких улочек старого города, где от домов отдавало древностью, а от темных деревянных балок, которые были частью скандинавского стиля — сыростью и морем.
Его дом находился в небольшом дворике, спрятанном от целого мира, где, как через оконную раму домов, было видно в квадрате голубое небо, пронизанное призрачными нитями остатков белых облаков. В центре — красивая квадратная клумба, и все это скрыто от посторонних глаз за длинной лестницей и гигантской чёрной дверью с аркой, заросшей диким плющом. Два трехэтажных вытянутых здания на возвышенности стояли друг напротив друга, будто женатая пара. Их разделяла только яблоня, чьи корни были сокрыты в ярких цветах. В некоторых окнах были видны одинокие силуэты, занимающиеся своей ежедневной рутиной. Это место — просто рай для интроверта. А кем был мой спутник? Я пытался понять, кто же такой мой новый знакомый. Как сверхъестественная сила, он манил к себе, был выше этого мира, не по росту, конечно. Не многословен и открыт одновременно. Не каждый позвал бы первого встречного к себе домой. Кто же ты такой, мой знакомый незнакомец?
Его квартира под номером семь была на последнем этаже, под самой крышей в персиковом доме слева. Небольшая двушка встретила меня кухней, совмещенной с кабинетом, а гостиная, она же спальня, была в соседней комнате. Рядом с темной дверью в квартиру была небольшая лестница, ведущая на крышу. Я дал себе обещание обязательно туда подняться. Вид должен быть невероятный и я не в жизнь не поверю, что мой новый знакомый не оккупировал крышу. Ведь рядом был холм, на котором стоял старый разваленный замок, а так как дом сам стоял на возвышении, то можно было хорошо увидеть берег. Было бы преступлением не присвоить такие виды себе. На кухне, на круглом столе лежала открытая коробка пиццы, которая была только начата и скорее всего была здесь гостем с утреннего приема пищи, а может даже со вчерашнего. Парень закрыл за мной дверь и стянул с себя куртку, под которой ничего не оказалось. Меня это совсем не смутило, только заинтересовало.
— Ты носишь куртку на голое тело?
— Мне было лень одеваться. Никто же не будет лезть ко мне под куртку?
Он произнёс это с каким-то далеким для меня намёком своим холодным до дрожи тоном, который был мне не совсем понятен. Можно было прочесть по моему лицу, что я был немного… Сметён. Я смутился только после этой фразы. Не смущён, именно сбит с толку. Беловолосый заглянул в холодильник и протянул мне бутылку пепси, предлагая наконец расположиться и чувствовать себя как дома, хотя я уже чувствовал себя достаточно раскрепощено. С этим человеком со странной отчужденной манерой общения я вообще чувствовал своим в доску, хотя я скорее мальчик из разряда «парень-скромняга». Те, что краснеют при первой возможности и неловкой ситуации, смотрят на розовое от заката небо, уходят от мира куда-то в несуществующую страну грёз и утопают в океанах слов и звуков в своём плеере, через который с тобой говорят легенды. Пока мой новый знакомый пошёл надеть что-то другое, я стянул свои наушники и вместе с камерой положил на рабочий стол, где стоял грузный стационарный компьютер с выпуклым экраном, заваленный какими-то исписанными бумагами и подранными книгами… Мне показалось, или это сценарий? К чему бы он был написан? Я отошёл, чтобы ненароком не привлечь к себе негативное внимание хозяина, который одевался в своей комнате. Я решил открыть наконец вручённую бутылку-мира пепси. Обычно дружба начинается с пива, но видимо здесь что-то другое, тем более мне всегда нравились бело-красно-синие крышечки пепси, было в них что-то стильное и кричащее. Внезапно дверь в спальню-гостиную раскрылась, появилась бледная рука, на которой были незамысловатые татуировки. Она поманила меня в комнату. Кажется «чемпион» действительно собрался уничтожить меня в игре.
Я зашёл в его комнату, сразу же парень из неё вышел, на кухне что-то зашевелилось. Видимо он спохватился, что меня надобно угостить. Забавно. Комната-коробка была двухцветной, темно-синей и белой, чем-то отдалённо напоминало ночное небо. Думаю, видимость этому создавало зеркало в углу, на котором горела лампочная гирлянда. Окно было прикрыто песочной занавеской, поэтому золотой свет наполнял теплотой всю комнату, на подоконнике стоял проигрыватель, а рядом — обещанная пластинка группы Queen. Как обмолвился мой знакомый, на ней есть запись с легендарного выступления на Life aids. Мне было так обидно, что я не смог пойти, но я не пропустил трансляцию. Я запустил проигрыватель, а когда заиграла Killer Queen, меня буквально захлестнула волна эйфории, комнату я уже рассматривал двигая в такт своими бедрами, а руки бились в подобии танцевальных конвульсий. Грация у меня поистине королевская. По комнате были развешаны постеры, связанные с видео играми, которые поражали своими космическими приключениями и звали с собой изведывать новые миры, какие-то зарисовкам с неизвестными существами и ране не встречавшимися лицами и полки заставленные какими-то гик-штучками, сосредоточивающие на себе все внимание, прямо как и их обладатель. Я отчетливо видел здесь тематику супергероев, научной фантастики и фэнтези. Разглядывая комнату, я совсем не заметил, как беловолосый уже заходил дважды. Он принёс разогретую пиццу, а когда я его заметил, он сфотографировал меня на мой же фотоаппарат, увековечив на снимке мое удивлённое лицо с полусонными глазами. Камеру он положил на свою помятую кровать, стоящую перед включённым телевизором. Мне стоит говорить, что он не отдал фотографию? Даже не дал посмотреть, сказал, что это на память.
— Так значит… Tron? — парень вставил картридж в приставку, которая стояла перед телевизором. На экране загорелась игра и, как раз кстати, заиграла Don't stop me. Мы ели пиццу, а потом, как настоящие свиньи, брали грязными руками контроллеры, попутно вытирая руки друг о друга. Вся кровать тряслась от яростных телодвижений и громких возгласов в серебряный экран, одна бутылка пепси сменялось другой — в общем, весело проводили время, как подобает настоящим мальчишкам.
Но, как я раньше говорил, я фотограф и играю плохо. Заранее в свою защиту могу сказать, что я победил… Один раз из тринадцати. Я так старался одержать верх над этим сорванцом, что мое лицо раскраснелось, а на лбу выступили соленые капельки пота, я чуть ли не выкрутил джойстик вместе с консолью. Мне кажется, он даже удивился, что, будучи таким неуклюжим в управлении, я выиграл хотя бы раз, за что он решил меня размазать по стенке. Однако за свои мучения и за свой позор я получил небольшую награду. Я получил его имя.
— Мэловин, — сказал он коротко, когда я в очередной раз обреченно развалился на кровати после поражения, закрывая свое лицо руками. Хотелось просто кричать, но меня будто молнией поразило. Он что только что сказал? Неужели это его имя.
— Это настоящее имя? — во мне была целая буря, но я сумел только оторвать руки от лица и выжать из себя невнятный вопрос. Я почему-то знал, что это ненастоящее имя, хотя и звучала как чистая правда.
— Отчасти, — парень посмотрел на меня своими серыми глазами, и я в них почувствовал какое-то тепло, кажется я ему понравился, — ну, а как тебя зовут?
— Ник, — отрезал я, посмотрев в потолок, с которого на меня пялилась бумажная люстра.
— Это настоящее имя?
— Отчасти.
Я с достоинством признал свое поражение: сказал, что он больше не лопух и со смирением отдал джойстик. Больше в игры лезть не хотелось, и я просто отвернулся к окну. Кровать зашевелилась, Мэл начал тыкать меня в бок, пытаясь как-то расшевелить и что-то показать. Я медленно встал с кровати и пошел в его кабинет, прихватив свою бутылку. Парень плюхнулся на студийное кресло и развернулся к своему сундуку под названием «компьютер». Он очень хитро посмотрел на меня, задавая про себя неведомый мне вопрос, он снова пробежался по мне глазами, а я лишь пожал плечами, наигранно вскинув бровями. Что этот сумасшедший собирается мне показать, мне было совершенно неизвестно, я только подошёл ближе и поставил бутылку на стол, оперевшись рукой на его поверхность. По последним данным я смело могу заявить, что мой новый знакомый — загадочная личность с «легким» комплексом Бога, который невероятно хорошо играет в видеоигры, имеет очень классный вкус на музыку, старается быть дружелюбным, но у него не очень это получается. Идеальный человек для меня.
— Я занимаюсь созданием видеоигр, — сказал он мне спиной, включая свой компьютер и запуская программу. Черт, он создатель компьютерных игр, на самом деле это все объясняет. Буквально. Без преувеличения. Он же создает свои миры и задает команды, он должен быть скрупулёзным до мелочей, одна ошибка в коде — и все рухнуло. Отчего бы не быть комплексу бога? Там, в игровом зале, он не просто плавал среди толпы, как акула, он наблюдал. Что имеет спрос, что нравится людям, как они реагируют, эмоции, выражения лица. Он художник, сценарист. Он создатель. Он так же как и я должен откуда-то черпать свое вдохновение. — Пока все проходят «Марио», «Пакмена» и «Золотой век», я начал заниматься созданием чего-то нового. Игра, где твои действия определяют характер твоего персонажа и дает тебе возможные концовки. Все бы хорошо, я практически все продумал, — Мэл указал на его стену, которая была завешана всеми возможными скриптами, показывая всю готовность воплотить задумку в жизнь, — только вот у меня персонажа нет, — Мэл нажал на кнопку запуска и передо мной загорелся восьмибитный экран, где был изображен свирепый квадратный дракон, а на нем человечек из черных битов, — я почти все сделал, но вдохновение никак не может мне подсказать главного героя.
— А что тебя вдохновляет? — Мне было искренне интересно. Я всего лишь фотограф, который иногда еще пытается петь и писать песни, мне много не надо, а вот что же нужно для «Создателя». Для маленького Бога с своими собственными мирами. Есть ли у него та самая неисчерпаемая «бочка вдохновения» Sega c их сумасшедшими японскими рекламами и играми, то что дает разработчикам жизнь?
— Меня? — переспросил парень, почесав свою беловолосую голову. — Ну, думаю, ответ тебя немного огорчит. Меня вдохновляют обыкновенные наркотики, ну может быть еще… — пауза была такой резкой и внезапной, что сразу говорило о том, что Мэл не хочет об этом говорить. Это можно было рассмотреть, как страх чего-то. — Красивые мальчики, — ладно, страх был оправдан, но меня это не сильно волнует и я честно признался:
— Не уверен, что это можно назвать вдохновением, — отшутился я, — меня вдохновляет романтика в воздухе, когда вокруг тебя все дышит красотой, — он не развернулся, не посмотрел на меня, но казалось, что это молчание было каким-то положительным знаком. Я каждой клеточкой мозга слышал крайне бурное и неразборчивое обсуждение в мозге Мэловина. Он слишком громко думает, и сейчас он снова пытался выдать новый результат.
— Знаешь что… — по столу пробежалась барабанная дробь. Белые тонкие пальцы стучали по лакированной глади стола, словно по клавишам пианино, он развернулся ко мне и снова этот изучающий взгляд, пробежался по мне, остановившись на моих глазах. Только сейчас я заметил, что они у него разные. Один будто светился, как показалось в зале, а второй был серый, он стал ещё больше похож, на терминатора, — сегодня мы с тобой создадим персонажа, — парень открыл небольшой тайничок в столе, котором лежал портсигар и маленькая коробочка.
— Что? — я все прекрасно видел. Как он доставал косяк из исписанного гравюрой портсигара, как выуживал самую обыкновенную желтую зажигалку из кармана штанов, как доставал марки из коробочки. Мэл поджег конец, от которого тут же поднялась белая струйка дыма, и сделал глубокую затяжку. Он протянул косяк мне, предлагая влиться в ряда вдохновленных, из его носа повалил пар, а глаза говорили, что этот человек медленно отдаляется от реальности, но сам Мэл выглядел крайне спокойно.
— Малыш, мы будем творить. Держи, — я не дурак и знаю, что наркотики — не просто игрушки и у этого будут последствия. Тем более, я никогда не курил. Я вежливо покачал головой. Парень лишь улыбнулся. — Никогда не берёшь, хороший мальчик, уважаю, выпьем же за это, — он протянул мою бутылку пепси, которая стояла на столе и без малейшего колебания осушил ее до дна…
— Ну ты и мудак, — конечно я почувствовал марку у себя в горле. Мне даже показалось, что я видел, как он ее туда подбросил. Он накачал меня, но вот только я и не был против. Мэл выглядел как человек, которому в таком непонятном деле, по неизведанной причине доверяешь, — ну и что дальше? — готовился к чему-то неизвестному.
— Ждать…
Когда меня накрыло, я почувствовал такую легкость. Нейроны моего мозга будто передавали информацию быстрее скорости света, я думал быстрее, чем молния ударяла в землю. Мне показалось, что я умею летать, от чего хотелось очень громко смеяться и кричать от радости. Никогда не было такого прилива эйфории. Вся комната, пропитанная каким-то душевным кайфом, танцевала под песню «Under pressure», фигурки летали по комнате и приветливо мне улыбались, как гости с других планет. Я чувствовал себя звездным мальчиком из песни Девида Боуи, к которому мир ещё не готов, но зато был готов Мэловин, который так внимательно за мной следил. Я точно видел, как он улыбался, его улыбка была просто обворожительной, она преследовала меня потом, будто Чеширский кот: куда не посмотри, кругом она. Мэла подхватили музыкальные волны, я видел, как ноты летали вокруг него, запутываясь в его белых волосах, превращаясь в животных, которые терялись в снегах его волос. Вместе со мной и всей комнатой «мистер зануда» начал танцевать, и я готов поклясться, что более пластичного человека я ещё не видел. Перманентные фотографии сыпались из моего фотоаппарата, как песчинки в песочных часах, застилая пол целым океаном в спальне парня. Мои пальцы светились, и я смеялся, как никогда в своей жизни, просто смотря на своего нового друга, чья одежда начала медленно расплываться в моих глазах. Как же страшно меня накрыло. Постеры сливались в одну неоновую палитру, превращаясь в неравномерный шлейф моего плаща, сделанного из одеяла, но выглядящий крайне величественно. Он попросил попозировать для своего скетча для главного персонажа. Я стоял на кровати с бутылкой воды вместо меча и плащом-одеялом за спиной, важно смотрел куда-то в пустоту, то и дело, каждый пять минут падая с кровати от смеха. Как же была круто. Внезапно заиграла «Radio Ga Ga». Я не удержался и начал танцевать на кровати моего друга, начав сначала в такт подергивать плечами, а затем и бёдрами, я чувствовал себя свободным, как птица, чувствовал каждую косточку в своём теле и мышцу, я кружился, мои руки пытались коснуться звездного неба-потолка, попутно, играясь с невидимыми бабочками, летающими вокруг меня. Мне становилось так жарко, что я просто открыл бутылку, и освежающая влага сначала проникла в мои вихри волос, приятно увлажняя кожу головы, затем капли медленно скатывались по моему лицу, шее, обрамляя каждый изгиб серебренными дорожками воды. Пересохшими губами я ловил капли, а она спускалась все ниже по моему телу. Спина, грудь, живот. Мне было так хорошо. Я слышал звук вспышки моего фотоаппарата. Я решил подыграть и развернулся к горе-фотографу и начал петь в бутылку, вкладывая в это всю душу. Я говорил же, что немного пою. По-моему, ему понравилось, а может и нет. Я думаю сейчас, когда посреди дня нас подхватили ритмы ночи, было уже не важно, как ты поешь. Через время вспышки прекратились. Мэл просто смотрел на то, как я пел, на то, как маленький я прыгал на его кровати, подобно самому главному и сумасшедшему фанату группы «Queen», весь мокрый и счастливый, освещая комнату своей белоснежной улыбкой. Внезапно он запрыгнул ко мне на кровать. Я думал, он присоседится ко мне и у нас будет дуэт. Я развернулся к нему, продолжая напевать, но его лицо выражало что-то другое, такое далекое. Оно светилось, его голова была будто в космосе, между сотнями галактик и планет, а его глаза были сделаны из звёзд.
— Ты такой красивый.
— Разве что когда плачу. Знаешь, пою про небо, а с него дождь.
Его ладони нежно взяли мое лицо. Он поцеловал меня. Нежно. Совсем невесомо, как самый мягкий шёлк, касающейся тела человека, как лепестки роз, касающиеся кончиков пальцев, как летний ветерок, зарывающийся в кудряшках. Мои руки обессилили и рухнули вниз. Я был полностью в его власти. И знаете. Я никогда не думал, что меня будет целовать парень, но черт возьми, кажется я влюбился. Я не мог представить мгновение лучше, чем это. Даже мой нетрезвый мозг будто соглашался с ним. Я прикрыл глаза, я чувствовал его ладони, его холодный кончик носа на своей щеке. Боже, надеюсь, я его больше не увижу. Пусть он раствориться дымом в лёгких. Не бывает так хорошо дважды.
А ведь так хочется, чтобы это длилось вечность.
Утром я проснулся у себя дома, укутанный в тёплый плед, а моя голова была спрятана в подушках. От вчерашнего дня остались только плохое самочувствие и страшный озноб, меня всего трясло. Я не помню, как пошёл домой, даже подумал на секунду, что вчерашнего дня и вовсе не было, но я помню горящее небо, перистые облака, которые свои широкие крылья волн, расправляли в какое-то бесконечное море цветов, в котором плавали дельфины, такие как мы, я помню парня, лежащего на диване, смотрящего куда-то вверх. По-моему, это было на крыше. Мы говорили друг с другом, он что-то рассказывал мне, когда мне стало хуже.
— Эта игра сделает мое имя. Я стану невероятно знаменит. Буду творить не на старом убитом компьютере в своей грязной конуре, а в большой студии. Мои игры будут знать по всему миру, — я помню: его глаза сияли так ярко.
— Ты говоришь так, будто уже все произошло, — меня так смутила его настойчивость, она выбивала из реальности, будто я уже слышал это много-много раз. Это внушало чувство, что что-то не так.
— Это произошло. Время относительно, знаешь ли, — пожал плечами парень. Это звучало убедительно, хотя на деле я ничего не понял, но я бы и не понял. Меня будто уносило куда-то очень далеко от реальности.
— Но за это придётся платить, ничто не приходит просто так, — я помню, как висел на карнизе крыши, перевешиваясь на другую сторону, меня неимоверно мутило.
— О, я уже плачу, мой красивый мальчик, — это было самое колкое, что я слышал. В этой фразе содержалось все самое больное, он будто прощался, только я не понимал с чем. На этом я все забыл. Он что-то сказал, что-то очень важное. Что-то, что зовет меня обратно домой.
Я резко встал с кровати, в глазах потемнело и ноги подкосились. Что это значит? «Уже плачу», как так? Где он? Ногами я почувствовал что-то холодное. Я посмотрел вниз. Фотография. Ни одна. Целая дорожка из фотографий беловолосого парня будто светилась лунными камнями и вела меня на мою обшарпанную кухню на первом этаже моего небольшого дома. Вниз по ступенькам. Я подбирал одну фотографию за другой, с какими-то подписями, которые возвращали мне обратно все воспоминания. На кухне, под тусклым светом на квадратном столе стояла сложённая пополам записка и фотография. Я аккуратно взял ее. Это единственная моя фотография… Значит, он все остальные оставил себе? Я на ней плачу, сидя на краю крыши, в последних лучах солнца. Внизу аккуратным почерком выведено:
«Ты правда красив, когда плачешь. Где есть слезы, есть и надежда»
Фотография упала вниз, слезы на замершем парне превратились в дожди, шли, будто настоящие. Такие соленые и такие колючие. Мои глаза медленно обратились к записке, на которой было написано: «Как ты там?». Я определённо что-то почувствовал, я не заставил себя долго ждать и прочитал внутренности, медленно присаживаясь за стол.
Ты ведь почувствовал что-то, когда прочитал эту фразу. Все просто. Это название песни, которую в будущем ты посвятишь мне. Понимаю, ты наверное сейчас очень растерян, ведь половину, что я тебе сказал там, на крыше, ты не помнишь, но могу тебе сказать, может даже обрадовать, что это та редкая сюжетная линия, где ты не прыгаешь с крыши. Даю секунду на размышление. Вдохни. Выдохни. Я уверен ты сейчас понял в чем подвох. Ты умный мальчик, я знаю это. Я знаю, что ты будешь отрицать происходящее, захочешь сделать, что-то сумасшедшее, но дочитай пожалуйста.
Знаешь в чем прелесть вчерашнего дня?
В том, что я снова увидел твои влюблённые глаза. Эта одна из тех реальностей, где ты влюбляешься в меня, я готов продать все на свете, чтобы только каждый день видеть твои прекрасные глаза, слышать твои звонки голос, касаться твоих мягких волос, видеть тебя в лучах закатного солнца на моей крыше… Не волнуйся, я не ухожу. Мой разум дрейфует от реальности к реальности, проживая всю жизнь заново. Как пакман. Умирает, но все время возвращается, каждый раз к новой истории. Это и есть моя плата за своё имя. Когда-нибудь вернусь к этому Мэловину, вернусь в твою жизнь. Не волнуйся, обязательно вернусь. Это же сюжет с моей любимой концовкой.
Я тебе обещаю, у тебя будет счастливый конец. А может. Ты не захочешь меня видеть после этого письма, но, а пока, мой красивый мальчик, на твоих щеках снова соленые слезы.
Темный экран. Перезагрузка
Я встретил его у игрового автомата «Street Fighters II» в новом зале аркадных игр. Я пришёл как фотограф, со своим старым Polaroid, добытым сто лет назад на каком-то блошином рынке, но я не жалуюсь; моментальные фотографии вполне меня устраивали по качеству. Здесь было очень много народа и пахло выпивкой — лучшее место для охоты на новые лица в их естественном выражении и поимки красивых кадром, отдающих налетом восьмидесятых. Казалось бы, неоновые белые игрушки с чёрными экранами для классических детей с очками и прыщами — но все строят из себя взрослых, потягивая пивко из стеклянных коричневых бутылок, отдающих янтарными бликами в слабом комнатном свету.
Он стоял с растрепанной белой шевелюрой, напоминающей острые заснеженные верхушки гор, с зубочисткой в зубах, которая переходила то на одну, то на другую сторону, выглядит, как настоящий показушник. На нем была белая дутая куртка с синими вставками, он отдаленно напоминал мне Марти Макфлая из «Назад в будущее», но сейчас это было ничего особенного. Каждый второй мечтал о летающем скейтборде и о самозавязывающхся ботинках, но я не мог его не сфотографировать. Уж больно он был красив. Я сделал снимок и он меня заметил. Я сразу увидел два разных глаза, мне показалось или они блестели и были красными. Может он был под кайфом, а может от аллергии слезились глаза, но я ушел дальше, оставив свою первую модель позади. Мне нужны новые лица среди этой массы свободолюбивых бунтарей, играющих в детские игрушки. Кажется он все еще на меня смотрит. Спиной чувствую. Странный тип.
