Her mother told her she could grow up to be anything she wanted be, so she grew up to become the strongest of the strong, the strangest of the strange, the wildest of the wild, the wolf leading wolves. - Nikita Gill, For The Red Riding Hood Who Was The Wolf
Идея соулмейтов всегда очаровывала ее - как что-то такое простое, как рисунок на твоей коже, создаёт что-то бесконечно прекрасное. Ее мама всегда носила звезду шерифа на своей ключице, открытой для мира, с гордостью бросая вызов всем социальным ожиданиям и надменным, осуждающим взглядам. Ее отец носил рубашки с коротким рукавом, всегда обнажая фейерверк, обвивающий его предплечье, потому что Клаудия была фейерверком - ярким и безудержным, таким же как всплески краски на его коже //до тех пор, пока она не была, и тогда Ноа больше не обнажал шрамированное предплечье, словно выцветших огней//. Но до этого, ее мать учила ее быть сильной, быть свободной и гордиться своей меткой, так же как Клаудия гордится своей.//И даже если волк большой, грозный и пугающий, и его морда покрыта кровью и его мех окрашен огнем - Стайлз чувствует только трепет, потому что он обвивается вдоль ее ребер одновременно вызывающе и защитно.//
Поэтому Стайлз решает быть самой сильной из сильных, самой странной из странных и самой дикой из диких, чтобы быть достойной метки над ее сердцем.***
Папа всегда говорил ей, что любит ее сильнее, чем может рассказать словами, ее мама говорила ей, что любит ее больше, чем видно звёзд на небе. И много позже, Стайлз думает, что может быть, если бы они просто сказали, что любят ее и остановились на этом, ее жизнь была бы проще, потому что теперь она не знает, какого это, любить кого-то без того, чтобы быть готовым умереть за них, убивать за них и жить ради них.***
Когда она впервые понимает кто ее соулмейт, /ты должно быть, Стайлз/, Питер улыбается. Это зубы, клыки и изломанные линии, и это что-то темное, злое и искривленное, но он не повредит ей /потому что волк на ее коже скалит зубы в зеркальном отражении этой улыбки/, и она переступает с ноги на ногу, но в ее животе уже расцветает странное удовлетворение, на что Питер только улыбается шире. Потом появляется Дерек. Она вспоминает, почему она здесь. И всё идёт в ад. Итак, она всегда знала, что ее соулмейт будет чем-то особенным, /другим, свободным и диким/, отличным от всех остальных так же, как она выделялась среди людей. Она просто не думала, что он будет настолько особенным. //Она не говорит об этом никому.//***
Иногда, в самые поздние ночи, когда они со Скоттом шептались в подушечном форте, они представляли своих соулмейтов. Свою вторую половину. - Тот, кто будет твоим, всегда и навсегда, - шептал восторженно Скотт, - Тот, кто будет всегда на твоей стороне. - думала в ответ решительно Стайлз. Что ж, очевидно, что ни то, ни другое не было правдой. Стайлз вырывает своё запястье из твердой хватки Питера - быть на одной стороне не слишком-то получилось. Питер умирает в огне, во второй раз /Стайлз кидает проклятую бутылку/ - похоже всегда и навсегда тоже закончилось очень быстро. Но ничего страшного. Стайлз в порядке. Она всегда в порядке.***
Она в порядке, когда дом Хейлов горит в первый раз /и ей десять, и она просыпается, крича снова и снова, и нет ничего кроме БольСтрахПаника и МамаМамочкаПожалуйстаЕмуТакБольно /он не хочет умирать//.***
Так что, когда это случается во второй раз, она готова. нет, нет, она не готова, и ей все так же больно и страшно, и она хочет просто соскрести свою кожу и выть, как воет раненный волк в нескольких футах от нее, и когда Дерек подходит к Питеру и перерезает ему горло - это почти облегчение, когда боль внезапно исчезает и не остаётся ничего. И тогда она смеется. Она смеется, и смеется, и всхлипывает, и падает на колени, и прижимает дрожащую руку к своей груди, где волк выгорает снова. /и все в порядке, говорит она, все в порядке/ не замечая, как Дерек обрывается на полуслове и смотрит на нее с расцветающим ужасом в глазах. Она не видит, как Скотт /милый маленький Скотт, который когда-то строил планы двойной свадьбы с их соулмейтами и планировал защитный разговор старшего брата/ скулит потерянно и низко, и даже Джексон отступает от нее с чем-то вроде тревоги и жалости в глазах, пока она раскачивается на коленях повторяя, что 'все. в порядке.' и почему они просто не могут поверить ей, ведь это так? /это не так, и вместо устойчивой, но слабой связи она ощущает тишину и боже, как ей страшно, даже когда Питер был в коме, она не была такой пустой/ и все, что она может сделать - это подползти на коленях к пепельному, грязному телу и выть. Дерек выглядит так, будто его сейчас стошнит от запаха перекрывающих ее эмоций. Но да, все в порядке, поэтому Стайлз запирает вой в глубине своего горла, отдергивает свою протянутую руку, пошатываясь встаёт и идёт к Порше Джексона на слабых ногах. И это словно ломает заклинание на темной поляне и внезапно люди начинают двигаться - Эллисон медленно подходит к Скотту, который все еще слабо скулит, пока Дерек откидывается на пятках, переводя взгляд со Стайлз на его дядю. И он не может помочь себе, но вспоминает Питера до пожара и ему больно признать, что да, они были бы потрясающей парой - сарказм, интеллект и вызов. /И лояльность, но он просто не может думать об этом сейчас - потому что даже после шести лет в коме, Питер отомстил за свою мертвую стаю; потому что даже против своего соулмейта, Стайлз выбрала своего брата, - и нет большей верности, чем это/ И Дерек знает, что это его вина /его чертова вина/, что эти два человека никогда не имели шанса. Джексон все также молча садится в Порше и даже не морщится, когда Стайлз скидывает ботинки и подтягивает ноги к груди, обхватывая их тонкими руками. Он молча заводит машину, он выезжает с поляны, он везёт маленькую, хрупкую девочку домой. И в кои-то веки Стилински выглядит на свой возраст. Джексону почти удается доказать себе, что он абсолютно не замечает, что ее взгляд не отходит от мертвого тела возле остатков сгоревшего дома, пока он не пропадает из поля зрения.***
И если ночью, когда она скручивается на полу душа, она замечает, что ее соулметка не стала шрамом, Стайлз никому не говорит. И когда той же ночью Питер приходит к ней во сне и с темной улыбкой протягивает фиолетовый цветок, Стайлз принимает его.***
//Когда-то ее мама сказала ей, что метка на ее соулмейте, должна быть чем-то особенным, потому что это Стайлз и она просто не может быть другой. И когда Питер поднимается из могилы, покрытый только пеплом, землёй и пылью, Стайлз понимает, что ее мама была права. На, теперь, свободной от ожогов шее Питера, расцветает аконит, хрупкие лепестки которого покрыты кровью, а корни освещены искрой.//