Let's shake our hands

— Только запах гари. Только запах горелой плоти. Только парень лет одиннадцати. И только эти трое осмеливались смотреть друг другу в глаза в этот июньский день. Глаз больше нет ни у кого, только у этой странной компании. Винтовки правда могли раньше видеть и даже мыслить в меру своих способностей, видеть и думать гораздо больше, чем их пустые хозяева люди, но в этом-то все и дело, что могли. Сейчас винтовок попросту не осталось. Все сгорело и разрушилось. Останки винтовок вполне могут иметь глаза и разум, но им это богатство сейчас не требовалось. Глаза нужны для того, чтобы видеть, но вокруг творился такой бардак, что незачем было напрягать свое зрение, чтобы увидеть и в сотый раз убедиться в том, что все горит. И все это из-за людей и алчности в их сердцах, но людей больше нет и их сердец тоже, а без сердца, пускай самого черного, но все-таки сердца человек — ничто, просто оболочка. И вон эта самая оболочка валялась где-то на земле, дымилась и пахла гарью. Точнее сказать, множество таких оболочек покрывали собой, ни в чем не повинную, землю. Парень по имени Том Реддл довольно щелкнул пальцами и небрежным движением кисти бросил кости на деревянный стол. В ушах — звон от постукивания друг об друга брошенный костей. В карих глазах — тот самый алчный блеск. Кости вдруг замолкли. Ребята включая самого Тома подались вперед, чтобы посмотреть. Один… шесть. Гостиную Слизерина наполнили радостные возгласы. — Семь! — торжественно произнес какой-то парень. — Ты проиграл, Том. Рассказывай дальше. Том откинулся на спинку своего кресла, но сделал он это с грацией пантеры. Прикрыв глаза, он продолжил: — Семь… «Семь» — как раз то число, когда ярким пламенем вспыхнул один из самолетов… — Ох, уж эти тупые маглы! — блондин, сидящий ближе всех к Реддлу от неприязни скривил губы и плюнул на пол. -…в котором сидел пилот, совершенно не пострадавший до этого взрыва. — Том казалось не заметил гневных речей своего приятеля. — Все в огне. — Ты уже это говорил, — пробубнила рыжеволосая девочка, сидящая напротив камина. — Все в огне! — повторил Том, сказав чуть громче, чем хотел. — Все с тобой ясно! — та же рыжеволосая вскочила с кресла и, гордо развернувшись на каблуках отправилась в комнату для девочек. Цоканье каблуков. Такой звук не каждый день можно услышать. Совсем скоро он затих. — В тот самый вечер был разрушен приют, в котором он гнил все это время. И мальчик по имени Том Реддл нашел себе новый дом. Как-то все слишком сухо. Даже для огня в камине. До последних слов, вылетевших из уст Тома сердце огня трепетало и внимала его речам, но не теперь. Сухость так свойственна огню, но не такая колючая сухость, от которой любое пламя рассыпется. — Только не думай говорить, что солнце трепещет в твоих ладонях после того, как ты обрел новый дом! — взмолился парень, хранивший молчание все это время. Том покосился на него: — Я и не думал говорить такое. Я хотел сказать, что часы в кабинете профессора Слизнорта завораживают своей красотой. Гостиная опустела. В ней не осталось никого, кроме Тома, огня в камине и пары игральных костей. Стук! — сказала одна кость, стукнувшись о кружку. Стук! — та же кость сделала сальто и остановилась. Один. Ни один мускул не дрогнул на лице Реддла. Стук! — вторая кость решила не церемониться и остановилась сразу. Шесть! Огонь в камине издал странное шипение и загорелся ярче обычного. — Семь… — пробормотал Том себе под нос. Что же… он ни чуть не удивлен выбору игральных костей. * * * Кондесс сегодня не хотела читать. Ей сейчас просто необходимо пожалеть свои глаза. Вчера она напрягала свое зрение только для того, чтобы дочитать книгу и узнать сможет ли полынь обернуть собой мост. А сегодня она увидела руку одного вельможи чьи пальцы были увенчаны кольцами с дорогими камнями, и блеск этих камней на солнце был настолько ослепителен, что он чуть не ослепил саму Кондесс. Кондесс была молода (оборотов семь, не больше), но она прекрасно понимала, что-либо самоубийца мог вот так запросто разгуливать под палящим солнцем Альтернии, либо законченный выпендрежник, которому дай только волю похвастаться своим богатством. Но выпендрежник вполне может быть самоубийцей… С этой мыслью юная троллианка закрыла глаза и молча кивнула солнцу. Как жалко, что все они, включая ее саму должны прятаться от лучей «зеленого шарика». Но Кондесс не все. Чем она хуже того вельможи? Ей вдруг безумно захотелось надеть на свои тонкие серые пальцы такие же кольца. Если не дороже и не лучше. Представив у себя в голове то, что она — Императрица, возвышающаяся над всем этим сбродом, Кондесс, все еще не открывая глаз протянула руку к солнцу. — Солнце теперь трепещет в моих ладонях! — вскричала троллианка и вскинула вторую руку к небу, изображая то, что в ее руках трепещет еще и трезубец. Дорогой трезубец. Золотой и тяжелый. Который возможно станет символом ее власти и устрашения. Который отнимет много жизней… Кондесс вздохнула и отломила несколько веточек от плакучей ивы. Под рукой материала лучше ветки, чтобы сделать себе корону не оказалось. Да, она невероятно амбициозна, но что с того? Разве юная троллианка с кровью цвета фуксии не может позволить себе грезить о власти и лучшей жизни? Конечно может. Кондесс в этом уверена. — Интересно, — подумалось Кондесс, — Какого цвета кровь у нашей дорогой Императрицы. Наверняка, какая-нибудь синяя. Или фиолетовая… Признаваясь себе, троллианка так и не знала на какой именно ступени в гемоспектре она стоит. Не очень далеко от красного, но не очень далеко и от фиолетового. Лусус для нее не спешил найтись, но нашелся. И теперь Кондесс чувствовала себя в безопасности. В полной безопасности. Никто не посмеет на нее напасть, если только не захочет иметь дело с ее Лусусом. Даже сама Императрица. Где-то недалеко зазвонили колокола. Видимо созывали на вечернюю службу. Троллианка совершенно не хотелось идти в душную церковь где запах такой затхлый, что дышать становилось трудно. У нее даже глаза слезились от запаха. К тому же, ей совершенно не хотелось прятать свои густые черные волосы за косынкой. Колокола отбили двенадцать. И вновь лес погрузился в тишину. Ничего нельзя было услышать, кроме ветра, играющего с кроной деревьев. Колокола отбили двенадцать всего несколько секунд назад, но Кондесс совсем не удивилась этому. Она ожидала этого. Пора идти домой. Троллианка собралась снимать с себя корону, но как только ее пальцы коснулись веток, где-то рядом запела труба. Все смолкло. Однако… — Императрица мертва! — разнеслось по вечернему лесу. Кондесс застыла с открытыми глазами, намертво вцепившись пальцами в ветку. Этот голос был всегда предвестником плохих, но чертовски интересных последствий. Магистр Императрицы. Что же… Кондесс очень удивлена выбору судьбы…