Забыть нельзя помиловать: насилие как оно есть

Одна из самых непостижимых моему уму мод в области фанфикшена — мода на гламурное и пригламуренное сексуальное насилие. Как будто изнасилование перестает быть изнасилованием и становится приятным развлечением, если назвать его симпатичным термином «нон-кон» (ну или «даб-кон», в переводе «я ее спас от изнасилования, то есть уговорил»), включить в список «кинков» к очередному фесту и на протяжении энного числа фанфиков любоваться прекрасным героем со златыми (смоляными, огненными, нужное подчеркнуть) кудрями и возбуждаться от того, как оного героя сначала смачно и брутально имеют (во все места, кудри тоже можно к делу привлечь, только не спрашивайте меня, как это), потом спасают, гладят и любуются им дальше. Как в ресторане: сначала жаркое с перцем, потом мороженое с ванилью, всё очень вкусно, спасибо... К чему я развожу это недоуменное морализаторство? А к тому, что фик Альвхильд «Забыть нельзя помиловать» ( http://ficbook.net/readfic/702246 ) — очень правильный, жесткий и умный ответ этой моде, даже если автор такого и не задумывал. Казалось бы, текст целиком и полностью соответствует стандартизированной шапочной формуле: «Райнхард/НМП, НМП/НМП, слэш, нон-кон, hurt/comfort», и даже в отзывах пробегают формулировки типа «ах, он у вас прямо секс-символ нон-кона»... Только вот если вчитаться в текст как он есть, получается что-то бьющее по нервам с размаху, заставляющее крепко задуматься и совершенно не описуемое категориями секс-символов и кинков. Потому что для автора и его героев зло — не острая приправа к ощущениям читателя, а просто зло. Сюжет незамысловат: преподаватель элитного военного училища, не случайно награжденный кличкой Зверь (сразу вспоминается символическое значение этого слова, «числа зверя» всякие...), развлекается принуждением к сексу пацанов-курсантов и пользуется при этом полной безнаказанностью — пожалуешься, самому хуже будет, ведь гомосексуальные отношения в государстве и обществе преследуются, и никому не хочется вылететь из училища и пойти под суд самому. Замкнутый круг, разорвать который у кадетов Мюзеля и Кирхайса получается только устроив Зверю диверсию. В результате каковой он отправляется к праотцам, а разбор «несчастного случая» выявляет много всего интересного... Ну да это фабула, а текст — о том, что такое это самое насилие и как с ним бороться. Именно бороться, потому что не бороться нельзя: иначе по всем ударит. Уже бьет — и это не только сексуальные поползновения Зверя: это и повесившийся в результате разборок кадет Вейзе, который не выдержал того, что в насилии над ним его же и посчитали виноватым, и кадет Берн, которого допрос ломает прямо-таки на глазах, и Вильбранд, который за своим служебным рвением и «благими» побуждениями не видит, что пускает псу под хвост жизни и судьбы ни в чем не повинных мальчишек, и — кто молчаливо, кто активно — соглашающиеся с травлей жертв остальные кадеты, которые тоже считают, что всё нормально, всё так и должно быть. До тех пор, пока Кирхайс не объясняет в трех словах, где они неправы (а кто и сколько понял, и понял ли, остается неизвестным). И через весь текст насквозь идет: насилие красивым не бывает. Насилие — отвратительно. И никаких сладких сексуальных фантазий оно у нормального человека с нормальной этикой не порождает, а порождает только боль и страх. И чем больше его, насилие, замалчивать, тем больше боли и страха оно породит: аппетит этого зверя приходит во время еды. Впрочем, оставим зверя: если уж я вспомнила про Кирхайса, здесь стоит перейти к тому, как со зверем бороться. Насилие ведет за собой насилие, об этом речь уже шла. Однако это не значит, что наказывать зло не надо — этак можно договориться и до того, что лучше б Гитлер победил и все пили баварское... И очень, на мой взгляд, символично, что возмездие Зверь получает из рук именно Кирхайса, этой ходячей совести всего имперского флота. А придумывает, как его наказать, именно Райнхард, человек, которому уже досталось от староимперской культуры насилия (не только и не столько от этого Зверя, сколько от зверя в целом) по полной — и которому впредь суждено перевернуть это общество, поставить с ног на голову, ударить по старому государству и старому обществу так, что рожки да ножки останутся. И не случайны в тексте ни сны Зигфрида, ни то, после чего он решился на возмездие: это не «поглаживание кинков» и не «комфортинг», это символическая формула. Зверь пытается забрать у меня (и у всех нас) самое дорогое — любовь, дружбу, честь, совесть. А я ему, зверю, не дам. Последствия диверсии и разборки тоже не оказываются, в отличие от большинства клишированных хёрт-комфортных фиков, безвредными для всех и решающими все проблемы: не бывает так в государстве, в котором еще не развален и не расшатан только памятник первому Гольденбауму (здесь пять минут паузы на возмущения: «Автор и рецензент обязаны ставить предупреждение, что это дарк!Рейх!!!»). Но страшные эти последствия наступают не от того, что нельзя было наказывать преступника, которого невозможно было наказать иным способом. Наступают они исключительно потому, что, как было сказано выше, это такое имперское «всёнормально» - винить жертв, замалчивать насилие и не думать головой... Какая у этой басни мораль? А она исчерпывающе выражена в названии. Причем в обоих случаях постановки запятой сразу. Забыть, нельзя помиловать — да, смерть господина Шмидта спустили на тормозах (и спасибо герру Штокманну, мальчишкам меньше прилетело), но такое государство и такое общество миловать нельзя, и Райнхард впоследствии не помилует. Забыть нельзя, помиловать — в насилии всегда виноват насильник, а его жертв надо помиловать и запомнить — чтоб такое не повторялось. А что до нон-кона, секс-символов и прочего, то это совершенно из другой сказки.