***
Враждебные стены Цинтры казались Роше ещё более холодными, чем являлись на самом деле. Душными змеями расходились коридоры, ведя к неоправданно просторным пролётам и облюбованным дворянами тупичкам. В последних зачастую росла горшковая дрянь или зеленел фонтан, ещё времён эльфской эпохи. Роше не любил ни тупиков, ни растительности в домах — на улице ей самое место. Он свернул направо и вверх. Поток гостей со всех концов почти сошёл на нет, но множество их ещё прибудет в течение ночи, агент был уверен. И тем приятнее в сложившейся суматохе, такой хаотичной и бесконтрольной, — спокойно побыть одному. Без своих бойцов, вездесущих слуг и даже без Бьянки, будто бы прикипевшей к его плечу. Девчонке надо бы иногда и развеяться, а не безустанно следовать по пятам. «Глупая…» В данный момент за ним шёл кто-то другой. Ощущая неладное (а в чужой крепости оно чувствовалось ежечасно), мужчина снова обогнул поворот, уводя преследователя мимо личных покоев. Здесь, среди узких, но высоких чуланов, презрительно называемых «гостевыми комнатами», тоже где-то был тупик. Ныряя в последнюю на пути арку, лицо агента вспыхивает жаром, а кулаки сжимаются. «Сейчас». Смазанная тень почти невесомо уходит от замаха, ни амплитуды, ни поворота — просто назад. Роше даже в голову не пришло, насколько близко совершались чужие шаги. В холодной ярости он настигает чужака, потеснив к стене, но любой выпад против тёмной фигуры скользит по защите. «Прыткий, как эльф». Однако и грубую силу никто не отменял. Увязнув в неловкой борьбе руками, Роше заранее прощается с нормальным самочувствием, засандаливая головой в челюсть. Попадёт или нет — черепушку всё же надо беречь. Не попадает. Вражина справедливо отклоняется вбок (хотя казалось бы, куда уж дальше?), в который раз уходя от удара… но выхваченный агентом кинжал мигом оказывается у чужой шеи. — Так вот как у людей принято встречать гостей? — с издёвкой шипит оппонент. Однажды услышанный, этот голос Роше узнал бы и на пороге пекла, куда несомненно попадёт. От ярости в глазах летят белые мухи. — Да это же сам Йорвет к нам пожаловал! Вот так случай наконец-то завершить начатое! Думаю, твои потроха никто не будет искать, кроме ваших позорных собак. — Не уверен, но, быть может, перемирие что-то для тебя значит? Или ты теперь сам себе хозяин? — Эльф еле слышно смеётся. — Честно говоря, я ни разу не слышал ни об одном вольном dh`oine. Вы все одинаковые, друг. Кромка лезвия чуть колеблется на кадыке, стоит лишь эльфу сглотнуть. Отвлекаясь на это действие, Роше обескуражен тем, как сильно захотелось крови. Давно он не был возбуждён битвой, а таких подковёрных наскоков не случалось уже целую вечность. — Я тебе не друг, лесной ты ублюдок, — сплёвывает себе под ноги. — Надо было найти и убить тебя гораздо раньше, до этого блядского мира, который, кстати, пока не приняли. — Если тебя утешит, я тоже в него не верю, — доверительно признаются ему. — Только вот интересно, успеешь ли ты снять штаны прежде, чем истечёшь кровью? Дополненье к словам — неслабый укол в ногу между коленом и пахом. То, что противник знает, где именно нужно сечь артерию, не вызывает сомнений. Роше злится, злится на этого грёбанного эльфа, а ещё больше на себя, упустившего такую деталь, как количество рук. Разумеется, у Йорвета только глаз меньше, никак не конечностей. — Зачем ты следил за мной? — Может, потому что ты опасен и странно себя вёл? Агент даже с некоторой досадой скрипит зубами. Никому не известно, как сильно его утомило всё это дерьмо, а в особенности эльфское. Он ведь не единственный, кто не хочет подохнуть здесь, как крыса, но его старый противник так явно пренебрегал опасностью, что становилось тошно. Оскал мелких зубов, частоколом растянувшихся в улыбке, не был виден, но чувствовался кожей, под пальцами, перетекал от острия к рукояти и липнул к телу. Ненавистный, гадкий. Существование недобитка-Йорвета — его личная ошибка, которую так просто теперь не исправишь. «Я так долго тебя искал, сукин ты сын». Навязчивое желание подчиняет его целиком, а лицо — это первое, до чего можно дотянуться. По наитию Вернон больно впивается в губы эльфа, так и не отняв лезвия. Не для угрозы, а попросту забыв о нём. Ни о каком удовольствии речи не идёт, даже для себя. Укусы кроют строгую челюсть и переходят на шею. Через пару долгих, как столетие, мгновений, раздаётся отстранённый голос того, кто за это время даже не шелохнулся. — Ты нормальный? А если тебя так? Темерец беспрепятственно отступает и тянет за собой: — Не здесь. Рослый собеседник вынуждает остановиться. — С чего ты взял, что мне это интересно? — сухо спрашивает он. Опомнившись, Роше готов поклясться светлым образом короля Фольтеста, что ещё никогда в жизни не был так близок к провалу. — Так да или нет?***
За дюжину шагов Вернон решает, будто обезумел, затем убеждается — так и есть. Велика вероятность, что эльфский офицер хочет по-тихому убрать его, избежав не только наказания за содеянное, но самого подозрения в таковом. Его найдут через пару дней, твёрдого, как доска, и покрытого трупными пятнами. Или самого Йорвета? Своей далёкой от святости душой он уверен: Йорвет ненавидит куда неистовей, а такую ненависть, как у него, надо ещё поискать. Длинный, обезображенный под своей бессменной повязкой эльф предстал зеркальным отражением расовой ксенофобии в целом и потоптанного жизнью Роше в частности. Нечеловеческий взгляд, прикус, запах пота — в паре миллиметров от него — чудовище. Командир Полосок жалеет, что уцелевший глаз его противника не виден в полумраке покоев, выделяясь лишь блестящей точкой на лице. Теперь уже его толкают к стенке чужие руки — невесомо, ведь отпираться не имеет смысла. Лук и ножны глухо падают на пол. Вернон различает ещё один, металлический звук, запоздало понимая, какой предмет мог бы его издать. Знаки разбитых Йорветом подразделений сыплются ему под ноги. — Только твоих Полосок не хватает. — тихо говорит эльф, склоняясь вплотную, но пальцы его тянутся не к горлу, а к завязкам на синем кафтане. Он не предлагает помощи, самовольно разоблачая стоящего, словно в бреду, человека. Прикосновения легко порхают над одеждами, непостижимым образом раня того изнутри. Роше ищет передышки под закрытыми веками и не находит: кольчужную рубашку тянут вверх. Ни одна женщина не справлялась с этим так легко. Стоит поддаться предложенному движению, как слепое пространство сдавливает рёбра. Морозным обручем обхватывает оно грудную клетку, внутри же нестерпимо печёт. Силуэт напротив избавляется от доспехов с удивительной скоростью. — Ты передумал? — Йорвет делает шаг назад, удерживая за предплечье. Эфемерное усилие, с которым он ведёт вглубь комнаты, кажется нереальным, а голос подобен шелесту. Это совсем не похоже на то, чего ждал Роше и уж тем более на то, о чём мечтал. «Нагнуть и выпотрошить». Он слишком плавно опрокидывает Йорвета на кровать, убеждая себя, что в том вина мягкой постели и добросовестно взбитых подушек. Объятия скоя`таэля жёсткие, как натянутый лук, и Роше не понимает, где кончается эльфская двужильность и начинается простая худоба. Эльф весь твёрдый, а жар полураздетого тела пьянит до одури. Человек не так глуп, чтобы пропустить подсечку, но позволяет взять верх без борьбы. Сухие губы коротко трогают рот и пропадают. Хочется быть ближе, впиваться в поджарые бока пальцами, однако руки заводят за голову, а между телами бежит сквозняк. Йорвет безмолвно касается бедра, то ли спрашивая разрешения, то ли делясь намерением. — Ненавижу тебя. Замечание спокойно пропускают мимо: — Я втрое старше. Не усложняй. Роше инстинктивно кивает, полагая, что позорного (и ненужного) жеста не заметят. В глубине души повторяет себе: так будет лучше. Похоже, Йорвет способен держать себя в руках и не станет калечить его, чтобы расквитаться. — Что это? — воздух наполнился резким зеленушным запахом. — Антисептик. Чтобы раны не гноились. — У меня будут раны? Ногти еле слышно колупают пузырёк. — Вероятно, нет. Это вы, dh`oine, всё только портите, а потом судите по себе. Уроженец Темерии не в состоянии принять обвинение на свой счёт. Так же, как и ждать. Он тянется к чужому поясу, а затем они делят свою дрожь на двоих. «Я так и знал!» Проникающий в презренное человечье тело эльф мелко дрожит, нетерпеливо оплетая руками. Быстрое дыхание, оседающее на стриженых волосах, не соответствует размеренному такту, и Роше ловит себя на том, что не был обманут. Скорее всего завтра он будет не так уж плох — не большая плата за исключительный, безнадёжный акт. Отвращения. Вражды. Одержимости. Перееханный телегой войны солдат не чувствует боли, слишком слабой для той, с которой мог бы сравнить. — Роше, — зовёт эльф, притираясь щекой к щеке. Человек покрыт щетиной, и это так не похоже на всех, кого приходилось касаться раньше. — Нет, — бездумно перечит тот, — это фамилия… имя для многих. Зови меня Вернон. — Ты же знаешь, что всегда будешь для меня Роше. – обидное обращение аen Seidhe осело на его языке, а укол в сторону самолюбия тает под эльфской ладонью, отталкивающей собственную. — Дай я. Йорвет знает, сколь ничтожно люди и эльфы отличаются в некоторых вещах.***
— Пусти. — Я тебя не держу. — Эльф перекатывается на другую сторону, всё ещё восстанавливая дыхание. Ночной воздух приятно холодит бок, но праведная пустота в голову всё не приходит: так бывает только с теми, кому доверяешь. Он трогает остатки человеческой спермы между пальцами, на миг представив, что это кровь. С накатившей брезгливостью вытирает руку о покрывало. — Почему ты поддался? Роше не мог — или не хотел бы — точно ответить на нежданный вопрос. — Да потому что без разницы, что куда совать! — выплёвывает он зло. — Я мог не сдержаться и задушить тебя, а ебать трупы — это не по мне. — Пощадил, значит? — эльфские интонации становятся совершенно нечитаемыми. Иногда объясниться с нелюдем сложнее, чем с немым стариком. — Думай, как знаешь, мне всё равно. Чего разлёгся-то? — Вернон обращается к эльфу в крепнущем намерении избавиться от его общества. Тот лежит, повернувшись спиной, и тусклое сияние окна выхватывает растительную татуировку на шее. Человек неосознанно тянется к рисунку. — Нравится? Грубые пальцы следуют линиям до ключицы, но их тут же одёргивают. — Не смеши. У нас клеймят только отребье, из которых самое меньшее — это голодраное морячьё. Эльф неожиданно разражается смехом: — Если послушать тебя, так я тоже отребье! — Затем уже спокойнее добавляет: — Не думаю, что на твоё мнение можно полагаться в таких… изящных вопросах. Йорвет чешется на том месте, где прошлась чужая ладонь, а Роше… Роше завороженно смотрит, как перекатываются белёсые шрамы по движущимся мышцам. Он снова касается, но уже лопатки: в некоторые моменты короткий кривой порез кажется вдавленным под кость. Его руки не потели и не тряслись так сильно, даже когда Йорвет трахал его, опуская на грязное, липкое дно. — Тебя пытали? — А тебя? — неожиданно резко отвечает эльф. Вернон кривится, усилием изгоняя непрошеные воспоминания. — Формально — нет. — А меня формально да. Пытка остаётся пыткой, как её ни назови. Вернон отнимает руку, но отвести взгляда от исчерченной кожи не получается. Неизвестно, сколько скоя`таэлю лет, но его тело походит на памятную карту, где каждый штрих хранит свою историю, по меньшей мере — неприятную. Виснет неловкая тишина, которую прерывает Йорвет: — Будешь ещё? Эльф выглядит непривычно расслабленным, от былого напора не осталось и следа. Пару секунд Роше медлит, что-то решая для себя, а затем кладёт того на лопатки. — Так не удобно, — возражают ему. — Хочу смотреть на твой перекошенный еблет. — Здесь по-любому темно. Ты мало что различишь. — Я постараюсь. Не встречая сопротивления, Роше ликует, как ребёнок. Йорвет улавливает внутреннюю борьбу, сквозящую в динамике его движений, и готовится было к худшему, однако ничего не происходит. Напротив, Роше вовлекает его в жаркий, но чувственный поцелуй. Не укусы, которыми тот сорвался впервые, и не то номинальное касание, каким удостоил его сам эльф. Поцелуй глубокий, сладостный, очень мокрый. Йорвет инстинктивно пытается отстраниться, вжимаясь обезображенной стороной в подушку, но человечьи губы следуют за его губами, не прекращая откровенную ласку. Его лижут, аккуратно прихватывая, гладят по обеим щекам, прослеживая линии скул равно как и потемневших с годами увечий. Становится невыносимо… тепло? — Не трогай, — протестует эльф, когда пальцы прячутся под краем платка. Роше едва отстраняется, в его голосе — патока. — Тихо, перестань. Скоя`таэль сдаётся. Мутные чувства саднят до боли, стоит коснуться пустой глазницы. Роше припадает губами к виску, попутно стаскивая тряпицу целиком, и противоречия почти физически дерут эльфа на части. Осознание дурного, извращённого влечения к его личности будто бы впервые открывается его взору. — Ты больной. — Вероятно. Шершавая ладонь Вернона опускается по животу, перехватывая чужую эрекцию. Мучительно медленно ласкаясь вверх-вниз, он пресекает любые попытки обнять в ответ. В конце концов, Йорвет откидывается назад, отдаваясь чужой воле, а его рваные вздохи звучат, словно музыка. Его не зовут, но эльф угадывает слоги своего имени в дыхании человека. Это отдалённо напоминает потоки воздуха внутри свирели, и он понимает, что не мог ошибиться. Семя пачкает их обоих, снова сплетая между собой. Йорвет с трудом выныривает из безмятежности на берег, непонимающе толкая партнёра. Тот отрешённо упирается лбом ему в плечо. — Что-то не так? «Всё не так, эльфское ты отродье». Признаться в том, что Роше уже давно не юнец, не представляется возможным. Обыденная ерунда разом вырождается во что-то необъятно-унизительное, ужасное. Человек игнорирует вопрос, даже ощущая, как жёсткая рука ложится поперёк талии, притягивая к себе, а единственным утешением становится то, что у Йорвета недостаёт зубов с разбитой стороны лица. Всё же не смотря на увечья, этот seidhe оставался красивым в большинстве толкований мужиком. Под таких ложатся рядовые, а бабы текут неиссякаемым источником. Роше и сам недалеко ушёл. Мужчина чувствует себя гадким, сбрендившим дедом. Он планировал отдохнуть ещё пару часов назад.***
— Уходи сейчас. Слова Роше кажутся какими-то несущественными, блёклыми, всего лишь эхом его обычной человеческой речи. Эльф ничего не ответил ему. Человек раскинулся тоже не шевелясь, будто скованный двимеритом маг после длительного заточения. Застывшие воском губы с трудом подчинялись ему. — Этот мир не для тебя. — упрямо произнёс темерец. И Йорвет кивнул. В тёмной раме крепостного окна всё так же сквозили звёзды, как мириады старых, не затянувшихся до конца ран. Йорвет различает Медвежий Хвост у самого потолка — времени до рассвета оставалось не больше часа. Приученному действовать во тьме, ему потребовалось порядка десяти минут, чтобы полностью облачиться в доспехи. Последней деталью оказался тот самый платок, сдёрнутый со лба чужими руками. — Как я выгляжу? — с неожиданным вызовом спрашивает он. Роше, глядящий в темноту, даже не стал пытаться: — Как мертвец. Ещё один поцелуй или объятие были бы полнейшим вздором, понимает эльф, в этой комнате лишь враги. Темерец нескоро, но простит себя за случившееся. Беспринципный dh`oine, есть он, а есть весь остальной мир, чьего мнения тот никогда не спросит. Сам Йорвет отсчитал достаточно вёсен, чтобы испытывать вину за что бы то ни было. В одном укромном уголке сознания он догадывался, кто он на самом деле. Антерион. Чудовище, похожее на человека. Но люди кто? Роше едва заметно группируется, когда эльф подходит вплотную и твёрдые ладони крепко обхватывают лицо. Он снова прокручивает мысли о том, что хоть его оппонент и выше, но у́же в плечах, а весит несколько меньше. Кинжалы не берут кольчугу; длинные руки не так сильны в захвате, как его собственные. …чужой язык толкается в рот, совершенно не опасаясь, что его откусят напоследок. Или того хуже — неправильно поймут. Йорвет целует крепко, непозволительно долго, и Вернону кажется: из-за этой медлительности их время сжимается и вот-вот закончится, его слова пропадут впустую, словно самоцветы, глупо сброшенные морскому богу. — Мои лошади седланные. — говорит он, стоит рукам отпрянуть. Эльф отвечает не сразу, исподволь множа раздражение и злость, будто темерец беседует с камнем. — Я знаю за твоих лошадей. Ну а как иначе? Глаза Белок повсюду и цепляются за всё, как рыболовные крючки за рукава. — И конюхов не трожь, они славные малые. — зачем-то добавляет Роше. Рука скоя`таэля ложится на засов. — Что-нибудь ещё? Вернон со всей силы сжимает челюсти в попытке похоронить любые слова. Но снова терпит поражение. — Будь ты проклят. — И ты, dh`oine, — легко соглашается эльф. Йорвет исчезает за дверью, решив про себя, что умение избегать ловушек стоит в десять раз дороже, чем умение их ставить. Пальцы в оленьей коже мимолётно касаются губ.***
Согласно Цинтрийскому договору офицеры «Врихедд» были казнены. Йорвету удалось избежать этой участи.