Make me bark

      — Моя псинка по мне соскучилась? — Киришима ухмыляется, обнажая острые клыки и самодовольно щурится. У его ног на коленях стоит Бакуго и явно ненавидит всё, что только может ненавидеть в этот момент. Он смотрит снизу вверх, насколько это позволяют прорези в резиновой маске и кусает кольцо, которое вставлено у него между зубов.       — Ммпф! — Катсуки протестует, потому что, во-первых, он не псинка, а во-вторых, он требует снять с себя всю эту херню и освободить руки от уже достаточно осточертевших наручников. И ноги, желательно, тоже — они за лодыжки привязаны к бедрам, да так, что стоять, не опираясь на руки или не придерживаясь за что-то невозможно. Ему неудобно и неприятно. Он так хочет считать.       — Что-что? — Киришима ухмыляется ещё шире, проводит языком по губам, а у Бакуго от этого в горле становится сухо до безумия — этот патлатый ублюдок слишком сексуален, чтобы быть реальным, чтобы позволять себе просто так облизывать свои неприлично пухлые и, как знает сам Катсуки, мягкие губы, и не давать до них дотронуться. — Так ты соскучилась, псинка?       «Сдохни!» — кричит мысленно Бакуго в ответ, а в реальности покорно кивает головой и отводит взгляд. Унизительно. Отвратительно. Мерзко. В этой маске жарко, изо рта течёт слюна, которую он едва может сглотнуть, горло дерёт от сухости, а по всему телу будто разряды тока пускают. Он беспомощен. Он совершенно беспомощен. Он покрывается мурашками то ли от холода — стоять на холодном полу почти полностью без одежды то ещё удовольствие, то ли от наслаждения. Какого, мать его, наслаждения, правда, непонятно.       — Хороший мальчик, — Эйджиро опускается рядом с ним на корточки, кладёт пальцы на загривок, давит, поглаживает, слегка царапает ногтями, а у Катсуки от этой похвалы воздух замирает в лёгких и перед глазами всё начинает плыть: грёбаный Киришима, знает же, куда надо надавить… Когда пальцы начинают двигаться вдоль позвоночника, тихий скулёж уже не получается сдержать. А эта сволочь ещё и смеётся!       Бакуго бы возмутился такому с собой обращению, да только вот проблема — он сам не очень-то и против. Был. Пока его не стреножили и не поставили на колени в этом унизительном наряде… Хотя, может, в этом и есть своя прелесть?       — Так-так-так, что тут у нас… — ехидно тянет Киришима, а потом заставляет Бакуго встать на четвереньки, выпятив задницу и едва не протаранив носом пол. Тот рычит, дёргается, но его тут же фиксируют, зажимая между ног его талию. Теперь не сбежит. — Скажи мне, псинка. А где твой хвостик?       Сердце Катсуки пропускает удар. Хвостик? Какой хвостик? У него не должно быть никакого хвостика! Они об этом не говорили или… ладно, говорили, но самостоятельно засовывать себе что-то в задницу Бакуго не собирается!       — Мммпф! — возмущённо он виляет задницей и всем телом, стараясь вырваться. Только вот не получается, его держат настолько крепко, что он чувствует себя вдвойне беззащитным…       — Вот-вот, правильно попой виляешь, умничка, пытаешься завести своего хозяина. Но, всё-таки, хвостика тебе не хватает, — Киришима усмехается, а потом отходит куда-то, чем-то шуршит… Бакуго бы попытался сбежать, но не получится. Да и смысла в этом никакого нет — ему всё нравится. Его телу всё нравится, как бы это ни было противно. Он реагирует на каждое слово Киришимы, на каждую его пошлость. Он краснеет как светофор, пусть этого и не видно за маской, он весь дрожит и ему до безумия хочется продолжения. Хочется настолько, что он уже почти и не может себя контролировать.       — Ну же, псинка, это не больно, — говорит Эйджиро таким томным шёпотом, что у Катсуки на теле все волоски дыбом встают. За спиной раздаётся какой-то липкий звук, потом что-то хлюпает, а парень уже думает, можно ли бегать в таком положении. Нельзя. На задницу Бакуго ложится широкая и сильная ладонь, оттягивает ягодицу, будто заглядывая внутрь, будто желая что-то там изучить. Это несколько неприятно, но низ живота всё равно отдаёт жаром из-за самой ситуации — он в настолько унизительной позе!.. и ему это нравится!.. Катсуки тонко хрипит.       — Давай обозначим, что ты у нас хорошая сучка, — Киришима сам на взводе. Мало того, что ему разрешили связать Бакуго, так ещё и дали отмашку на воплощение всех желаний. Типа подарок. Правда, на какой праздник — непонятно. Он теперь имеет право делать с ним всё, что только заблагорассудится, пока тот не стукнет по полу трижды с определённым интервалом. Стоп-жест. Как в настоящих сессиях. Только Киришима до такого явно не доведёт — он пообещал это и себе и своему парню, который сейчас тонко скулит и до безумия стесняется своего положения — это будто в воздухе витает.       Медлительность — самое лучшее, что только может быть. Так думает Киришима, но Бакуго иного мнения — он любит быстро, грубо, без грязных словечек, но с грязными и резкими действиями, он любит, когда его втрахивают в кровать, заставляя забыть собственное имя и доводя до невнятных хрипов… а вот Киришима обожает медлительность, нежность и пошлить вслух. Он видит, насколько Катсуки стесняется своего удовольствия, знает, как сильно тот влюблён в каждую секунду, проведённую вместе — и, чёрт побери, не может отказать себе в удовольствии поиздеваться над любимым как можно дольше и как можно грязнее.       Эйджиро всё же отпускает задницу своей «псинки», но только для того, чтобы уже смазанными пальцами дотронуться сперва до промежности, помассировать между яичками и сжатым входом, потом провести вдоль по всей ложбинке между ягодиц… и так несколько раз, пока Катсуки не напряжётся до предела, пока он не заскулит тонко от этих ощущений — смазка с разогревающим эффектом, он уже скоро не сможет этого терпеть. Хотя, судя по напряженному члену, который при каждом движении дёргается и выпускает из себя новую капельку смазки…       — А наша сучка уже течёт, надо же! — Киришима восклицает это и запускает один палец внутрь Бакуго, одновременно с этим дотрагиваясь до его члена и натягивая кожу до предела. Катсуки пробирает до мозга костей — будто лаву разлили по позвоночнику и заставили стекать куда-то вниз, туда, где находились руки Эйджиро, который и не думал останавливаться. Он видит, как его «псинка» гнёт спинку и тянется к рукам, как перекатываются под бархатной кожей сильные и крепкие мышцы, как тому хочется больше и больше, как тот уже почти не может терпеть… Хах. Не может.       — Что, кончить хочешь? — садистский шёпот, который заставляет Бакуго резко вскинуться и податься к пальцам, надеясь получить ещё больше удовольствия и как можно скорее. Он чертовски чувствителен и Киришима об этом знает. Знает и пользуется. — Ну не так же быстро, да? Мы ведь только-только начали!       Эйджиро смеётся над ним, а Катсуки уже даже не хочет ему врезать за шутки про его «скорость». Да, он чувствителен, да, его можно очень быстро довести до оргазма!.., но всему виной само существование Киришимы, который только и делает, что издевается… издевается, но не даёт никаких шансов на разрядку.       — О, я придумал, давай сделаем одну штучку! — Бакуго не видит глаз Киришимы, но прекрасно знает, что в них загорелся безумный огонь. Он пытается сжаться или хотя бы слезть с пальцев, которые ни на секунду не прекращали своё движение в заднице, но ничего не получается, совершенно ничего!       А к члену уже приставлено какое-то кольцо. «Блядь, только не это!» — мысленно вопит Катсуки, но в реальности может только завизжать, почти как девчонка, завопить не своим голосом и попытаться вырваться. Ага, так ему и дали. Кольцо на члене всё-таки смыкается, сразу же доставляя уйму неприятных и отвратительных ощущений, а Киришима только смеётся почти вслух, поглаживает напряжённый член, который теперь надолго останется не у дел, а потом выдает:       — Ну, ты ведь не хочешь, чтобы всё сегодня закончилось так же быстро, как и всегда?       Катсуки хочет ударить Киришиму по лицу. Только вот не может, потому что в него добавляют ещё один палец, которым растягивают нежные стеночки кишки ещё сильнее, давят на них, оглаживают, массируют и натирают одно единственное место, которое уже скоро отдастся болезненным наслаждением по всему телу.       Как же сильно Бакуго хочет закричать: «Хватит! Нет! Продолжай! Быстрее! Да блядь!» — да только не получается, потому что у него рот заткнут кольцом, думать о предназначении которого он даже несколько боится, а всё тело будто само тянется к Киришиме, который только и может, что издеваться, доставляя удовольствия ровно столько, сколько захочет сам.       Киришима достаёт пальцы из уже порядком растянутой задницы с отвратительно громким и пошлым хлюпающим звуком, от которого Бакуго тонко всхлипывает и только сильнее выставляет бёдра.       — Ты будто кричишь: «Трахните меня уже кто-нибудь!» — смеётся Киришима и начинает размазывать смазку по не очень длинному, но широкому наконечнику пробки, к которому приделан собачий хвостик. — Так хочешь член в свою развратную задницу?       Бакуго задыхается — ему мало того, что слышать это стыдно, ему ещё стыднее это признавать даже для себя. Он никогда не просил, никогда не умолял, и максимум, на что был способен — сделать всё, что захочет сам в позе наездника. А сейчас у него в лоб спрашивают, чего он хочет, а он не может этого даже для себя мысленно произнести. Но и по полу трижды не бьёт. Хочет посмотреть, что будет дальше…       А дальше будет приставленный к приоткрытой дырке и согретый руками Киришимы хвост, который начнёт медленно, по миллиметрику буквально проникать внутрь, заполняя собой всё, что только может заполнить. И, конечно же, утыкаясь своим кончиком в простату, куда же без этого.       — Теперь ты у нас окончательно сучка, — ухмыляется Эйджиро, а потом медленно и широко облизывает растянутую вокруг плага кожу. Бакуго выгибается, скулит, виляет бёдрами, пытаясь уйти от этого чувства, но этим только раззадоривает самого себя — ему теперь окончательно плохо. Точнее, плохо из-за того, что хорошо. Мысли не слушаются, при каждом движении внутри двигается пробка, а в горле уже окончательно пересохло от стонов и криков. Хорошо. Ему слишком хорошо, но как же унизительно это признавать!       Киришима наконец-то встаёт на ноги, а потом обходит свое «произведение искусства» по кругу, рассматривает. Бакуго вертит головой, следит за ним, смотрит таким взглядом, будто это не он стоит на четвереньках с выпяченной задницей, а сам Киришима. Это, конечно, ненадолго, но как же хочется полюбоваться такой красотой: всё тело Катсуки покрыто потом, из-за которого в комнате витает сладковатый запах, сам парень подрагивает и тяжело дышит, уши на его маске постоянно покачиваются с каждым движением головы, силиконовый хвостик торчит из растянутой задницы, а член, перетянутый кольцом, явно жаждет разрядки… а как напряжен Катсуки! Он буквально натянутая струна, до которой дотронешься — тут же получишь безумно приятный звук. Конечно, Киришиме больше по вкусу, когда Бакуго может кричать в голос, но до этого, как и до вымученных мольб, они сегодня ещё успеют дойти.       Катсуки же, в свою очередь ждёт. У него уже затекло всё тело и устали колени, у него ноет член и всё тело бьёт дрожь от любого движения. Он так не любит!.. Точнее, любит, но тщательно это скрывает и совершенно не хочет, чтобы это открылось так скоро…       Киришима свистит, стоя от Бакуго во всего лишь каких-то полутора метрах на вскидку, хлопает по коленям — будто собаку подзывает. Катсуки уже и забыл, что он сейчас всего лишь собачка… хотя только конченные зоофилы так обращаются со своими питомцами…       — Ну же, Катсу, давай, иди сюда, — елейно-ласковый голосок Киришимы отдаётся непонятным звоном в ушах у Бакуго. Как-как он его назвал? Катсу? Да ну к чёрту!       Бакуго стоит на месте и никуда не двигается, даже голову отворачивает. Он не уверен, что он в состоянии двигаться, что он может ходить в таком состоянии… но Киришима почему-то хочет его заставить это делать.       Щелчок. Пробка внутри начинает шевелиться. Мелко, почти незаметно… но шевелиться. Катсуки переводит взгляд на своего садиста и мучителя, а тот только ухмыляется.       — Выключу только если подойдёшь, — он трясёт пультом, а у Бакуго перед глазами всё плывёт. Ну какого хрена над ним так издеваются!.. Ах да, он же сам согласился.       Пробка внутри начинает сильнее двигаться. И где этот придурок только раздобыл такое богатство?.. Блядство, это уже начинает нервировать. И напрягать. Напрягать и без того напряжённое тело Бакуго сильнее и сильнее, потому что пробка прижата к набухшей простате и мерно её стимулирует — а Бакуго к этому уже давно и прочно слаб.       Надо двигаться. Только вот у Бакуго это выходит крайне скверно, он пытается переставлять коленки, но они соскальзывают, он падает на живот, пытается подняться и не думать, как же он выглядит сейчас. Пытается. Да только у него перед глазами будто бы картина, которую видит Киришима, как сильный и непреклонный Бакуго ползёт по полу с вибратором в заднице и едва может оставаться в сознании и относительно трезвом рассудке. Он ползёт, задевая членом пол и собственные бёдра, чувствуя, что ещё немного и он сорвётся. Только с заткнутым ртом он не может даже попросить его развязать и выебать нормально.       Стоп. Он уже готов просить?! Неужели?!       Он поднимает голову и понимает, что ему осталось совсем немного. Совсем немного до Киришимы… который уже остался в одних только расстёгнутых штанах, хотя раньше был одет ещё и в футболку. Расстёгнутых. И поглаживает самого себя. А Бакуго валяется на полу и смотрит на это снизу вверх и понимает, что… блядь, нет!..       — Ну же, давай, сучка моя, я ведь вижу, как ты хочешь, вон как хвостиком виляешь, — он смеётся, а потом запускает ладонь к себе в штаны и прикрывает глаза. Ему хорошо. Ему хорошо и приятно оттого, что он ласкает сам себя, в то время как Бакуго мучается от неудовлетворённости. У того в груди всё сдавливает. Он находит в себе какие-то силы сделать последний рывок и оказаться прямо у ног «хозяина» тяжело дыша и отираясь об его колени головой.       — Хороший мальчик, — Бакуго передёргивает от этой фразы, он пытается отшатнуться, но его хватают за уши и тянут вверх, ставя на колени и пятки, которые уже устали от нахождения в таком отвратительном положении. — Давай, отсоси мне. Я знаю, ты это любишь.       Любит. Но тщательно скрывает вплоть до того момента, как ему в это самое кольцо между зубов утыкается член Киришимы, который тут же скользит дальше, в глотку, безо всякой подготовки. У Бакуго перед глазами красные пятна, а по телу вместо крови течёт лава. Да, любит, только ему больше нравится командовать процессом, а не просто брать в глотку и так несколько раз… а вот Киришиме явно больше нравится именно так, натягивать голову Катсуки настолько, насколько это возможно, заставлять его жалобно скулить и пытаться уйти от быстрых толчков… но ничего не получается: руки не держат, ноги с трудом, всё тело не слушается, а с каждым новым толчком всё тело дёргается, и чувство собственной неудовлетворённости накатывает с новой силой. Киришима, сволочь, так и не выключил вибрацию!..       Резкие толчки, уже порядком уставшая и ноющая глотка, слёзы, скатывающиеся под маской к шее, желание хотя бы раз вдохнуть нормально, а не урывками, слишком пошлые стоны и отвратительные комментарии:       — Да, давай, возьми глубже… моя ж ты шлюшка.       Бакуго позорно плавит от всего этого. Он сам двигается по члену Киришимы, он хочет наконец-то довести его до оргазма и надеется, что на этом его пытки закончатся…       Только вот он ошибается. Киришима, конечно, вскоре вжимает его лицо в себя, натягивая за искусственные уши и кончая прямо в горло, но останавливаться явно на этом не собирается, просто снимая с того маску и давая отдышаться. Если человек, у которого внутри всё горит от неудовлетворённости, конечно, может отдышаться.       — А теперь самое интересное, — Эйджиро отдышался, а Бакуго… а Бакуго почти задохнулся, понимая, что ещё немного и он сойдёт с ума.       — Да пошёл ты!.. — Бакуго выдыхает это, но не может закончить — его щёки зажимают пальцами.       — Ты — псинка, и ты умеешь только гавкать, — Киришима строг и явно не собирается уступать. — Слушай, псинка, а ты хочешь кончить, а?       Бакуго прожигает его ненавидящим взглядом, а потом отворачивается. «Хочу-хочу-хочу-хочу-хочу!..» — звучит в его голове, но он просто не может это высказать. Лучше потерпеть, пока Киришима сжалится.       — О, отмалчиваешься, да? — Эйджиро наклоняется ближе, выдыхает на самое ушко: — Пока ты не попросишь у меня правильно, ты не кончишь, Катсу.       — Не смей назы!.. — его снова затыкают.       — Ты слишком болтлив для собаки.       Этот тон, которым с ним разговаривают… у Бакуго и без того внутри всё крутит и ноет, а сейчас стало ещё сильнее. Ему приказывают, им управляют. Такое отвратительно-будоражащее чувство, что он просто не может его сдержать. И стонет. От простого голоса… ну или ещё немного от того, что в нём жужжит пробка.       — Давай, погавкай, — Киришима облизывается и придерживает лицо Бакуго за подбородок. Щелчок — вибрация усиливается, Бакуго выгибает, он тонко стонет, почти хнычет. — Нет, это не лай.       Катсуки молчит, жмурится, краснеет и задыхается, потому что пытается сдержать стоны, задерживая дыхание, но, когда раздражённый отсутствием ответа Киришима ещё раз увеличивает вибрацию, он уже не может перестать стонать…       — Вы… клю… М-м!.. — Бакуго цепляется за ноги стоящего рядом парня, потому что без этого он потеряет равновесие, пытается сжать колени, чтобы потереться членом хоть обо что-то… он хочет кончить, он чертовски хочет кончить, он уже не может терпеть!..       — Неа, — Эйджиро серьёзен как никогда. — Погавкай, Катсу.       И он уже не может себя контролировать, пытаясь издать что-то смутно похожее на собачий лай. Очень смутно.       — Уаф? — он даже почти скулит.       Киришима явно удовлетворён подобным раскладом, снимает верёвки с ног, но не с рук, заставляет Бакуго подняться и перейти… к зеркалу. Бакуго уже не помнит самого себя, понимая, что ему до одури хочется кончить, и совсем не важно, что его ещё заставят ради этого сделать.       Эйджиро садится на стул, а потом утягивает Катсуки за собой, сажая его спиной к себе. Прямо перед зеркалом. Раздвигая его ноги своими и не вынимая пробки, которая теперь давит на простату ещё сильнее.       — Что?!. — вскрикивает Бакуго, а потом заходится стоном — пальцы Киришимы сжимают его грудь. Грудь, которая слишком чувствительная для парня, слишком большая для парня и увенчана слишком розовыми сосками…       — Смотри на себя, Катсу, — Киришима выдыхает это в шею Бакуго, а тот всё-таки смотрит. Смотрит, как он весь раскрытый и влажный сидит на коленях у Киришимы и по-блядски открывает рот для стонов. У него по подбородку ползёт слюна, на глазах застыли слёзы, весь член измазан в прекуме, а между ног торчит хвостик, блестящий от смазки. Этот до безумия развратный вид завораживает даже самого Бакуго, который сейчас свихнётся.       — Слушай, Катсу, ты ведь хочешь кончить, да? — Эйджиро ухмыляется, поглаживает член парня и задевает кончик хвостика. — А давай ты кончишь только от своей груди, мм? У тебя такие блядские сосочки, ты от них так стонешь… мм… — он почти простанывает последнее прямо на ухо Катсуки, а потом резко выдёргивает из его задницы хвост, следом стягивая и кольцо. — Игра началась, сучечка.       Бакуго сошёл с ума в тот момент, когда подписался на это всё. Его тело его совершенно не слушается, он кивает, смотрит на самого себя, на свои связанные и безвольно лежащие на бёдрах руки, которыми ему не разрешено двигать, а потом чувствует и видит, как шершавые ладони Киришимы ложатся снова на грудь и несколько раз её сжимают. Бакуго нестерпимо хочется взорвать зеркало, чтобы не видеть это всё.       — Знаешь, Катсу, твоим сиськам, кажется, даже Яомомо позавидует, — Эйджиро обводит языком ухо Катсуки и прикусывает его, снова выводя того на тонкий скулёж. Ему не нравится такая пошлость, но от каждого такого слова у него член дёргается и явно показывает, что его хозяину всё-всё нравится. Просит продолжать даже. — Смотри на себя, не жмурься, ну же, смотри какой ты… блядский, — Киришима усмехается, ведёт одной ладонью по прессу, дотрагивается до лобка, царапая его ногтями, — такое тело одно удовольствие прижимать к стене и трахать до потери сознания, — он широко лижет шею и снова сжимает пальцы на груди, — ты просто посмотри на эту дырку, — он заставляет Бакуго ещё сильнее раздвинуть ноги и приоткрывает пальцами его припухший розовый вход, приковывая к нему всё внимание.       Новый поцелуй в шею, одна фаланга пальца Киришимы внутри пульсирующей задницы, а потом тут же снова пустота и мучительное давление на груди. Пока что только на груди, но Бакуго уже от этого выгибает и перетряхивает — ему мало, ему чертовски мало, он пытается двигать бедрами, заставляя член раскачиваться, за что Эйджиро впивается пальцами в соски и начинает их сразу выкручивать — обычно он нежнее, обычно он их сперва возбуждает, а уже потом начинает пытать, но сейчас… сейчас Бакуго просто крышу сносит от происходящего. Он не хочет, чтобы это заканчивалось, и вместе с этим мечтает, чтобы всё это закончилось.       — Ты пытаешься трахнуть воздух? — Эйджиро ухмыляется, прикусывает загривок и начинает ещё сильнее насиловать соски Катсуки. Тот вскидывается, хнычет, притирается задницей к паху мучителя, всем своим естеством умоляя дать ему кончить. — Скажи это, попроси у меня разрядки.       «Я хочу кончить, ебаный ты Киришима!» — мысленно вопит Бакуго, но не может это членораздельно произнести вслух. Он жмурится, он кусает губы и хрипит.       Его тело чувствует себя просто божественно, его грудь сладко ноет, а низ живота уже болезненно пульсирует.       — Я не смогу кончить только от груди! — кое-как выкрикивает он и уже ненавидит себя за это.       — Мммм, и что же мне тогда с тобой сделать? — шепчет Эйджиро, а потом начинает явно с садистским удовольствием перечислять: — Ты хочешь, чтобы я трахнул тебя? Или чтобы вернул в тебя пробку? Или ты хочешь, чтобы я дотронулся до твоего члена, которым ты так заманчиво раскачиваешь? А может, мне просто нужно тебя отпустить, и ты сам доведёшь себя до оргазма? Хотя…       — Просто! — Катсуки жмурится, а его грудь снова сжимают сильные пальцы, — Просто дай мне! — он выгибается, его соски сдавлены будто тисками, — Кончить!       — Просто? Хорошо, ты можешь кончить, Катсуки, — Киришима смеётся и развязывает запястья Бакуго. — Давай, дотронься до себя… и не смей закрывать глаза.       Бакуго уже ничего не осознаёт, он тянется к собственному члену, да только его ладонь перенаправляют ниже. Туда, где всё горит, пульсирует из-за той разогревающей смазки, туда, куда парень безо всяких мыслей запускает сразу два пальца и начинает ими двигать как ошалелый, чувствуя, что ещё немного и он умрёт, если не кончит.       Грудь болезненно сжата в сильных пальцах, на шее смыкаются острые зубы, внутри собственные пальцы, а перед глазами всё это — Бакуго, который дрочит собственную задницу и кончает от этого всего, пошло выгибая спину и упираясь в киришимино плечо затылком. Он окончательно свихнулся.

***

      — Что б я! Да ещё раз! Да на это дерьмо согласился! — Бакуго рвёт и мечет, агрессивно прижимая к груди подушку и кусая губы. — Чтоб выкинул эту дерьмо-смазку, понял меня, идиот?!       — Ага, — всё ещё не отошедший от недавнего Киришима отвечает пространно и медлительно. — Хорошо.       — И херню эту вибрирующую выкинь. Где ты её вообще взял?!       — Да по интернету заказал, — Эйджиро обтирает ноющие и горящие бёдра салфетками.       — И какого вообще хрена всё это было?! — Катсуки бурчит, жмурится и едва не брыкается.       — Тебе же понравилось?.. — неуверенно выдыхает Эйджиро, дотрагиваясь до припухшего входа и влюблённо наблюдая за тем, как от этого дергается Катсуки.       — А это уже тебя ебать не должно! — Бакуго оборачивается, смотрит в улыбающиеся глаза Киришимы, заливается краской и мысленно признаётся. Да. Понравилось. А Киришиме про это знать совсем не обязательно.       — Ответ неверный, — Киришима выгибает бровь и ухмыляется.       — Гав, блядь! — вырыкивает Бакуго и отворачивается. Киришима ласково целует его в ягодицу.