formaldehyde

Глупо было полагать, что все закончится как-то иначе. Они сами влезли, куда не просят, и теперь у них впереди было неотвратимое ничто напополам с вечностью, пустой и бессмысленной. Тот день всплывал в памяти разрозненными обрывками, но точно ясно было одно: именно тогда все они и переступили черту. Все жители апартаментов, каждый из них. И Сал знал, эта вина покоится исключительно на его плечах, ведь это он ввязался в игры с паранормальными тварями и возомнил, что ему по силам разделаться с тысячелетним злом. Сначала все напоминало забавный квест, но вот уже глупый мальчишка стоит на краю и, очертя голову, тянет за собой остальных. Полный дом мертвецов, шутка ли? Салли ненавидел эту сторону, здесь пропал свет, воздух, все, а обратно не было ходу ни для кого из них. Словно ловушка, открывающаяся только за тем, чтобы впустить жертву. Но даже это можно было выносить. Пытки выходили на новый виток, когда там, в живом мире, наступала ночь. Тогда возвращался демон. Абсолютной чернотой застывал в углу комнаты, сверкал глазами, иногда просто наблюдал внимательно и невыносимо долго, а порой раскрывал зловонную пасть, чтобы наполнить тишину своим скрипучим голосом, и тогда Салли хотелось умереть снова. Демон говорил долго, на одной давящей ноте и без всяких эмоций, расписывал в красках, каких пыток и мучений достоин Сал за его немыслимую выходку. А иногда из его гнилого рта раздавался собачий лай. «Это твоя вина» голосом отца. Пронзительный крик матери. В такие моменты Сал закрывал уши подушкой, прятался под одеяло, мечтал оглохнуть, хотя знал, что демона это не остановит. Это его территория, все здесь – его марионетки. Порой от могильного голоса голова раскалывалась так, точно в виски методично забивали кривые раскаленные гвозди. Сал раз за разом боролся с желанием либо приложиться лбом об изголовье кровати, либо выхаркать собственные органы. Хотя о каких органах речь, если он мертв? Как и вокруг, внутри ворочалось жадное ничто, а несчастный остаток чувств, что был брошен ему, словно гнилой кусок - отощалой дворняге, составляли вина, боль и неконтролируемый ужас. Сал надеялся, что привыкнет со временем и к голосу демона, и к рассказам о выколотых глазах, развороченных ребрах, сорванных ногтях, но с каждым разом истории становились все изощрённее и звучали все громче. Убежать – никак, он навечно в этой комнате в подвале апартаментов, слился с досками и бетоном, остался бурыми разводами на полу. Салли ненавидел эту сторону, но с восходом держаться становилось совсем немного проще. К тому же, он рухнул сюда не один, и в самые болезненные секунды малодушно радовался своей глупости. - Ты не виноват, - словно мантру повторял Ларри ночами. - Не виноват, - повторял, прижимая к себе Салли, обхватывал голову дрожащего парня ладонями, чтобы заглушить демонские сказки. - Это не твоя вина, - повторял, отбирая ледяными руками отвёртку, которую Сал уже намеревался всадить себе в ухо. - Ты не виноват, - повторял, крепко держа чужих кровоточащие запястья, а ногой заталкивал канцелярский нож под кровать, долой с распахнутых в панике голубых глаз. Салли точно знал, что друг помнит тот день, но не рассказывает. Как только разговор шел в этом направлении, Ларри переводил тему или вовсе замолкал. Фишер, наверное, и не горел особым желанием знать, ведь в их положении это не имело никакого значения, они мертвы, и это ответ на все вопросы. Но иногда Джонсон будто забывал об этом, и в моменты, не окрашенные чернотой и кровью, Сал даже ощущал какую-то глупую, едва ощутимую радость и болезненное веселье. Пространство для Ларри не обрывалось на подвале, и порой он приносил всякую ерунду: старые книги, одежду, диски с раздражающими семейными комедиями, даже гитару Салли притащил. - Тебе же раньше нравилось, - сказал Джонсон однажды, вернувшись и поставив на стол перед другом бутылку с апельсиновой газировкой. Да, Сал помнил ее, помнил цвет, этикетку, название, но не помнил вкус. Вопрос о том, как Лар умудрился переправить вещь через грань, парень решил отчего-то не озвучивать. - Нравилось, - отозвался Фишер, делая акцент на прошедшем времени. - Даже не попробуешь? Заглянул в глаза, в его взгляде – просьба на грани с мольбой, грусть, блеклое отчаяние, и Салли не по себе, потому что он ещё помнит блеск этой радужки. Даже на этой стороне Ларри удержал в себе все лучшее, иногда его нелепые игры в жизнь раздражали, но он оставался рядом, и Сал был благодарен. Пусть в глазах Джонсона и ютилась та же серая скорбь, усталость, боль, Фишер ничего не мог сделать с непрошеным теплым щемящим чувством в груди там, где у живых людей бьётся сердце. Взяв бутылку, Сал открутил крышку и сделал несколько глотков. - Ну как оно? Вкуса не было. - Как раньше, - ответил Фишер, чувствуя, как внутри что-то вытянулось до упора и разорвалось, но не от выпитой жидкости, а от этого тона Джонсона. Салли думал со снисходительной печалью об этих нотках надежды в голосе друга и не находил в себе мужества сказать правду. – Спасибо, серьезно. И Ларри улыбнулся. Сал, единственный зритель спектакля «Жизнь», готов был хлопать стоя. Пока ещё не село солнце и все вокруг не обратилось в кромешный ад, они улеглись на заправленную кровать, и Джонсон задумчиво перебирал спутанные волосы Фишера, устроившего голову на его плече. Из колонок лилась какая-то спокойная музыка, но на этой стороне все терпело искажения, поэтому Сал не мог разобрать слов или вспомнить мотив. - Как думаешь, куда она делась? – подал голос Салли. - Кто? - Газировка. - На столе стоит, - отвечает парень, указывая на полупустую бутылку. - Нет же, которую я выпил. Лар издал какой-то нервный смешок и убрал челку Фишера со лба, чтобы видеть его глаза. На этой стороне парень не носил протез. - Напомнить тебе анатомию? Сал недовольно нахмурился. - Ты понимаешь, о чем я. Джонсон вздохнул, и снова этот бесцветный измученный взгляд, от которого под ребрами Салли ожило чувство вины. Ларри промолчал. - Может, просто исчезла, - заключил Фишер, уткнувшись в основание шеи парня, но тот отстранил его лицо, провел пальцами по исполосованной шрамами щеке и губами коснулся лба. «Как тебе не противно?» - хотел спросить Салли. «Каково целовать покойника?» - хотел спросить он. Фишер знал, что солнце уже клонилось к закату, и скоро погаснет свет. И придет демон. Поэтому молчал. Ларри знал, что грядет ещё одна бессонная ночь. Глупо было полагать, что все закончится как-то иначе. Хотя Джонсон до последнего верил: вот-вот ситуация направится, они попадут на ровную колею и двинутся вперёд, не оглядываясь. Изначально это походило на сериал про тинейджеров с дружбой, нелепыми приключениями, тусовками и первой любовью. Ларри не нравилось вспоминать то время, ведь тогда он начинал кропотливо восстанавливать каждое событие, выискивая причины, пытаясь наткнуться на ту ниточку, дёрнув за которую, он распутал бы этот злосчастный узел. Но все, что он получал, это грызущее чувство вины. Не заметил, не понял, не успел. И несмотря на каждый жгучий укол совести, на багряные следы на стене, Лар все равно бы обвел в календаре день переезда четы Фишеров красным. Джонсон всегда считал, что иметь друзей не такой уж важный пункт. Ему хватало музыки, киномарафонов по ночам и испачканных в краске кистей. Но оказалось, что подпевать любимым исполнителям вдвоем довольно весело, как и критиковать новый абсолютно не страшный ужастик, а ещё Сал смешно возмущался, когда у него что-то не получалось во время импровизированных уроков рисования от Ларри. Фишер круто играл на гитаре, увлекался всякой сверхъестественной жутью и всегда был честен. Не договаривал, может, но не врал. Он был другим, и спустя время Джонсон разглядел исток этих отличий, увидел без малиновых стекол перед глазами, но и с этим знанием не отказался бы от друга. Разве что попытался бы исправиться, спасти. Он мог обратить внимание раньше. Например, заметив в рюкзаке Салли оранжевые баночки с таблетками. Тогда Лар взял одну, повертел в руках, не вчитываясь в название. - Эй! Фишер нервно выхватил пластмасску из рук друга и кинул обратно в сумку. Было слышно, как он судорожно выдохнул в протез. - Да ладно, я все равно в этом не секу, - отмахнулся Джонсон. Сал молчал, перекладывая баночку из основного отделения во внутренний карман и застегивая на замок. - Это типа витаминов, серотонин, все дела… - зачем-то начал сбивчиво оправдываться Фишер. Больше Ларри никогда не видел эти яркие бутыльки в руках друга. И примерно тогда обыденная действительность дала крен, практически не ощутимый, но с каждым днём, с каждым странным действием Салли центр тяжести смещался, опоры шаткого спокойствия нещадно скрипели. Ему снова начали сниться кошмары, и Джонсон уже не удивлялся, если посреди ночи его рация оживала, и дрожащим голосом Сал просил поговорить с ним. Потом Фишер и вовсе стал перебираться на ночь в комнату в подвале, потому что не мог сомкнуть глаз в одиночестве. Все это пугало Ларри и настораживало, но он не расспрашивал – зачем бередить незаживающие раны? – и просто водил в успокаивающему жесте по бледному плечу. Сваи, державшие их будни, сильнее подкосились, когда Фишер влетел в комнату друга, и его глаза в прорезях протеза казались просто огромными. - Я видел его, - выпалил он. – Ну, помнишь бабка с первого этажа говорила? – спустя пару секунд и один непонимающий взгляд Ларри. - Про призрака в доме. Или демона, не знаю, - с этими словами он в пару шагов подлетел к Джонсону и схватил за руку, заставляя встать с кровати. - Ее ж Альцгеймер уже лет пять как накрыл, - усмехнулся парень, но сопротивляться не стал, направившись за другом в кухню. - Он был здесь, серьезно, - произнес Сал, указывая куда-то в сторону раковины. - Салли, мы больше не смотрим ужастики. Фишер повернулся к Ларри и замер, уставившись на его лицо немигающим взглядом, который с каждой секундой наполнялся горькой досадой. - Ты мне не веришь, - заключил парень и опустил глаза, словно на секунду и сам себе не поверил. - Пошли завтра в книжный, наберём чего-нибудь про нечисть и призывы, если хочешь. И Салли расслабленно выдохнул, словно до этого нечто держало его за горло. Они тогда действительно взяли пару книг, даже прошерстили городскую библиотеку. Сал всегда увлекался темой паранормального, а Ларри просто было интересно, поэтому они проводили часы за изучением каких-то хроник, описаний обрядов, выводили символы на листах красной краской. Все это было забавно, пока не начало просачиваться в повседневность. Наступала весна, близилось долгожданное окончание школы и выпускной. Следовало готовиться к экзаменам, но парни потонули в теме призраков, ведьм и прочего бесогонства, проводя при этом вместе едва ли не все время. Так вышло, что их родители сблизились, и Лиза как-то незаметно переселилась на четвертый этаж, поэтому испарилось и смутное ощущение контроля. Никто не наказывал не засиживаться допоздна, не просил говорить шепотом после полуночи, и Ларри терял счёт времени. Наверное, Джонсон был готов оставить их досуг с поиском приведений как есть, было приятно чувствовать себя особенным, словно действительно знаешь путь на ту сторону и обратно. Но для Салли все, казалось, играло совсем другими красками. В один из дней Фишер просто остался на ночь в своей комнате, так повторилось несколько раз к ряду, и Лар не был уверен, спит ли друг вообще. А потом, сославшись на болезнь, заперся у себя. Его затворничество тянулось третьи сутки, когда Джонсон, гонимый черным беспокойством, явился в квартиру 402. Отец Салли лишь пожал плечами, мол, с ним такое бывает. Но не бывало ведь, с самого дня их знакомства. И как же Ларри был рад, что умеет вскрывать замки, а на двери друга – самый простой автоматический вместо защёлки. Сал сидел на полу у кровати, обложились книгами и листами с нарисованными знаками, кажется, не замечая чужого присутствия. Свет едва проникал в комнату сквозь задернутые шторы. Протез лежал рядом, растрёпанные волосы свешивались на лицо парня. - Хей, - окликнул Джонсон, и Сал в один момент как-то сжался, не поднимая головы, нащупал злосчастную пластмасску и поспешил спрятаться за ней, неверными движениями защелкнув крепления. – Прости, но ты не выходил долго, - проговорил Лар, закрывая за собой дверь и медленно опускаясь на пол рядом с Фишером, который всё-таки соизволил поднять на него взгляд. Испуганный, как у загнанной лани. – Я волновался и… - Черт, - сдавленный выдох. – Прости, я… - парень поморщился, словно от острой боли, и принялся собирать разбросанные бумажки. – Просто сил не было. Внимание Джонсона сосредоточилось на этих самых листах, он взял один, и Сал тут же попытался отобрать его, но Ларри отдернул руку. Фишер снова поднял глаза в нервном ожидании. - Это что? – боясь своей догадки, спросил Лар. Он уставился на друга, но тот, как оказалось, все это время смотрел не на него, а куда-то Джонсону за спину, будто они не одни в комнате. Между лопаток пробежали мерзкие мурашки. - Пентаграмма. И снова взгляд куда-то мимо. Ларри не выдерживает, щелкает пальцами, заставляя обратить внимание. - Я спрашиваю, ты ее чем намалевал, Пикассо? Джонсон пытался шутить, но голос сорвался и прозвучал совсем безнадежно. Сал поежился, подтянул ноги к груди и уткнулся лицом в колени, закрывая руками голову. - Салли? – голос чуть громче, но это вышло неосознанно. Нервы сдавали понемногу. Фишер издал какой-то задушенный всхлип, вытягивая руки вперёд ладонями вверх. Пальцы были в чем-то цвета ржавчины, то же забилось под ногти. Джонсон вдохнул рвано, поднимая левый рукав свитера, и в груди нечто остро заныло, заворочалось и выпустило когти. Предплечья парня были исполосованы воспалёнными поперечными порезами, их оказалось не много, но каждый глубоко рассекал кожу. Они покрылись неровной коркой и не кровоточили, но не выглядели от этого лучше. На правой руке обнаружилась та же картина. Ларри держал чужие руки, смотрел неотрывно и не знал, куда себя деть от невыносимого выжигающего чувства. Он даже не понимал, что испытывает: страх, жалость, непонимание, вину или все разом. Хотелось кричать и уничтожать, но вместе с тем заткнуться и не произносить ни слова ближайшую вечность. Видя, как дрожат плечи Фишера, а руки вновь закрывают голову, он подполз ближе, обнимая сотрясающееся тело, прижался щекой к окровавленным ладоням, что нервно перебирали голубые пряди. Коснулся губами израненной кожи, Сал вздрогнул. - Никогда не делай так больше, - произнес Джонсон, выдыхая в макушку друга. - Мне так страшно, - выдал Сал осипшим голосом. – Мы зря все это начали. Зря полезли, - продолжал он в отчаянии. Когда парень поднял лицо, глаза покраснели от слез и голубую радужку застилал концентрированный ужас. Не такой, как в глупых ужастиках. Настоящий, от которого воздух встаёт поперек горла. – Он придет за мной. Я не хочу, чтобы он и тебя достал. - Никто нас не достанет, обещаю. Ларри притянул парня к себе, обнимая. - Он уже знает обо мне, все знает, - сбивчиво шептал Фишер в чужое плечо. Они сидели на полу среди раскрашенных кровью листов бумаги, пока Салли не перестал дрожать и повторять одно и то же. - Это надо обработать, у меня дома есть аптечка, - начал Джонсон, отстраняясь, но Сал вцепился в его футболку. – Давай, спустимся?.. - Отец сейчас дома? - произнес парень, кинув короткий взгляд на дверь. – Только не говори ему, он… Просто не говори. - Хорошо. После Ларри поднялся, собрал с пола все книги и бумажки, раздвинул шторы и проветрил комнату. Старший Фишер, кажется, опять ушел с головой в работу, поэтому они без лишних вопросов покинули квартиру и спустились в подвал, где Джонсон извел на руки Салли весь пластырь и перекись. Сал, совершенно измученный, уснул почти мгновенно. Оставлять его одного было страшно, но Лар всё-таки вышел через черный ход во двор и в жестяном ведре устроил погребальный костер для чертовых оккультных книжек. Конечно, он мог их сдать в библиотеку или просто выбросить, но такая мера казалось необходимой. Больше они действительно не смотрели хорроры, не говорили о призраках, и Ларри старался не оставлять Фишера в одиночестве. Все, казалось, шло своим чередом: школьные будни, подготовка к экзаменам, игры в приставку по вечерам. Даже без красной корки психолога Джонсон мог сказать: они выбираются. Если не учитывать, что Сал все чаще просыпался от кошмаров, становился молчаливым и тревожным, иногда забывал про обыденные вещи вроде необходимости есть или надевать протез перед выходом из дома. Ларри не считал лицо друга чем-то ужасным или пугающим, но для того скрываться от мира за пластиком было странной и важной необходимостью. Раньше, во всяком случае. Это самое «раньше» в памяти всплывало посреди молочно-белого тумана и казалось родом не из прошлого месяца, а из прошлой жизни. Тогда Фишер, даже засыпая в комнате друга, не снимал протез, хотя ремешки и сдавливали голову. Ларри не задавал вопросов до тех пор, пока Сал не вскочил посреди ночи, царапая ногтями горло и судорожно глубоко дыша, словно только что вынырнул на поверхность после долгого погружения. Джонсон спросонья слабо понимал, что происходит, но спохватился, щёлкнув выключателем ночника, кинулся к Салли, перехватывая его запястья. Парень, охваченный паникой, уже принялся отдирать с рук смененный вечером пластырь и расцарапывать едва начавшие заживать порезы. Вероятно, физическая боль отвлекала его от внутреннего ужаса, но такая защитная реакция до дрожи пугала Ларри. - Салли, посмотри на меня, - позвал он, всё ещё держа израненные дрожащие предплечья. – Все в порядке. Салли поднял глаза, выдавая рваные вдохи, и воздух с громким шипением ударялся о пластмассу. - Слушай, тебе же тяжело дышать в этой штуке. Может, стоит снять? – предложил Джонсон, отпуская левую руку, которая тут же вцепилась в другую ладонь Ларри, словно только так Сал держался за реальность. Лар провел пальцами по синим прядями, невзначай касаясь ремешков, и Фишер нервно дёрнул головой, подаваясь вперёд и прижимаясь лбом к чужому плечу. - Нет. - Да ладно тебе, - Джонсон провел ладонью по напряжённой спине и, дотянувшись до выключателя, погасил свет. – Тут темнотища, я все равно ничего не увижу. Действительно, полноценных окон в подвальном помещении не было, поэтому без электричества во мраке терялись даже очертания предметов, и непостоянным источником света порой становился только экран телефона с извечными оповещениями. Повисла тишина, Сал пытался привести дыхание в порядок и что-то для себя решить. В такие моменты Джонсону казалось, что нет комнаты, нет апартаментов, нет города. Только они вдвоем и непроглядная темнота. Фишер отстранился и слился с ночным мраком, послышалось шуршание. Ларри нащупал мобильник и разблокировал экран, слабый свет выхватил из черноты спину Салли: тот сидел на краю кровати, отвернувшись и свесив ноги с края. Непослушные пальцы расстегивали ремешки. Джонсон поспешил заблокировать телефон. Сал расправился с застёжками и, судя по звуку, положил протез на кровать, над самой подушкой, а затем улёгся все на том же краю, спиной к Ларри. - Ты там не свалишься? – по-доброму усмехнулся Джонсон, вытягивая руку вперёд. Он лежал у стены, и его пальцы едва доставали до плеча Салли. Снова копошение, и Фишер подвинулся чуть ближе, теперь Лар дотягивался целой ладонью. - Если проснешься раньше, сам виноват, - раздался тихий голос из темноты, с того края кровати. Ларри убрал руку и закрыл глаза. - Думаешь, испугаюсь и сбегу? Ты ужасного обо мне мнения, я могу обидеться, - Джонсон даже притворно надул губы, хоть этого и не было видно. - Ну, знаешь, я как Фиона из «Шрэка»: днём - красотка, ночью – чудовище, - Сал говорил спокойно, лишь некоторые слова шелестели на шатком выдохе. Понемногу витавший в воздухе холодный страх испарялся, ночной кошмар оставался просто игрой поломанного воображения, и Салли на жалкие мгновения становился прежним. Ларри крепко сощурил глаза до цветных кругов, словно так мог остановить время и остаться в этой темноте, на расстоянии вытянутой руки от всех ответов на любые вопросы, от причины и следствия, от секунды и вечности. - Я сойду за тролля с болот? - Только если за осла. - Мм, нет, драконы не в моем вкусе. - Кто ж тогда в твоём вкусе? - Заколдованные принцессы. - Больной ублюдок, - усмехнулся Сал, пытаясь даже придать голосу эту интонацию картинного изумления. – Спи. Джонсон сложил руки под голову, лёжа на боку и вырисовывая в воображении разметавшиеся по соседней подушке голубые волосы и мерно вздымающиеся плечи. Ночью время, казалось, течет немного иначе, и они лежали в тишине невесть сколько, но каждый из них знал, что другой не спит. Снова послышалось шуршание с другого края солнечной системы, с другой стороны постели. Матрас прогнулся совсем рядом. Ларри поймал себя на мысли, что почти не дышит, когда сквозь толщу темноты чужие холодные пальцы коснулись его виска наугад, скользнули по скуле и остановились на ладони, сжав, почти неощутимо потянули. Джонсон поддался. Под пальцами кожа, стянувшая глубокие шрамы, казалась тонкой и бархатной. Ларри знал, что раны давно зажили, но боялся причинить боль. Он осторожно проводил по скулам, лбу, закрытым векам, пока рука не опустилась к подбородку, а подушечки не задели губы. - Страшно? – вопрос жжет пальцы. - Кажется, принцесса не заколдована, днём красотка, ночью – тоже. Как мне с этим жить? - Значит, я не в твоём вкусе, - снова горячий выдох. - Будто это тебе поможет. Джонсон подался в темноту, прижимаясь губами к чужим губам. Никому из них никогда не приходило в голову обсуждать, каким же словом будет верно назвать их отношения. Просто Ларри вечерами промывал перекисью порезы на руках Фишера, просто они играли вместе в приставку, просто Джонсон спасал друга от демонов, просто случались такие моменты. И Лар не мог справиться с раздирающим теплом, ударяющим в голову. За окнами начинался солнечный, пряный май, когда Ларри в шутку предложил пойти на выпускной вместе. Опускались сумерки, и они сидели в парке. Джонсон еле смог вытащить друга прогуляться, потому что Сал снова начал запираться в своей комнате. Его состояние, на первый взгляд, не вызывало беспокойства, но порой он выкидывал подобные коленца. - Намутим тебе какую-нибудь прическу, будем королем и королевой бала, - усмехнулся Ларри. Сам он сидел на скамейке, а Сал стоял позади, навалившись на коварную спинку. Джонсон взял чужую руку, покоившуюся на крашенном нагретом чугуне, рукав ветровки слегка задрался, обнажив розовеющий край зажившего шрама. – И цветочек этот дурацкий обязательно приделаем. Салли сдержанно прыснул, прикрывая глаза другой рукой, будто ему стыдно за друга, но Ларри знал, что Фишера это все на самом деле веселит. - Только если ты наденешь смокинг. - Забились. Спустя время Джонсон оглядывался назад и понимал, что примерно тогда фундамент и пошел крупными опасными трещинами. В мае Генри и Лиза решили снимать вместе небольшой дом и даже начали собирать вещи для переезда. Идея принадлежала миссис Джонсон: она, несомненно, любила свою работу и привыкла к жизни в подвале, но пора было что-то менять. Старший Фишер же считал, что вот теперь-то начинается новая страница жизни и сыну это пойдёт на пользу. Самостоятельность, учеба в колледже, другие люди и горизонты. Переезд планировался после выпускного, но все произошло как-то резко и спонтанно: Генри и Лиза покинули апартаменты в начале июня. Они оправдывались тем, что агентство предложило выгодную цену и дом могли занять. Ларри прекрасно знал, как Сал рад за них, искренне. Он даже помогал таскать коробки с вещами. Но ещё Ларри знал, как все внутри Фишера трещит по швам и ломается с мерзким хрустом. Его отношения с отцом были какими-то натянутыми и холодными, словно они просто придерживались метафоричных правил о том, что должны говорить отец и сын, как часто интересоваться жизнью друг друга и сколько раз в неделю ужинать за одним столом. Но и так в их расколотой семье не достигалась идиллия, потому что Генри тратил свободное время на работу с самобичеванием в перерывах. Сал любил Лизу, ее оптимизм и доброту, но ничего не мог поделать с едкой обидой. У отца не нашлось времени на него, но нашлось на переезд, на Лизу. Пока парень не выходил из комнаты третий день и вспарывал руки лезвием, Генри выжигал глаза светом от монитора и пожимал плечами, «С ним такое бывает». Бывает. А теперь он бодро запихивал коробки в грузовик. Это окончательно выбило почву из-под ног Салли. Ударило по коленям. Джонсон чувствовал, как иллюзия едва установившегося покоя рассыпается в его руках. Он думал, теперь все направилось. Ошибся. И он хотел не оступаться больше, хотел держать, помогать, исправлять. Спасать. Обещал себе и Салли, смотря на отъезжающий от апартаментов грузовик. Перед самым выпускным Фишер вновь перестал выходить из своей комнаты, говорил через дверь, что просто хочет побыть в одиночестве и что все в порядке. Ларри ночевал на диване в гостиной квартиры 402, под утро пытался вскрыть замок, но тот и вовсе не был закрыт, дверь запиралась как-то иначе. Выходил во двор, долго смотрел на зашторенные окна. Начинался пятый день, и это уже не лезло ни в какие ворота. Нет, Фишер за это время точно выходил из комнаты, но всегда угадывал момент, когда друг оставлял свой пост. Джонсон уже ни о чем особо не думал, просто трепал себе последние нервы, когда из-за двери Салли раздалось копошение, а затем она медленно отварилась. Ларри замер, впившись взглядом в парня, который остановился в проёме. Фишер выглядел, как это ни странно… нормально. На нем была футболка, поэтому Джонсон мог видеть руки без новых порезов. Глаза Салли не застилал неконтролируемый ужас, губы не дрожали, а волосы собраны в аккуратные хвосты. Словно не было нескольких дней затворничества. Словно все действительно в порядке. Сал нерешительно улыбнулся, и Джонсон на секунду завис. - Надеюсь, ты достал смокинг, - произнес Фишер, выходя в гостиную. Ларри смотрел неотрывно, как тот приблизился и опустился на диван рядом. Как откинулся на спинку и прининялся теребить края дырок на джинсах. В районе солнечного сплетения нечто билось и трепыхалось, как пойманная птица, жгло, царапалось, не давая потонуть в облегчении. Джонсону хотелось возмутиться. «Какой к черту смокинг?» «Что ты вообще творишь?» Салли уловил его смятение и виновато поджал бледные губы. - Прости, - шепотом. Он закинул одну ногу на диван, развернувшись, чтобы сидеть к Ларри лицом. Джонсон длинно выдохнул, пальцами надавил на опухшие веки. Все это было слишком, но Фишер подсел ближе, ткнулся носом в изгиб шеи друга, прикрывая глаза, и стало не так больно и невыносимо. - Я забыл, - сказал Джонсон, положив ладони поверх рук Салли. – Про выпускной. - Ещё не поздно. - Ты точно хочешь пойти? - Как я могу закончить школу без коронного «чертов педик» от Фелпса? Я же ночами спать не смогу. «Ты и так не спишь,» - хотел ответить Ларри. - Серьезное упущение, - ответил он. Часы показывали 6:33 утра, тот день только начинался. Джонсон очень удивился, когда Сал предложил позавтракать не остатками вчерашнего ужина, принесенного Лизой, а пойти в кафе. Они никогда не ходили в подобные места, хотя бы потому что есть в протезе было не очень-то удобно для Фишера, да и парень не любил скопления народа. Но в то субботнее утро они шагали по пустым улицам на другой конец Нокфела, потому что в их захудалом городишке только одно кафе работало с восьми. Зал пустовал, и двое устроились за столом подальше от прилавка, сделав заказ. Салли позволил себе ослабить нижний ремешок и приподнять протез, а Джонсон с глупым вниманием наблюдал, как вилка с листом салата или долькой огурца скрывается за пластиком и появляется вновь уже пустой. Солнце сквозь широкие окна освещало стол, золотило посуду и приборы, заставляло волосы Фишера поблескивать почти аквамарином. Ларри не помнил, когда в последний раз видел столько света, и ему хотелось щуриться. Они говорили о всякой ерунда, и Сал улыбался – это было заметно по глазам. Джонсон все думал, а можно ли ему улыбаться тоже? Наслаждаться солнцем, запахом кофе? Он будто не проживал этот день, а смотрел фильм, и все вокруг было хрупким, иллюзорным. - Ты умеешь плести косички? – спросил Салли, когда они сидели в комнате в подвале, а до выпускного оставалась пара часов. Фишер расчесывал отросшие волосы, а Ларри в тысячный раз перепроходил какую-то древнюю фэнтезийную игру на приставке. В целом, сборы шли лениво. - Издеваешься? - Ты обещал мне прическу и дурацкий цветочек, вообще-то. Мелькнула мысль, что нужно было попросить Лизу. Она приходила днём и принесла из химчистки костюм, о существовании которого сам Ларри даже не подозревал. Затем женщина отгладила с преувеличенным усердием рубашку Салли, «Не идти же в мятом» сказала, пожелала хорошего вечера и удалилась. Вот уж кто помнил про выпускной. - Ну, попытаться можно… Парикмахерское мастерство явно не было заложено в генах Джонсона. Все, что он делал, - водил расчёской по голубым прядям и с опаской поглядывал на те кульбиты, которые творила с волосами девчушка из видео с Ютуба. В итоге он с горем пополам заплел одну тщедушную косичку и решил больше не рисковать, доверив все Фишеру. У Салли получалось гораздо лучше, и Джонсон задумался, зачем друг вообще его попросил, если умеет плести сам? Сал соорудил на затылке пучок, закрепил резинкой, которую скрыл, обмотав теми самыми несчастными косичками. Получилось неаккуратно, но довольно живо, лучше, чем в видео. Близился вечер, хотя солнце не собиралось садиться. Салли, кажется, увлекся и принялся красить ногти черным лаком скорее просто от излишка свободного времени, и в итоге сидел, махая руками в воздухе, хотя им стоило уже выходить. Джонсон стоял у зеркала, накинув черный пиджак на одно плечо и поворачивался то тем, то другим боком. Парень был без понятия, откуда Лиза достала костюм, но тот оказался по размеру и сидел вполне достойно, разве что невыгодно оттенял круги под глазами. Но в целом, стараниями Салли, который умудрился собрать волосы друга в хвост и в процессе не снять скальп, Ларри выглядел как выпускник, а не офисный работник в пятничный вечер. - Вот зачем мне пиджак? - А что ты мне отдашь, когда я замёрзну? – усмехнулся Сал, пытаясь выбраться из футболки и не испортить ногти. Затем он взял с вешалки и надел, как-то фантастически извернувшись, рубашку, отглаженную настолько, что в ней было страшно шевелиться. Джонсон тем временем всё-таки надел пиджак. – Лучше помоги мне, - попросил Фишер, держа руки растопыренными пальцами вверх и намекая на пуговицы рубашки. - И сдались тебе эти ногти. - Сдались, - как-то слишком серьёзно произнес Салли, избегая взгляда друга. Ларри принялся застёгивать пуговицы одну за другой, иногда они выскальзывали из пальцев и возникала странная неловкость, от которой обычно розовеют скулы. Когда рубашка была застегнула наполовину, Сал произнес: - Мама так же делала, - прозвучало тихо, и руки Джонсона на секунду дрогнули. Раньше Фишер никогда не говорил о матери. – Ну, застегивала рубашки, когда я мелкий был. - Наверное, у нее получалось лучше. Ларри попытался заглянуть в голубые глаза напротив, но Салли отводил взгляд, растягивая губы в печальной улыбке. - Это уже неважно, - Фишер мотнул головой и всё-таки посмотрел на Джонсона, и у того неприятно кольнуло в груди от этого нечитаемого выражения. Последняя пуговица была застегнута, но Сал обхватил руки друга, замершие у ворота рубашки. Навалилось тяжёлое молчание, казалось, вот-вот Фишер разомкнет губы и произнесет что-то, но звука не будет. – Знаешь, это я виноват в ее смерти. Так считает отец. Отчётливо. И Сал усмехнулся, смотря снизу вверх. Глаза его были абсолютно пустыми. Он опустил руки, словно силы иссякли, и сделал шаг назад, но теперь была очередь Джонсона цепляться за чужие плечи. - Слушай, точно все нормально? За какое-то мгновение Фишер умудрился избавиться от этого мертвого выражения, почти улыбнулся и свёл брови с долей иронии. - Трясешься надо мной как над барышней, - выдал он самый неуместный ответ из всех возможных, но понял, что не прокатит, столкнувшись с обеспокоенным взглядом Ларри. – Просто хотел сказать. Это постоянно со мной, уже кучу лет, а тебе я как бы… доверяю, - произнес он тихо, опуская глаза, будто ему вдруг стало неловко за свои слова. - Ты можешь говорить мне все, окей? Вот что угодно, - сказал Джонсон, пытаясь улыбнуться хоть немного радостно, пока его не отпускало неприятное чувство холода и тревоги. - Спасибо. И Фишер порывисто подался вперёд, смыкая руки за спиной Ларри и прижимаясь отчаянно. Джонсон даже потерял на секунду равновесие, и ему не осталось ничего, кроме как ответить на объятие, длившееся непривычно долго. Но вот с Салли приключилась очередная метаморфоза, он отступил, улыбнулся. - Пошли уже, зря что ли скидывались? – сказал он, хватая с кровати протез и выходя из комнаты. Они не претендовали на эффектное появление, к тому же, по расчетам Ларри, они уже пропустили официальную часть, поэтому шли пешком, вдыхая душный сладкий воздух. Это казалось неправильным, но Джонсон позволил себе отпустить гнетущее чувство тревоги и просто наслаждаться моментом. Последний школьный день, наверное, стоит повеселиться? Когда они оказались в украшенном актовом зале, заполненном разодетыми как в последний раз выпускниками, уже играла музыка и веселье стремительно набирало обороты. Мелькали яркие платья, вспышки света, раздавались голоса и смех. Джонсон огляделся и заметил махающего им Тодда, так что они направились к другу, занявшему им места за столиком в дальнем ряду. - Мы думали, вас уже не ждать, - Моррисону приходилось перекрикивать музыку. Песня сменилась, и из толпы танцующих возникла Эшли, тоже устроившись за столом. - Вы всё-таки пришли! – радостно произнесла она и, оглядев друзей, обратилась к Ларри: - Так непривычно видеть тебя в костюме и с собранными волосами. - Ты тоже редко надеваешь платья, - усмехнулся Джонсон, вешая пиджак на спинку стула. - Боже, я знаю, что выгляжу глупо, - заявила она раздосадовано. - Эш, тебе очень идёт, правда, - успокоил ее Салли, а Джонсон закивал из солидарности. Девушка улыбнулась нерешительно и, насколько мог судить Ларри при непостоянном освещении, слегка покраснела, но сумела справиться со смущением. - Сал, как ты сейчас? Простудиться перед выпускным – просто верх везения, - сказала девушка, наклоняясь чуть вперёд, чтобы ее было слышно. - А… Все уже в порядке, - ответил Фишер, замявшись. Повисло молчание, Эшли хотела сказать что-то ещё и никак не могла найти подходящих слов, но Тодд прервал неловкую паузу. - Вы, кстати, пропустили почти начавшуюся третью мировую: Стефани и Кристин пришли в одинаковых платьях. Лар издал смешок и окинул взглядом пёструю толпу, но он все равно не смог бы найти кого-то определенного в этой фантасмагории. - Не пытайся, их сразу как ветром сдуло, - отозвалась Эшли и, закатив глаза, картинно приложила ладонь тыльной стороной ко лбу. – Королевы драмы! Разговор шел легко, они скакали с темы на тему, иногда перекрикивали музыку, забывали, о чем вообще речь, но смеялись и начинали заново. Потом они позаимствовали с соседнего стола бутылку красного вина, виски и коллы, тогда разговоры стали абсурднее, а смех громче. Алкоголь стремительно обдал приятной волной голову, и Ларри вспомнил, что последний раз они ели ещё утром, в том кафе. Но было как-то плевать, хотелось говорить о глупых вещах, шутить над нарядом директора, подпевать заурядной попсе и не думать. Хотелось невзначай касаться Фишера, который сидел рядом, кажется, совсем не пил, но был расслабленным и спокойным. Хотелось поправлять выбивающиеся из пучка голубые косички. Или наклоняться к самому уху и на выдохе говорить совершенно приличные вещи, но так, чтобы Сал непременно смущённо упирался взглядом в стол. В прочем, что Ларри и делал, а друзья либо не замечали, либо делали вид, и он был им благодарен. В тот момент мир казался ему до невозможности добрым и дружелюбным, таким открытым и восхитительным. «Все будет хорошо. Мы справимся,» - говорил каждый блик света, каждая нота, каждое движение душного воздуха в школьном актовом зале. И Джонсону хотелось верить. Не из-за виски с коллой. Просто так оно все и казалось. Быстрая музыка сменилась спокойной, толпа на танцполе поредела, остались только пары, и Эшли прислушалась, а затем ее лицо озарилось восторгом, который остальные не разделили. - Вы серьезно не знаете эту песню? Там же ещё Агилера поет, – удивилась девушка и уже поднялась со своего места. – Салли-и, - протянула она имя друга, заговорщически улыбнувшись, вино явно добавило ей смелости, – потанцуешь со мной? - Я не умею, - покачал головой парень, но Эш было не остановить. - Ну что там можно не уметь? – и она потянула несопротивляющегося Фишера за руку. - Не жалуйся, если буду наступать на ноги, - предупредил он, кинув быстрый взгляд на Джонсона, но тот не собирался его спасать. Двое направились в сторону слабо освещённого танцпола, и если сначала Лар отстранённо наблюдал за попытками Салли выглядеть уверенно, то позже потерял друзей из виду. - Куда теперь думаешь? – спросил Тодд, отпивая из своего стакана. – Ну, после школы. - Без понятия, - протянул Джонсон и откинулся на спинку стула. Раньше он планировал поступить в колледж в Нокфеле, дальше жить в подвале апартаментов, может, подрабатывать по вечерам. Но тут Лар понял, что хотел бы завести этот разговор с Фишером. Перед ними одновременно красовались и мириады возможностей, и мрачная неизвестность. – А ты? - Хочу на робототехнику, в Нью-Йорк. Но блин вообще не представляю, как это будет. - Чувак, ты слишком умный, чтобы не справиться с этим, - подбадривающе произнес Ларри, хлопая друга по плечу. – Серьезно, я был в шоке, когда ты зажег лампочку с помощью картошки, монеток и огрызков проводов. - Это же эксперимент для младшеклассников, - Тодд прыснул со смеху. - Ну знаешь, для меня это что-то типа уличной магии, - на последнем слове Джонсон «магически» взмахнул руками и тоже засмеялся. Они вспоминали забавные моменты, прикидывали, что их ждёт в будущем, чтобы тут же забыть, и Ларри не заметил, как сменилось несколько песен. Бесноватые выпускники снова танцевали в центре зала, мерцал свет, а в ушах грохотало. Со стороны выхода подошла Эшли, опустилась на стул и принялась снимать натершие босоножки. Джонсон огляделся, но Салли поблизости не было. - Ты где Фишера потеряла? – обратился Ларри к подруге, и та, отвлекшись от неподдающихся ремешков, высунулась из-под стола, одарив парня озадаченным взглядом. - В смысле «потеряла»? Медляк кончился, и он сказал, что пойдет к вам. - Может, подышать вышел или в уборную? – предположил Тодд. Джонсон сосредоточил расфокусированный взгляд, рассматривая веселящихся людей, силясь отыскать копну голубых волос. Парень понимал, что не произошло ничего из ряда вон, но где-то под ребрами зарождалось беспокойство, вытесняя алкогольную дымку. - Черт, пойду поищу его. - Да ладно, что может случиться? – попыталась успокоить Эшли, но друг уже поднялся, захватив пиджак со спинки стула. Парень обошел зал по периметру, порой сталкиваясь с пьяными одноклассниками, заглянул за кулисы, пересек танцпол, но Салли нигде не было. Не было и возможности позвонить: телефон остался на кровати в комнате. Затем он проверил мужской туалет, недолго думая, зачем-то заглянул ещё и в женский. Понимал, что, возможно, перегибал палку, но не мог ничего с собой поделать. Сал постоянно держался рядом, а теперь вот так испарился, и это настораживало. Вообще все настораживало, весь этот день от начала и до конца. Снова вернулось ощущение иллюзорности, будто Джонсон смотрел в рябящий экран старого телевизора. Он прошёлся по всему этажу и, выйдя на улицу, заметил на крыльце троих парней из класса Салли. Они курили и смеялись над чем-то, но замолчали, заметив приближающегося Ларри. - Давно тут стоите? - Ну, нормально. А чё там делать? – один из парней махнул рукой с сигаретой в сторону мерцающих окон актового зала. – Музыка дерьмо. - Ага, - рассеянно согласился Джонсон. – Не видели Фишера? Все трое задумались, пытаясь возобновить хоть какую-то умственную работу, и Лар сделал вывод, что они не помнят фамилию одноклассника. - Ну протез на лице, голубые волосы, - уточнил Ларри, взмахнув руками, словно пытался что-то изобразить, и на лицах парней мелькнула тень озарения. - А, он ушел, резво так, мы ещё посмеялись, мол, вот его понесло, - сообщил один из них, и Джонсон уже метнулся к лестнице, но остановился, обернувшись на ребят. - Вон в ту сторону, - махнул второй. - Окей, спасибо. Он продолжил путь, не особо понимая, куда вообще идёт и зачем. Единственное, что было в указанной стороне, это апартаменты. Лёгкое колкое волнение перерастало в странную тревогу, которая сверлила череп и не давала просто напиваться на выпускном, как все добропорядочные школьники. Постепенно опускалась непроглядная летняя темень, стрекотали сверчки, но далеко на западе виднелись последние всполохи умирающего солнца. «Просто найду его, чтобы убедиться, что все в порядке,» - думал Ларри, открывая входную дверь и оказываясь в холле первого этажа. Сначала парень спустился в подвал, но там оказалось пусто, поэтому он захватил телефон, снова зашёл в лифт и поехал сразу на четвертый. Чертова кабина, казалось, издевалась и двигалась еле-еле. Оказавшись у квартиры 402, Ларри на мгновение замер, держа ладонь на металлической ручке, но всё-таки вошёл. В гостиной оказалось темно и совершенно тихо, только с нижнего этажа раздавался приглушённый бетоном звук телевизионной передачи. - Салли? – громко произнес Джонсон, включая свет и подходя к комнате друга. Он повернул ручку и толкнул дверь - замок был не заперт, но дверь так и не поддалась. – Салли! Тишина. С дивана пронзительно мяукнул Гизмо, и Ларри вздрогнул. Парень сильнее толкнул дверь и, преодолевая сопротивление, та сдвинулась с места. Заглянув в образовавшийся просвет, Джонсон смог увидеть только пододвинутый вплотную к двери комод. Теперь схватившая за горло тревога не казалось такой уж глупой и неоправданной. Прижавшись плечом, Ларри навалился на дверь, и комод медленно отъехал, тяжело скользя по полу. Парень вошёл в небольшой проем, цепляясь за косяк волосами. Под подошвой что-то хрустнуло, и Лар поспешил нащупать выключатель. Он не хотел предполагать, что случилось, не допускал ни одной мысли, но сердце провалилось в пустоту, а затем застряло дрожащим комком плоти в горле. С самого дня переезда Фишер понравился Ларри, хотя бы потому что отличался от всех: знакомых, одноклассников, ребят из школы. Загадочный парнишка с двумя хвостиками, как тут не обратить внимание? Игры в приставку до утра, записи старых концертов рок- групп, глупые шутки. Как сериал про тинейджеров, да? Там ещё про первую любовь, ну, все знают. И Джонсон чувствовал, что добровольно вязнет в этом. Во всех заскоках и расстройствах мальчишки. В тот день все, чем был Сал Фишер, исчезло. Схлопнулось. Как в тех фильмах про появление Вселенной с уроков астрономии, только в обратной перемотке. Большой взрыв наоборот. Вот они галактики, туманности, белые дыры и несчетные россыпи осколков-звезд, и все это в одну секунду сметается, сжимается до размера точки, до песчинки. Ничто. Черная бесконечная пустота. Загорелся свет. Ларри взглянул на пол, возле его ног валялась треснутая кислотно-оранжевая баночка из-под таблеток, такую он видел у Фишера давно, ещё зимой. Пустая баночка. Салли лежал на полу без движения, посреди ещё нескольких таких же баночек и рассыпанных белых таблеток. Пучок распался, и голубые волосы разметались по полу. Лицо, не скрытое протезом, казалось до ужаса спокойным. «Серотонин, все дела», да? Все вставало на свои места. Каждая фраза, каждое действие. Он решился, ещё сидя в своей комнате взаперти. Ларри с трудом понимал, что делает: тело пробила дрожь и ноги подкосились, воздух в лёгких куда-то делся, онемел затылок. Парень рухнул на колени возле друга, в первую секунду боясь прикоснуться и сделать хуже, хоть и понимал, что нельзя медлить. Салли дышал прерывисто и поверхностно – едва плечи приподнимались – сквозь разомкнутые бледные губы. Веки, такие прозрачные и тонкие, порой вздрагивали, и под ними мелькала бессмысленная голубая радужка. Салли будто висел на грани между сознанием и забытьем. Собрав ничтожные остатки самообладания, Джонсон перевернул парня на бок и, сунув два пальца тому в рот, надавил на корень языка. Фишер дрогнул, сплевывая на пол таблетки вперемешку с желудочным соком, болезненно поморщился и закашлялся. - Сколько ты их блять сожрал, придурок?! – твердо спросил Ларри, хотя самого его колотило. Сал хрипел и не фокусировал мутный взгляд. Не отвечал. Поэтому Джонсон снова повторил свои действия, и снова Салли пришлось харкаться таблетками. Ларри держал его голову, пытаясь вспомнить хоть что-то из первой помощи или просто хоть что-то, а Фишер цеплялся за его рубашку и кашлял. - Смотри на меня! – рявкнул Лар, когда веки друга стали закрываться. Парень подхватил Салли на руки и потащил в ванну, попутно проклиная комод. Фишер дрожал всем телом, то распахивал глаза, смотрел без намека на осмысленность, то будто бы опять терял сознание. – Только попробуй сдохнуть, я тебя сука убью, - прорычал Ларри, понимая весь идиотизм своей угрозы, но его мозг не мог выдать чего-то лучше. Он уложил друга на кафельный пол и ринулся на кухню, где схватил попавшийся под руку кувшин с водой. Когда Джонсон вернулся ванну, Салли лежал там же, но пытался приподняться, опираясь на локти. Лар опустился рядом, одним рывком помогая парню сесть возле унитаза, и приставил к дрожащим губам стеклянный край кувшина. Фишер осознал с опозданием, и вода залилась в нос, он зашёлся в кашле, судорожно дыша. - Пей, - скомандовал Ларри, снова наклоняя кувшин. Друг послушно сделал несколько глотков, но затем вновь начал захлёбываться. - Не… могу, - просипел он, слабо отталкивая сосуд. - Пей, я сказал, - сквозь зубы. И Сал обречённо принялся заливать в себя воду, и когда опустошил кувшин наполовину, уже сам склонился над унитазом, затолкав пальцы в рот. Держа голубые волосы с растрепавшимися косичками, Ларри ужасался количеству таблеток, уже полурастворившихся. Когда Фишер начал плеваться только желчью, Джонсон достал телефон, и разблокировал с третьего раза. - Не звони… никуда, - тяжело дыша, прошептал Сал, по слову на выдох. - Я вызову скорую, - ответил парень, уже набирая номер. - Нет, - жалобно протянул Фишер, уронив голову на ободок унитаза. Взгляд его всё ещё был мутным, кожа – мертвенно бледной, и даже шрамы приобрели какой-то синеватый оттенок. – Отец узнает… пожалуйста, - и он бессильно уцепился за руку Ларри, державшую телефон. – Я не хочу в психушку. Снова. - Черт возьми, Салли, - раздражённо выдохнул Джонсон и заблокировал мобильник, устало потёр глаза. Кризис, казалось, миновал, но в висках по-прежнему стучало и в ушах шумело. – Почему ты не говорил никогда про больницу? И таблетки эти… Господи блять боже, Салли, почему? – почти взвыл парень, настойчиво смотря на друга, но тот сложил руки на ободке и уткнулся в них лицом, в когда-то отглаженную ткань рубашки. Они молчали под шум воды в трубах, глухой и гнетущий. Ларри не выдержал и обнял парня за плечи, игнорируя горькое саднящее чувство под ребрами, от которого хотелось разорвать грудную клетку. - Никто не отправит тебя в больницу. Все будет хорошо, - произнес он шепотом, касаясь губами чужого виска. – Давай сейчас спустимся ко мне, ладно? Сал ничего не ответил, просто обхватил одной рукой шею Джонсона, позволяя поднять себя с кафельного пола. К счастью, коридоры и лифт апартаментов пустовали, поэтому они спустились в подвал, никого не встретив. Ларри перерыл аптечку Лизы, откопал какой-то абсорбент, срок годности которого ещё не вышел, развел и заставил Фишера выпить. Парень пребывал в прострации, так что умываться и переодеваться его тоже пришлось заставлять. На ночь они не выключили свет. Ларри не знал, сколько на часах и наступило ли завтра. Он прижимал к себе Салли, который порой вздрагивал и резко вдыхал, словно при внезапной боли. Джонсон успокаивающе водил по спине с выпирающими позвонками, смотрел невидящим взглядом поверх копны голубых волос. - Прости, - охрипший голос утонул в складках домашней футболки Ларри. Слишком часто Фишер говорил это слово. Джонсону хотелось многое спросить, просто миллионы вопросов, больных и колких, хотелось кричать, разнести по кирпичику все апартаменты. Хотелось провести остаток жизни, лёжа вот так под одеялом. Все вопросы и ответы, секунда и вечность. - Ты представляешь хоть, что бы со мной было? – спросил Ларри, но услышал задушенный всхлип и решил не допытываться, просто обнимая крепче. – Спи, я буду здесь. Всю ночь, и когда ты проснешься, всегда. Сам Джонсон так и не сомкнул глаз, прислушиваясь к дыханию под боком. Перед глазами парня раз за разом вставала одна и так же картина: белый как мел Салли, белые таблетки, белый кафель ванны. Но он старался переключиться, думал, что надо будет подняться в 402ую, покормить кота, поставить на место комод, вымыть пол и собрать таблетки. Фишер в кои-то веки спал крепко: не вскакивал с криками, лицо его не искажалось мученическим выражением, и он даже почти не ворочался. Казалось, все события вечера – просто выдумка, пьяный сон, и Ларри сейчас на самом деле отходил от выпитого на выпускном, лёжа на траве в парке, рядом хихикала Эшли, что-то говорил Тодд, ему отвечал бессмыслицу Салли, счастливый и такой же пьяный. Утро накатило металлическим визгом, обжигая виски. Ночь без сна в купе с алкоголем и потерей 105ти процентов нервных клеток давали о себе знать. Из-за отсутствия окон трудно было понять, который час, однако экрана телефона показывал 8:26. Не хотелось бросать Фишера, но на четвертый этаж вернуться было нужно, поэтому Джонсон написал записку, положив ее рядом на кровати. Не найдя телефон Салли, оставил рацию, взяв с собой вторую. В квартире Фишеров все осталось нетронутым, и Ларри вновь ощутил липкий холод, но вовремя присек гадкие мысли. Он выполнил все пункты намеченного ночью плана, только завис над таблетками, рассыпанными по полу. Все одинаковые. И пустые баночки с одним наименованием. Сначала парень собрал таблетки в ладонь и хотел спустить в унитаз, ведь они были очередным режущим напоминанием, длинной кривой занозой. Но затем подобрал оранжевый пузырек, ссыпав всю горсть туда, сунул пластмасску в карман. Ещё раз прошёлся по квартире, наткнулся на Гизмо и, прикинув, взял кота со всей его атрибутикой, спустился обратно в подвал. Салли всё ещё спал. Джонсон уже успел пожарить омлет, постоянно заглядывая в распахнутую дверь своей комнаты, позавтракать через силу, даже прибрался в комнате, пару раз нарочно уронив коробку с красками. Но даже шум не разбудил Фишера, и это начало настораживать. Ларри кидал нервные взгляды на телефон, сомневался, вспоминая молящий голос и обречённый взгляд. Чтобы отвлечься, стал рисовать, но линии не ложились, карандаш царапал бумагу, все выходило как-то несуразно и криво. Пришлось оставить альбом. Тогда парень снова схватился за телефон, проверил сообщения: Эшли спрашивала, нашелся ли Салли и все ли нормально. «Да, все ок». Лар не знал, куда себя деть, поэтому потащился выносить мусор. Когда он закинул пакет в бак позади здания апартаментов, мелькнула мысль ещё и до магазина дойти, а лучше до аптеки, потому что на запасы Лизы надежды не было. Деньги, как на зло, парень оставил дома. Он спешно спустился, но завис в дверном проёме своей комнаты. Фишер лежал на спине и отсутствующе пялился в потолок. Заметив движение на периферии, он повернул голову, в глазах мелькнула доля осмысленности. На часах было около трёх. Ларри облегчённо выдохнул, опускаясь на постель рядом. - Ну ты и спящая красавица, конечно. Салли всё молчал и смотрел озадаченно, словно пытался что-то состыковать мысленно. Он приподнялся на локтях, а затем и сел, разглядывая собственные руки, касался шрамов, словно видел их впервые. - Все нормально? – спросил Джонсон неуверенно. Сал завис на секунду. - Ч-что вчера произошло? – голос прозвучал хрипло. - Ты не помнишь? - Помню, только… все как в тумане. Ларри подумал и решил попытать удачу. - Ты перебрал на выпускном, почувствовал себя плохо, и мы пошли домой. Ну и полночи ты общался с фаянсовым другом, - ответил парень, наблюдая за реакцией. Сал, кажется, ещё глубже ушел в себя: что-то в его голове не сходилось. А затем глаза его расширились, дыхание участилось, он с внезапным ужасом взглянул на Джонсона. - Я не смог, - на грани слышимости выдал Фишер, хватаясь за волосы. – Не смог, - повторил он, и от этой неконтролируемой паники внутренности Ларри покрылись коркой льда. Под ключицей слева что-то надломлено трещало. Лар положил ладони на чужие часто вздымающиеся плечи, пытаясь выглядеть хоть немного увереннее. - О чем ты? - Ты не понимаешь? – голос дрожал в зарождающейся истерике. – Ты мне тогда не поверил. А теперь… - Салли, - выдохнул Джонсон, прижимая к себе друга в попытке успокоить. – Все же нормально. - Он достал меня, - прошептал Фишер. – Демон. И тебя. Всех. Потому что я не смог. - Нет никакого демона! – не выдержал Ларри, отстранив от себя парня и повысив голос, но толку не было. Глаза Салли влажно блестели и судорожно метались по всей комнате, ни на чем не останавливаясь дольше секунды, словно он пытался что-то отыскать. Кого-то. - Что вчера произошло? - Я уже сказал! - Нет! – он вскрикнул, вырываясь, и отполз к стене, закрывая голову руками. Джонсон успел сотню раз пожалеть, что потерял самообладание и повысил тон. Ларри приблизился, забираясь на кровать с ногами, собирался извиниться, но друг произнес, рвано вдыхая между всхлипами: – Почему тогда… мы мертвы? В тот день все, чем был Ларри Джонсон, исчезло. Большой взрыв наоборот. Успокоить Фишера удалось с трудом, он повторял про демона, говорил, что все в апартаментах теперь погибли, а сам он – главный виновник. Потому что единственный видит паранормальную тварь, и через Салли это чудовище завладело остальными. Ларри чувствовал себя слабым и ничтожным. Он не знал, как помочь, что сделать и сказать. Ему было действительно страшно, не от ситуации, он боялся за Фишера. Казалось, он так мало знает об этом мальчишке, чтобы помочь. Что творилось в его голове все это время? Где-то наверху, над подвалом близился вечер, начинался дождь. Сал, опустошенный и измотанный, апатично наблюдал, как Гизмо лениво обнюхивал мебель в комнате. Ларри принес тарелку с овсянкой, коробки с которой оставила на верхней полке Лиза. Блюдо не тянуло на кулинарный шедевр, но вряд ли желудок Фишера осилил бы что-то ещё после суток голода, интоксикации и промывания. Джонсон протянул парню ложку и тарелку. Тот глянул без интереса на серое нечто и покачал головой, снова отворачиваясь. - Внутри пусто так, - произнес он, обхватывая себя руками. - Ну вот, давай это исправим. - Не в этом смысле. Желудка будто нет, я его не чувствую. И все остальное тоже. «Ты от голода умереть собрался?» - хотел спросить Ларри, но вовремя себя остановил, отставляя тарелку с неприятным бряканьем на комод. Он зацепился взглядом за розоватые полосы на запястьях Фишера, которые тот бездумно царапал выкрашенными в черный ногтями, и так бы и продолжил гипнотизировать чужие руки, если бы экран его телефона не засветился, оповещая о входящем звонке. «Мама» мигало в верхнем углу, и Ларри поспешил выйти из комнаты, отвечая. - О! Здравствуй! – раздался из трубки голос Генри, и Джонсона на секунду охватил диссонанс: никак не мог привыкнуть, что эти двое вместе. – Сал не берет трубку почему-то. У вас там все нормально? - А-а, да, все круто, - отозвался Лар, принимаясь ходить из кухни в гостиную и обратно. – Только Салли спит, я бы дал ему телефон... - Если так – не надо его будить, - поспешно ответил старший Фишер, но Джонсон уловил, как из его голоса исчезло прежнее волнение. Последовала пауза, и на том конце что-то зашуршало. - Алло! – прозвучал голос Лизы. – Как вы там? Как выпускной? – спросила она в своей жизнерадостной манере. - Супер… Спасибо за костюм, кстати, - Ларри пытался сообразить, чего бы ещё сказать, переставляя на кухонном столе какие-то специи. - Только я не видела тебя в нем, - раздосадовано заявила женщина. – Все этот переезд. Но, знаешь, мы почти тут закончили, приходите как-нибудь с Салли. Перечница, которую Джонсон бесцельно катал по столу, перевернулась и покатилась к краю, оставляя черный след, и парню пришлось судорожно ловить взбунтовавшийся кусок стекла, сквозь зубы шипя в трубку. - Ларри? - Не, все нормально, - заверил он, ставя перечница обратно и складывая руки на груди от греха подальше. – Просто сейчас много всего нужно сделать, колледжи посмотреть… - ляпнул он первое, что пришло в голову, просто чтобы закончить разговор на более или менее позитивной ноте. Лиза затихла на секунду. - Серьезно? Последний раз, когда я заводила этот разговор, ты просто сбежал в свою комнату, - в ее голосе слышалось удивление и радость, настоящая. Не из раздела «Ребята, давайте смотреть на ужасные вещи позитивно». Лар всё ещё хотел сбежать, куда угодно. Воздух встал в горле и, казалось, больше парень не сможет выдать ни слова. – Я горжусь тобой. Слышно было, что Лиза улыбается. Ларри до боли сжимал пальцы на собственном плече. Если до этого можно было сказать, что ситуация катилась методично ко дну по спирали, то за какую-то неделю Джонсон ощутил все прелести свободного падения. Реальность трещала по швам, крошилась и разлеталась. Апатия Салли сменилась тревогой, он практически не спал, а чуть позже к кромешному кошмару добавились галлюцинации. Он снова видел демона. Лар ночами кутал дрожащие плечи в одеяло, закрывал чужие уши, обещал спасти, защитить, что угодно, но чувствовал себя невероятно слабым, и от этого хотелось взвыть. Порой он давился желчью, думая о всех тех событиях, что так сломали Фишера, а потом захлёбывался и ненавистью к себе, к человеческой невнимательности. Вся жизнь вдруг обернулась в сплошную невозможность, закрытые турникеты, захлопнутые двери и опущенные занавеси. Казалось, в устройстве мира что-то сломалось, какая-то шестерёнка покосилась и со звоном вылетела, позволяя всей громадине, подобно стремительному лезвию гильотины, рухнуть на двоих людей. На двоих подростков. То был третий день после выпускного, когда состояние Салли стало ухудшаться, при том по странной закономерности самым страшным временем стала ночь. Фишер бился изломанной куклой, мучимый собственным искаженным, исковерканным вдоль и поперек сознанием. Никакая глупая оккультная книжка или выдуманная история про призраков с кладбища не заставит глаза светиться тем ледяным ужасом, какой застилал светлую радужку. Джонсон не помнил, когда в последний раз спал ночью. В ушах вечно стоял раздражающий писк, а виски будто наливались свинцом. Он больше не смотрел в зеркало, сняв его со стены и задвинув подальше под комод, потому что видел в отражении настоящего покойника. Словно Салли прав. В одну из ночей под желтоватым светом лампы, отнимая канцелярское лезвие у Фишера, пытаясь оттереть кровавое пятно с обоев, парень готов был поверить во все, просто взять и согласиться, чтобы заколотить дверь как крышку гроба, лечь на пол и срастись с бетоном, грунтом, песком, корнями. Когда Джонсон заходил в комнату с очередной тарелкой, бутылкой воды или коробкой пиццы, Сал грустно опускал глаза, склонял голову к плечу. В его понимании еда мертвецам не требовалась. Если бы и без того мешковатые футболки не начали спадать с угловатых плеч, Ларри бы действительно решил, что парень не нуждается в пище – с таким вселенским безразличием он смотрел на когда-то любимые блюда. Джонсон чувствовал себя палачом, заставляя друга проглатывать ложки чертового супа из местной доставки, пока парень чуть ли не впадал в панику. Обыденные вещи превратились в квест на выживание. Спустя несколько глубоких порезов на руках Салли, одну попытку утопиться в ванной и один подставленный к сонной артерии столовый нож Джонсон спрятал все острые предметы. С желанием до хруста сдавить виски выискивал номера клиник, чтобы тут же закрыть все ссылки и забыть как ночное наваждение. Снова перед глазами измученный взгляд, снова молящий голос. Невыносимо. Ларри считал себя самым последним идиотом на планете, но отправить Фишера в больницу виделось крайней мерой и… предательством. Джонсон смотрел на забившегося в угол мальчишку, которому жизнь раз за разом ломала кости и выкручивались суставы просто от нечего делать, скользил взглядом по спутанным голубым волосам и не мог найти силы просто сдать его врачам. Не с этим жестоким болезненно-приятным чувством под ребрами. Поэтому в кармане нашлась оранжевая баночка, на просторах сети – подробная инструкция. Дрожащей рукой Ларри крошил таблетки в белый порошок и засыпал в еду, подмешивал в газировку. Салли давился, но не чувствовал горечь. Единственной отрадой становились рассветные часы, когда отступали кошмары, демон замолкал и Сал прижимался измученно, смотрел опухшими глазами с трепетной благодарностью. Ларри ловил из последних сил эту отчаянную нежность, словно несчастные глотки воды посреди раскаленной пустыни. Ранил об них пальцы, но все равно собирал, боязно сжимал в ладонях. В такие мгновения они говорили, много и обо всем с подряд. Салли рассказывал о матери, о больнице, Нью-Джерси, школьных «друзьях». Все эти истории остались для Фишер за невидимой чертой и будто бы больше не трогали. Лар слушал, не перебивая, порой даже не шевелясь, или водя бездумно карандашом по листу, или расчесывая голубые отросшие пряди. Джонсон включал спокойную музыку, что-то светлое и без упоминания смерти, из фильмов ставил только комедии и тошнотворную романтику. Принес гитару Салли, пытаясь вспомнить, когда друг вообще в последний раз к ней прикасался. На ум приходили вечера в феврале, целую вечность назад. Тогда Ларри завороженно наблюдал за бледными пальцами, скользящими с лада на лад, и не думал ни о чем. Теперь в его черепной коробке перманентный конец света, и порой, в то время как солнце неумолимо приближало новый день, он сам брался за гитару, наигрывал знакомые мелодии, пока подушечки пальцев не краснели и не начинали саднить. На рассвете туманное спокойствие незримо опускалось на плечи, и можно было сомкнуть веки ненадолго, чувствуя чужие перебинтованные руки на своих. В какой-то момент начало появляться действие препарата, и свободное падение в никуда замедлилось. Салли по-прежнему прятал голову под подушкой, пытаясь заглушить слуховые галлюцинации, но к нему вернулся сон. Ел он, может, в качестве одолжения, глядя на замученное лицо Джонсона, однако больше не приходилось заставлять его силой. Сал собирал волосы в хвост, гладил Гизмо, порой заявлял об идиотизме диалога в фильме, и после абсолютного отсутствия участия это можно было назвать прогрессом. - Ты можешь спать, - произнес однажды Фишер, пока на экране мелькали кадры очередной комедии без намека на смысл. Ларри откровенно клевал носом, но вздрагивал и просыпался от каждого звука и движения. Он провел ладонью по лицу, пытаясь сфокусировать взгляд. - Кто же будет охранять принцессу от сил зла? – усмехнулся Джонсон, оборачиваясь к другу. Ларри никогда не шутил по поводу сложившейся ситуации, даже так безобидно, потому что это походило на жестокое издевательство. Но слова как-то вырвались. Если к чему-то относиться серьезно без всяких лирических отступлений, наверное, можно лишиться последних крох здравомыслия. А их и так - по пальцам пересчитать. Сал на его слова напрягся и замер, уставившись на свои колени, заставляя Джонсона пожалеть. - Эй, - осторожно позвал, придвинувшись ближе, и Фишер ожил, откидываясь на подушки у стены и стягивая с волос растянутую резинку. Синие пряди упали на лицо, но Ларри заметил, как бледные губы, пересеченные шрамом, сжались в тонкую линию. - Меня охранять не от кого, - произнес Салли, качнув головой. Он не двигался, и только нервно заламывал пальцы, выдавая внутреннее волнение. – Только от самого себя. Повисло молчание, Джонсон чувствовал, как холодеют руки и сдавливает ребра. Он выключил звук на телевизоре, и Сал этого, кажется, не заметил. - Я больше не вижу его. - Разве это не хорошо? – наклонив голову к плечу и непонимающе сводя брови, спросил Лар. Фишер длинно выдохнул, вцепившись в край футболки, чтобы не задевать непослушными пальцами бинты, и поднял глаза на друга. Сплошное сожаление. - Я ведь знаю, что со мной что-то не так, - на последних словах голос предательски задрожал. Ларри не знал, что ответить. Хотелось снова обещать-обещать-обещать. Так глупо и опрометчиво сводить весь свой смысл в одном человеке, его бы осудил каждый, ткнул бы носом в его саморазрушительные попытки спасти и спастись самому. «Не так? Какая разница? Я здесь, и все будет в порядке.» Обещать-обещать-обещать. - Это так сложно… - продолжил Фишер, прервав тишину. – Его ведь нет? Джонсон даже не кивнул, просто опустил веки на секунду. - И я понимал это всегда. Вот сейчас понимаю тоже, знаю… Но когда он перед глазами появляется, ничего не могу сделать. Будто в голове что-то щелкает. Раз – и темнота, - он запустил руку в волосы, проводя по виску. – И ты из-за меня… - Салли, прекращай это, - выдохнул Джонсон, падая рядом на подушки. – Мы тут просто сутками залипаем в телек и едим дрянь из доставки, типичное лето. Фишер повернулся, глядя с грустью, а затем с укором на друга сверху вниз, и Ларри попытался выдать пародию на беззаботное выражение, поднимая руку и касаясь пальцами свисающих над ним синих волос. Сал прикрыл глаза – вся его укоризна как об стенку горох – и ткнулся, словно кот, щекой в подставленную ладонь. Ещё с минуту они сидели в молчании, смотря друг на друга и в то же время сквозь. Салли первым отвел глаза. - И где ты берешь такую ересь? – спросил он, кивая на комедию без звука. Джонсон только самодовольно усмехнулся, опуская веки. Эта пара секунд, в отрыве от прошлого разговора, будто источала тепло, и в нем хотелось застыть подобно насекомому в медовом янтаре. Тревога напополам с кошмарами никуда не делись, да и Сал по-прежнему признавал себя живым с натяжкой, как бы Ларри ни было жутко думать об этом. Джонсон очень смутно понимал это ощущение, что рождало массу беспокойства. Иногда ему хотелось разглядеть все сквозь призму чувств Фишера, разложить по полочкам, но приходилось только наблюдать. Салли всё чаще избавлялся от равнодушного, бессмысленного взгляда, на лице возникало непонимание, и он сводил брови, будто прислушивался. Словно в его голове что-то ежесекундно нещадно коротило и какие-то шестерёнки не совпадали пазами. Так было, когда он под вечер взялся за гитару и принялся перебирать сруны. Ларри делал вид, что увлеченно рисует, но бросал короткие взгляды и ловил каждую деталь: ногти с черным совершенно ободранным лаком, бледная кожа в контрасте с красным блеском корпуса, опущенные плечи. Парень играл вполне умело даже после долгого перерыва, но на лице тень того же озадаченного выражение, словно учится заново. Джонсон весь погрузился в это наблюдение, поэтому едва ли не вздрогнул, когда Салли, переставляя очередной аккорд, резко отдернул руку и сдавленно зашипел. А затем уставился на свою кисть. Ларри подошёл ближе, рассматривая порезанный о струну палец. Небольшая царапина, алая бусинка выступила на одном краю и покатилась вниз. Странно было ожидать другого – подушечки за все время отвыкли от подобных измывательств. - Жить будешь, только заклеим, - заверил Джонсон и пошёл за аптечкой. Фишер ничего не ответил, так и продолжил сверлить взглядом руку. Ночью Ларри разбудил звон стекла, раздавшийся из-за двери. Мысли с трудом шли в нужное русло, но парень наугад попал по выключателю, попутно ища Фишера. Но того в комнате не было. Джонсон вылетел за дверь, путаясь в одеяле. Салли нашелся сидящим на полу кухни. Возле его коленей лежали осколки стеклянной тарелки, один из них Фишер сжимал в руке, с детским вниманием наблюдая за падающими на плитку красными каплями. А затем, опережая какую-либо реакцию друга, обернулся к нему, слабо и неверяще улыбнувшись. - Больно, - произнес Сал, при этом выглядя совершенно помешанным. Джонсона передёрнуло. - А ты чего хотел? – рыкнул он, поднимая друга с пола и оттаскивая от осколков. Взял раненую ладонь, пытаясь отобрать злосчастный кусок стекла и пачкаясь в крови, но Фишер не разжимал пальцы. – Отпусти уже. Пару секунд Салли ещё смотрел с этим пугающим выражением, но затем будто осознал свои действия и что значит «больно», выпуская кривой кусок тарелки. Стекло со звоном ударилось об пол. Взгляд прояснился. - Ну что, аптечка? – вздохнул Ларри. - Аптечка, - вторил Сал, опустив ладонь пальцами вниз и легко тряхнув. Порез оказался не серьезным, так что Джонсон уже привычно промыл рану, закрыл стерильной марлей и замотал бинтом. После всего парень думал, что мог бы победить на каком-нибудь конкурсе по оказанию первой помощи, лишь бы нервов хватило. Салли наблюдал, как друг собирал все бутыльки и пахнущие медикаментами упаковки в обувную коробку, носившую гордое название «аптечка». Закончив, Ларри хотел запихнуть ее на кухонный гарнитур. Доставать ее оттуда был жутко неудобно даже при высоком росте, но парень все равно каждый раз ставил коробку подальше, повыше, в самый угол, будто надеясь, что она больше не пригодится. Разобравшись с аптечкой, Джонсон наткнулся взглядом на осколки и полез под раковину за совком и широкой щеткой без ручки, заменявшей веник. Куски стекла заворочались с глухим стуком по кафелю. - Когда я порезался струной, тоже было больно, - вдруг подал голос сидящий за кухонным столом Фишер. - И ты решил повторить? – спросил Ларри почти серьезно, высыпая осколки в мусорное ведро, затем взглянул на результаты своих трудов, сомневаясь, и завязал пакет. - Да, - также серьезно отозвался Салли. - Что? Джонсон дернулся, не ожидав подобного ответа, и уставился на друга. Фишер встретился с ним взглядом, его ничего, кажется, не смущало. Затем Ларри уцепился взглядом за перебинтованную ладонь Салли – парень сжал ее, давя ногтями на повязку. Лар прошипел какое-то ругательство, подрываясь с места, и схватился за чужую руку, заставляя выпрямить. Бинт всё ещё был белым. - Не сгибай, ладно? – попросил Ларри, опускаясь на соседний стул. Фишер поджал виновато губы и кивнул. - Я просто… отвык. После того дня не было больно, ну, в смысле физически. Было никак, будто это не мое тело, - произнес он, положив голову на стол поверх руки Джонсона. – Теперь даже не знаю, хорошо это или плохо, - и коротко выдохнул, пуская по чужой коже волну мурашек. - Больно – значит, жив, знаешь о такой херне? – усмехнулся Ларри, не ожидая ответа. И Сал действительно промолчал. Препараты действовали, снимая мертвенный флер с пошатнувшегося сознания, и это давало обоим вдохнуть свободнее. Джонсон не считал, сколько прошло времени, не смотрел в календарь. В один момент казалось, что минуло целое десятилетие. Десятилетие объятий в поисках спасения, испуганных взглядов, апатии, размолотых таблеток. В другой – что прошла жалкая неделя, и всё ещё впереди. Не верилось. Салли вечерами играл на гитаре, даже напевал знакомые тексты. Несчастная кукла, проходившая на сплошную фантомную боль, вновь приобретала живые очертания, блеск глаз, интонации голоса. Сетовал на проигрыш в каком-то шутере, застывал у зеркала в ванне по несколько минут, от нечего делать заплетал Ларри косички. Даже отвечал на звонки отца, скомкано, кратко, но так было всегда, насколько помнил Джонсон. Где-то над подвалом давно поднялось летнее солнце. Они не ложились спать, но не из-за кошмаров. Просто потратили ночь на сериал, игру и пару незаконченных зарисовок. Ларри чувствовал себя беззаботным подростком, едва окончившим школу и ничего не знающим о будущем. В кои-то веки. Хотелось сообразить нечто на завтрак в попытках наладить режим – что-то нужно было делать с ужином в два ночи и завтраком в пять после полудня. Но в холодильнике повесилась мышь, так что Ларри пришлось лезть в морозилку, а ее он не открывал, пожалуй, с самого дня покупки холодильника. Когда из комнаты донеслась знакомая мелодия, Джонсон стоял посреди кухни с цветастым пакетом в руках, надпись на упаковке гласила: «овощная смесь», но на деле это был комок льда, кукурузы и ещё какой-то пёстрой дряни. Музыку Ларри узнал сразу – звонок на телефоне Фишера – и вместе с замёрзшей глыбой подошёл к открытой двери в комнату. - Конечно... Ага... Да, нормально, - отвечал Салли стандартно, сидя на краю кровати спиной к Джонсону. Сал держал телефон плечом, при этом пытаясь собрать волосы в хвост, обнажая тем самым шею. Ларри, недолго думая, если думая вообще, подошёл и приложил ледяную ладонь к теплой коже. Фишер что-то говорил, но его слова моментально оборвались, и он, выронив телефон и отпустив почти готовый хвост, с бесноватым криком подскочил, уворачиваясь от холодного прикосновения. - Джонсон, какого черта? – прошипел он недовольно, подбирая телефон. - Да-а, пап, запнулся просто, - продолжил разговор парень, снова сев на кровати и с опаской глядя на друга. Ловя эту эмоцию, Ларри был доволен своей выходкой. Ему нравилось подкидывать Фишеру какие-то ощущения кроме «больно-не больно». Ведь всего так много, и одних порезов не хватит, чтобы прочувствовать. Оставив несчастный пакет с комом овощей на комоде, под тем же подозрительным взглядом Джонсон опустился рядом на постель и показательно потёр ладони друг о друга, согревая. Сал наблюдал ещё какое-то время, но затем ослабил бдительность и отвернулся, всё ещё держа телефон и что-то отвечая. Ларри придвинулся ближе. Это напоминало забавную игру, такую же глупую и беззаботную, как едва начавшийся день. Подобных дней было всего ничего, поэтому не хотелось упускать момент, приятный и светлый. И парень легко коснулся губами изгиба плеча, не скрытого домашней футболкой, провел дорожку к основанию шеи. Фишер застыл и голос его дрогнул. - Ага, обязательно, - Салли напряжённо выпрямился, напоминая натянутую струну, пока чужие губы медленно скользили к розовеющему уху. – Ладно, давай, - произнес он деланно спокойно, а потом, отняв телефон, принялся колотить пальцем по кнопке сброса, словно ради уверенности, что вызов окончен. А затем повернулся к Джонсону, который оторвался от его уха и смотрел без всякого намека на совесть. – Да ты издеваешься, - выдал он почти восхищённо. - Точно, - и Ларри устроил подбородок на остром плече парня, Сал принялся вертеть в руках телефон. – Как оно? - Они вроде… помолвлены теперь. Отец зовёт это отметить, говорит, Лиза уже занялась праздничным ужином, - сообщил Фишер несколько растерянно. - А, мама недавно тоже звала, типа дом посмотреть, новоселье, но я отвертелся. - А я нет. Ларри поднял голову, уставившись на друга. Салли не выходил никуда с самого выпускного, и это бы каким-то сложным разговором на горизонте, очередным испытанием. На фоне что-то грохнуло, и они синхронно обернулись. Подтаявший в летней духоте ледово-овощной ком вместе с упаковкой прокатился на образовавшейся луже по наклонной поверхности старого комода и теперь лежал на полу. Ларри бы нервно рассмеялся, но у Фишера это получилось лучше. Вечер неумолимо приближался, и у самых дверей лифта Салли вдруг впал в ступор, посмотрел на свои трясущиеся руки и прикоснулся к лицу. Только тогда Джонсон понял. - Где мой протез? С того дня Ларри не видел его, Сал не пытался спрятаться за пластиком: то ли потому что они всегда были только вдвоем, то ли ему просто было не до этого. Но теперь жизненная обыденность и вечная потребность выбили из колеи, и где-то на задворках это даже радовало. Протез нашелся в шкафу среди вещей Салли, принесенных из 402ой. Джонсон пару секунд повертел его в руках, в солнечном сплетении холодно кольнуло, но парень проигнорировал и поспешил вернуться к другу. Фишер спешно защелкнул ремешки на затылке, уставился на Ларри сквозь прорези, словно чего-то ожидая. Джонсон вызвал лифт. В молчании они поднялись, прошли по холлу первого этажа до выхода. Сал замедлил шаг, и Джонсон буквально видел поверх протеза бегущую строку с неоновой просьбой о помощи, но из всех возможных вариантов Фишер выбрал вцепиться в чужую руку и сделать шаг за дверь. Как ни странно, солнце не рухнуло на землю, их не смыло внезапным наводнением, даже асфальт не пошел трещинами. Всего лишь невесть какой по счету летний вечер, пыльный и теплый, один из многих. Ладонь Салли больше не дрожала. Дорога заняла полчаса, и, приближаясь к выкрашенному в белый дому, коих настроили целый квартал, они расцепили руки. Сал неловко натянул клетчатый рукав сильнее, стараясь скрыть заживающий порез на ладони. С опозданием до Джонсона дошло, что это его рубашка болталась поверх футболки на худых плечах Фишера. Лиза открыла дверь ещё до того, как Ларри успел нажать на звонок, и тут же отступила, приглашая войти. Ей не терпелось показать дом, так что с этого и начали. Новое жилище не представляло из себя ничего особенного, среднестатистическая коробка, но Лиза светилась, и не радоваться за нее было невозможно. Генри копошился где-то на кухне, куда они направились в последнюю очередь. Джонсон все кидал на Салли внимательные взгляды, пытаясь разглядеть эмоции под пластиком. Вся затея, в целом, выглядела рискованно. Слишком мало времени прошло, слишком уязвимым выглядел младший Фишер: озирался по сторонам, нервно теребил рукава рубашки, а когда отец упомянул его сильно отросшие волосы, вцепился отчаянно в хвост, будто силясь изменить длину движением руки. Он ждал неприятного вопроса, словно его уже увидели насквозь, разглядели каждый его порез, и это колкое напряжение передалось Ларри. Джонсон все напоминал себе, что это родные люди, априори не враги, но готов был заступиться. Это было странное ощущение – ждать невесть чего и сидеть как на иголках. Однако вот всем составом ужинают, и Лиза гордо сообщает, что готовили они все вдвоем. Вот обсуждают, что в апартаментах без особых перемен и новая уборщица такая растяпа. Разговор даже доходит до выпускного, но все ограничивается раздосадованными вздохами о том, что ребята не делали фотографий. В какой-то момент Генри поддаётся ностальгии и вспоминает свои школьные годы, рассказывает с улыбкой, и по глазам в прорезях Ларри видит, как младший Фишер улыбается тоже. Самым неудобным за этот вечер в мысленном рейтинге Джонсона оказался вопрос про алкоголь на их школьном празднике жизни, но для ответа было достаточно закатить картинно глаза и протянуть стандартное «боже, мам». Все то море ужасных вещей, резких и ненужных слов, излишне внимательных взглядов, которое они успели вообразить, незримо проплыло мимо. Никто не упомянул брошенные в смятении слова про колледж и даже не спросил, почему Салли таскает чужую одежду. Мир снова казался до странного дружелюбным, спокойным. Никаких демонов, застывших навечно остывающих губ, никакой крови на стенах, спрятанных зеркал. Опускались сумерки, когда парни отвертелись от предложения остаться на ночь. Родители рассыпались на пороге в неловких объятиях, казавшихся отчего-то по-особенному теплыми. Темнело медленно-медленно, закат розовым застилал город, и солнце лениво тонуло где-то на западе. Вся череда одинаковых чопорно-белых домов выкрасилась в нежный лиловый, ловила блики и тени облаков. Идти с кем-то за руку было непривычно и волнительно, Ларри почти не сжимал пальцы, помня о ране, рассекающей ладонь Фишера. Солнце окончательно скрылось за горизонтом, и начало холодать. У них не было машины или денег на такси, да и не это казалось нужным. - Может, к черту Нокфел? – подал голос Ларри спустя два квартала. Салли неопределенно хмыкнул, пиная попавшийся на дороге камушек. Казалось, он не собирался отвечать. - Я никогда не думал, что будет дальше, - всё-таки отозвался парень, когда белые дома-коробки сменились старыми, высокими и узкими, с облупившейся краской и перекошенными заборами. Слова Фишера зависли болезненным многоточием в воздухе. Поддаваясь саднящей боли под левой ключицей, Джонсон понимал: этого самого «дальше» для Салли и не было. Но голос из-за пластмассы в кои-то веки не звучал безжизненно. В нем не было жгучих слез и горечи, только откровение бьющейся хрупкой птицей. Потерянные дети, и вот перед ними снова плеяды возможностей напополам с темной бездной. Последние лучи закатного солнца лепестками ложатся на белизну протеза, на тонкую шею, бликуют в морской глуби радужки. Ларри оглянулся по сторонам, отпустил на секунду руку Фишера, чтобы сойти с тротуара и утонуть в насыщенной зелени розовых кустов, насаженных живой оградой вдоль очередного дома. Аккуратность его второе имя, и пальцы нещадно укололо, но белый бутон в руках нежный и холодный. - Дурацкий цветочек, - глупо улыбнулся Джонсон, выбираясь из кипы листьев и отцепляя полы футболки от веток. Фишер глянул с недоумением, но затем коротко прыснул от смеха в свою эту чёртову пластмасску. Протянул ладонь, тонкие пальцы – лак всё ещё черный и до безобразия облезший – взял белую розу, вплетая короткий цепкий стебелёк в голубые пряди. В лучших традициях соцсетей и самопровозглашенных гениев. - Спасибо, - прозвучало так непривычно после извечной бегущей строки «простипростипрости». - Его вроде на руку приделывают. Им было без разницы, конечно. Впереди солнце падало за горизонт, впереди был флер ночных кошмаров и россыпи таблеток, неловкие разговоры и искренние слова под утро, острые выступы очередного выбора. Но хотелось улыбаться просто так, словно на задворках уже жило и жадно дышало знание: потерянные дети найдутся далеко отсюда, в ворохе одеял и фланелевых рубашек, под аккомпанемент автомобильных гудков сквозь открытое окно и пятого по счету будильника, среди весеннего солнца, среди запаха сбежавшего кофе. И нужно будет вставать, уговаривать глаза открыться, и кто-нибудь из них обязательно включить что-то из пост-рока нулевых на телефоне, кто-нибудь спалит завтрак. Кто-нибудь с уверенностью подумает, что они справились.