Самый сильный наркотик

Борис очень редко боялся. Не так, как когда за ним гнался неуклюжий полицейский, или когда он дрался с каким-нибудь старшеклассником за школой, а взаправду, по-настоящему. Иногда он действительно боялся отца. Он боялся, когда оставался один на улице на Украине. Но самый сильный страх ему приходилось испытывать из-за Тео. Но боялся он не его, а за него. Сколько раз Борису приходилось вытаскивать его, когда он, будучи абсолютно пьяным, пытался наглотаться таблеток или спрыгнуть с крыши. Иногда он был настолько vgavno, что не мог даже просто взобраться туда, но Борис каждый раз, сердито матерясь, оттаскивал его от лестницы и не пускал к ней больше. Он быстро понял, что пьют они совсем с разными целями. Борис скучал. Ему хотелось повеселиться, отвлечься от серой реальности. Тео хотелось заглушить боль. И пусть казалось, что в жизни Бориса дерьма случилось не меньше, он явно чувствовал себя гораздо, несравнимо лучше. Ему не нравилось, что он так сильно волнуется за Тео. Это граничило с манией. Он старательно скрывал это ото всех, но всё равно всегда боялся, что кто-нибудь однажды спросит, что он так носится с этим несчастным. А проблема была в том, что он не смог бы ответить на этот вопрос. У него и раньше были друзья, но ни к кому он не был так сильно привязан, как к Тео. Друзья… Как неправдоподобно это звучало, учитывая, что происходило между ними. Когда они напивались или были под кайфом, было всего несколько вариантов событий. Они либо истерично смеялись над всякой фигнёй, а потом блевали пол ночи, либо оказывались голыми в постели. Борис не знал, как к этому относится Тео. Но это было пол беды. Гораздо хуже было то, что он не знал как к этому относится он сам. Он старался уверить себя в том, что почти все парни в их возрасте делают такие вещи, что всё дело в том, что им (особенно Тео) не хватало классных девчонок, и подобная чепуха. И ему это почти удалось. Спустя много лет он правда почти в это верил. Но тогда, в пустыне, под безжалостным солнцем, под яркими мерцающими звёздами, под луной, почти всё время под кайфом, под одной с ним крышей поверить в это было так сложно. Он решил, что пора это прекращать, когда в один прекрасный день осознал, что правда нуждается в Тео, что хочет его, но трезвого, а не с наркотическими и алкогольными парами, наполнившими его голову. Он умел неплохо управлять своими эмоциями, поэтому всё шло почти хорошо. Он продолжал проводить с Тео кучу времени, но теперь стал общаться и с другими людьми. В какой-то момент Борис решил, что все эти мысли были очередным пьяным бредом (а в последнее время определить, где же его реальные размышления, а где этот самый бред, было сложновато), и что волноваться не о чем. Он жил своей жизнью, играл в игры, смотрел фильмы, ходил на уроки, он отлично проводил время с разными девочками. И всё же, продержался он не долго. Он заметил, что постоянно сравнивает своих новых подруг с Тео. У этой глаза совсем как у него, у этой книга такая же, как у него на тумбочке лежала, эта смеётся, как он, эта в постели стонет очень похоже… Иногда Борис думал, а не потому ли он так отчаянно цепляется за Котку? Потому что она не похожа на Тео ни в чём? Неужели он просто пытается что-то доказать самому себе? Он старался пресекать эти мысли на корню, но иногда, особенно когда ссорился с Котку, не мог об этом не думать. Почему он вообще продолжает с ней встречаться, если она такая противная? Но потом они мирились, и на некоторое время всё снова становилось прекрасно. Они снова повздорили буквально позавчера и с тех пор не разговаривали. Борис знал, что это не надолго, но всё равно сердился. Сегодня вечером, после школы, он собирался идти к ней, но она не делала вообще никаких шагов к примирению. Поэтому он взял две бутылки водки, несколько косяков и отправился к Тео. Это был прекрасный вечер. Прекрасный по их меркам. Они смотрели новый блокбастер, записанный на пиратский диск, и потягивали водку из стаканов. Выпив четверть бутылки, они решили, что этого хватит, что они даже курить не будут, но, выпив ещё по несколько глотков, поняли, что этого мало. И, когда они допили бутылку, косяков, которые принёс Борис, тоже оказалось мало. Им было жизненно необходимо больше курева, больше водки, больше одурелого смеха, больше прикосновений, больше друг друга… В какой-то момент их организмы отказались переваривать ещё хоть каплю спирта, им почему-то перестало быть от всего смешно, они просто сели на диван и, осоловело уставившись в окно, стали тихонько разговаривать. И если в жизни Бориса было немало людей, с которыми можно напиться до потери сознания, то вот так поговорить, кроме Тео, он не мог ни с кем. Потому что Тео — его друг или не только друг, и это не важно, а важно то, что он доверял Тео, а Тео доверял ему. Они говорили обо всём на свете: и о сущих пустяках, и о какой-то заумной философии, и, больше всего, о бессмысленности жизни и непостижимости смерти. Борис, кажется, отвлёкся совсем немного. Глаза начали слипаться, сейчас он буквально минутку отдохнёт и ответит на заданный вопрос. Но, когда он открыл глаза, продавленное весом Тео место на диване было уже холодным, а сам Борис лежал, как на подушке, на сложенном втрое шарфе с логотипом какой-то сетевой забегаловки. Он рывком поднял себя с постели и осмотрел комнату вокруг себя. Даже в полутьме разбросанные вещи уродливыми пятнами выделялись на фоне почти полного отсутствия нормальной мебели. Вот пустая бутылка. Вот вторая, наполовину полная. Вон там недокуреный косяк (кто из них умудрился недокурить?). Вон его ботинки. Вон в углу мирно посапывает Попчик, больше напоминая кучку грязного белья, чем живое существо. А Тео? Где же Тео? Головную боль заглушил приступ паники. Только б не на крыше! Борис хотел было надеть ботинки, но обнаружил, что они насквозь промокли. Пахли они водкой. Идя по лестнице босиком, он вспомнил, что им показалось очень хорошей идея налить алкоголь на вещи, чтобы быть пьяными даже в школе. Хорошо, что они не добрались до одежды. Пробираясь сквозь сумрак полупустого дома, он пытался успокоить себя. Может, Тео просто в туалет отошёл? Или воды попить? Похоже, Борис пробыл в отключке не больше двадцати минут. После того, сколько они выпили, блюя над унитазом, можно провести и вдвое больше времени. Окно. Можно посмотреть в окно. Стекло было немного мутным, не слишком качественным, но тем не менее через него было отлично видно одинокого худого мальчика, сидящего возле бассейна. Борис не боялся выходить на улицу без обуви. Что там может быть плохого? Открыв дверь, он, немного шатаясь, направился к Тео. Тот молча сидел на бортике, опустив ноги в воду, и не проявлял никакой реакции, даже когда Борис сел рядом с ним. Одежда на Тео была полностью мокрой, вода с волос стекала на лицо, маленькой капелькой скапливаясь на носу или подбородке. На дне бассейна, достаточно близко к бортику, валялся внушительных размеров булыжник. Борис уставился на него, пытаясь представить, что тут могло произойти, пока он мирно посапывал, лёжа на дешёвом шарфе. Он хотел что-то сказать, дёрнул рукой (очень русский жест). И задел карман штанов Тео. Пальцы чиркнули о что-то твёрдое. Он, под отсутствующий взгляд Тео, потрогал карман ещё раз. Камушки. Даже будучи таким пьяным, он был способен сложить два и два. — Ты что, утопиться здесь пытался? — Ну да, — охрипший, болезненный голос. — Что, просто руками что ли камень держал? В этот раз Тео просто кивнул. — Придурок! Да чтобы утонуть с кучкой гальки в карманах, с тобой должна знаешь какая херня случиться… — голос предательски дрожал, выдавая его с ног до головы. — Насколько тупым надо быть, чтобы… Тупым и несчастным, мысленно добавил Борис. — Пошёл в жопу, — как-то вяло ответил Тео. — Сам пошёл. Борис толкнул Тео так, что тот чуть не упал в воду, но потом сам же схватил его за мокрую одежду, не давая соскользнуть с бортика. От них воняло хлоркой и алкоголем, и ещё немного травкой. Несколько минут они так и сидели в тишине, вдыхали ядовитый воздух пустыни и полоскали ноги в ядовитой бассейновой воде. Борис похлопал себя по карманам в поисках курева. Пусто. Он вспомнил нецелый косяк, который видел в комнате, и мысленно выругался из-за того, что не додумался прихватить его с собой. Вдруг Тео зашевелился, и в первую секунду Борис подумал, уж не хочет ли он снова прыгать в воду, и даже приготовился его спасать, но тот просто повернулся в его сторону и заговорил: — А какая херня? — Что? — Какая херня должна случиться? — он выждал пару секунд и добавил. — Ну, чтобы утонуть. Борис сначала удивлённо уставился на него, а потом схватился за голову обеими руками: один из тех жестов, которые вообще были ему не свойственны. — Пиздец, — то ли прошептал, то ли прошипел он, — Поттер, это пиздец. — Сам знаю, — нарочито безразличный тон, неровное дыхание, скребущие холодный бортик пальцы. — Но ты не понимаешь. Никто не понимает. Даже ты. Это я тогда должен был умереть. Я, а не она. А умерла почему-то она. Это нечестно. Вот за что она, такая хорошая, всегда оказывалась в таком дерьме, а? — Поттер, послушай, — попытался Борис заткнуть его. В любой другой ситуации это было бы очень просто. Борис умел перебивать и даже любил. Но ещё он отлично знал, что в таком состоянии Тео, если не дать ему выговориться, будет в лучшем случае плакать, а в худшем вернётся к своим отчаянным попыткам покинуть этот мир. — Нет, Борис, не надо. Ты не понимаешь! Лучше скажи, почему всё так? Почему у меня, у такого плохого, всё хорошо, а она, такая хорошая, умерла? Это не честно, так не должно быть. Я должен прекратить это, я должен… — Да в каком месте у тебя всё хорошо?! — не выдержал Борис. — Я же живой, — не унимался Тео, — а она нет! А должно быть наоборот. И картина эта мне была вовсе не нужна. И вот то, что ты мне мешаешь постоянно, это только потому, что ты без меня скучать будешь, я знаю, ты… Это была истерика. Трезвым Тео таких вещей не говорил никогда, но и пьяным он говорил их редко. Очень редко. Надо было что-то делать, но Борис не знал что. Слова тут не помогут. И алкоголь, и курево далеко, а оставлять Тео одного нельзя. Последний, отчаянный шаг. Резко, почти воровато, Борис схватил его одной рукой за затылок и поцеловал в губы. На несколько секунд воцарилась тишина. Казалось, что можно услышать, как из бассейна испаряется вода вместе с ненормальным количеством хлорки. Борис успел тысячу раз пожалеть о том, что сделал. Заткнуть Тео у него вышло, но как с его стороны это выглядело? Наверное, просто отвратительно. Они очень, очень редко целовались. Они делали гораздо более серьёзные вещи, но поцелуи почему-то казались слишком ярким проявлением чувств. Можно было задуматься о том, что это должно для них значить, но в тот момент Борис думал лишь о том, как неуместно было это действие. И, когда он уже начал поддаваться панике, Тео потянулся к нему и поцеловал его тоже, в этот раз по-настоящему. Глубоко, долго, с привкусом водки и травки. И плевать Борис хотел на забытый в комнате окурок. Зачем ему косяки или порошок, или кислота, когда у него есть самый сильный, самый дорогой, самый запретный наркотик? У него одного, больше ни у кого в мире. Тео был лучше любой мыслимой и немыслимой дури, которую можно было купить не только в этом штате, но и вообще где угодно. И Борис «подсел» на него гораздо сильнее, чем на любые таблетки или алкоголь. Они стаскивали друг с друга одежду прямо там, у бассейна, не волнуясь больше ни о чём. И Борис точно знал, что если и существует наркотик, который вызывает привыкание с первого раза, то он уже попробовал его. Они старались хоть немного приглушать стоны, хотя знали, что здесь их никто не услышит. И сколько бы раз Борис не пытался завязать с этим, он никогда не смог бы отказаться, когда Тео так активно, жадно отвечал на поцелуи, так дрожал всем телом от каждого его прикосновения. Тео то закрывал глаза, то открывал их снова, и взгляд его всегда был сфокусирован на лице Бориса. Они никогда не признаются друг другу в том, какой наркотик стал для них лучшим в мире. На утро один из них не будет помнить половину случившегося, а второй вообще почти ничего. Но зависимость никуда не денется. Они лежали рядом с бассейном и тяжело дышали. Теперь вокруг было много запахов, заглушающих противную вонь хлорки. Камушки впивались в их спины. Борис был готов бросить ради Тео все наркотики в мире, если тот попросит. Но Тео не просил. Никто из них ни о чём не просил. Тео встал и тут же зашатался и задрожал. Несколько долей секунды он ловил хрупкий баланс, а потом всё-таки распрямился и, всё ещё некрепко держась на ногах, протянул руку Борису. Дотянуться до протянутой руки не представлялось возможным, поэтому он встал сам, почти поскальзываясь на измазанном в различных жидкостях кафеле. Он подхватил их одежду и, чуть не падая, натянул свои трусы и шорты. Тео поступил так же. Пошатываясь и опираясь друг на друга, они шли в сторону дома и соприкасались разгорячёнными телами. Рёбрами к рёбрам, острыми бедренными костями, локтями и плечами. Постель в доме не была застелена. Когда они легли (упали) на кровать, Тео невесомо поцеловал Бориса в шею. По телу прошла предательская искра. Они молча лежали вместе под тонким одеялом, которое давно уже пропахло ими так, что стирка не помогала. Похоже, Тео спал. Борис пытался успокоить сердце, которое билось слишком быстро. Это нормально. Ничего такого не случилось. Это происходит не в первый раз. Не о чем волноваться. Он просто хотел успокоить друга. Расслабиться. Повеселиться. Они оба были пьяны. Находясь на грани сна и реальности, Борис почему-то вспоминал глупые школьные лекции типа «мы против наркотиков» или «наша школа за здоровый образ жизни», на которых учителя скучающими голосами повторяли давно заученные фразы. Например, «наркоман почти никогда не признаёт, что он зависим». Почти засыпая, Борис обнял Тео за талию. Тот неуютно поморщился и попытался отодвинутся. Смешно. Это-то после всего, что только что произошло. Но Тео продолжал ворочаться, и, кажется (вот чёрт), ему снился кошмар. Борис пододвинул его обратно и обнял ещё крепче. — Шшш… Поттер… Это же я.