Шёпот в ночи

Ночью люди говорят то, чего никогда не скажут днём. Вы заметили, что ночью голоса у людей, особенно у женщин, меняются? Утром, после ночных разговоров, люди стыдятся смотреть друг другу в глаза. Люди вообще стыдятся хороших вещей, например, человечности, любви, своих слёз, тоски, всего, что не носит серого цвета. (К. Г. Паустовский)

Лань Ван Цзи, Второй нефрит ордена Гу Су Лань, внезапно проснулся посреди ночи и очумело огляделся вокруг. Словно какая-то неведомая пружина распрямилась и подкинула его с кровати. Что это было? Кажется, вчера они пили… Нашарив огниво на низеньком столике рядом с собой, он зажёг маленький фонарь-ночник, но спокойствия ему это не прибавило. Ханьфу, пояс и тщательно расправленная лобная лента были аккуратно сложены на том же столике, сапоги составлены рядышком возле кровати. Вот только он сам совершенно не помнил, как раздевался и ложился спать. За круглым окном неспешно плыла полная Луна, обрамлённая лёгкими облаками, словно вышитая серебром на тёмном шёлке ночи. Ветер чуть шевелил приспущенные занавеси, постельное белье пахло чистотой и свежестью, а главный виновник его пробуждения сладко посапывал на кровати рядом. Вэй У Сянь, его тайная любовь и явная ненависть. Его головная боль, а более того - боль сердечная, кошмар всей его жизни, прошлой и нынешней. Бывший соученик. Скандально известный некромант недалёкого прошлого. Тот, которого все, до недавнего времени, считали погибшим, а душу его — развеянной в безвременье. Да видно, такие как он просто так не умирают — они внезапно возрождаются, сваливаясь благонравному Лань Ван Цзи как снег на голову. Кто из них двоих мог знать, что несостоявшийся юный заклинатель Мо Сюань Юй, доведённый до отчаяния собственной семьёй, призовёт в своё тело дух грозного Старейшины И Лина. Заплатив собственной душой за этот призыв. С условием, что призванный отомстит семье Мо за его позор и унижения. С призывом у Мо Сюань Юя всё получилось. Что весьма странно: никто же его всерьёз не учил боевой ритуалистике. С местью — ну, почти да, хоть и небезупречно. А результат этого возрождения Лань Ван Цзи предпочёл держать при себе, хвала Небесам, что вовремя его встретил. Целее будет. Вероятно, уютное тепло тела Вэй У Сяня и разбудило заклинателя, неизменно проводившего свои ночи в аскетичном одиночестве. И как этот пройдоха здесь оказался? Так, спальня находится на втором этаже трактира. Значит, на первом этаже мирно спят юные адепты, слегка подгулявшие после благополучного возвращения из мёртвого города И. Которых нужно разбудить рано утром, согласно строгим орденским правилам, и дать им усиленную нагрузку на утренней разминке, чтобы не расслаблялись… Ой, голова! Судя по ломоте в висках, подгуляли вчера не только ученики. Поморщившись, заклинатель плеснул какой-то жидкости из глиняного кувшина в стоящую рядом фарфоровую чашку и осторожно попробовал. Хвала Небесам — чистая вода! Клочья рваного тумана в голове начали медленно, но верно оседать. Итак, что же было прошлым вечером? Они вернулись из города И вместе с учениками. Не без приключений, но в целом удачно. Затем пили, а потом? Нет, конечно лежащего рядом Вэй У Сяня можно даже руками потрогать, но что было между «пили» и «уснули»? Лань Ван Цзи провёл руками вдоль тела спящего, и его пальцы знакомо кольнули мельчайшие невидимые иголочки. Заклинание оцепенения? Которое он ещё и сам накладывал? Да, видимо, покуролесили они вчера изрядно! Но сам-то Вэй У Сянь тоже хорош! Счастливый же нрав достался ему от предков: плохого не помнит, неудобств не замечает, всегда весел и готов на любые каверзы. Вот и вчера, лишённый возможности двигаться, он преспокойно уснул, нисколько не смущаясь щекотливостью своего положения. Лань Ван Цзи смотрел на него и чувствовал, как кровь приливает к щекам. Если тогда, во время их первой встречи в деревне Мо, после тринадцати лет полной неизвестности, Вэй У Сянь ещё как-то походил на того несчастного юношу, пожертвовавшего ему своё тело, то сейчас он всё более становился собой. Даже подрос немного. И мягкие черты лица Мо Сюан Юя постепенно приобретали большую чёткость и правильность. Тень от длинных ресниц лежала на его щеках, слегка подрагивая в свете ночника. Вэй У Сянь, спящий рядом с ним, казался прежним — юным и доверчивым, открытым настолько, что у невозмутимого Лань Ван Цзи защемило в груди и перехватило дыхание. Кажется, вот сейчас тот откроет глаза и одарит его одной из своих солнечных улыбок, от которых он тихо таял ещё в школе ордена, но всегда отворачивался с крайне независимым видом. — Вэй-сюн… — тихо позвал его Лань Ван Цзи. — Вэй-сюн! — Лань-гэгэ? Что случилось? — сонно пробормотал тот, неохотно разлепляя веки. Спросонья его глаза были какими-то мутноватыми, неопределённо-тёмного цвета. А может быть, это вчерашние возлияния не прошли бесследно даже для такого лихого гуляки, как он? — Прости, кажется, я вчера тебя обездвижил. Сам не помню, как это получилось. Я снял заклинание — можешь перейти в свою комнату. — Не-а! — нахально заявил он, сладко потянулся и перевернулся на бок. — Мне и здесь неплохо. — Да ты ещё пьян? — неподдельно удивился Лань Ван Цзи. — Хорошо, оставайся. Не гнать же тебя? И вообще, пьяных и убогих обижать грешно. — Я трезв как стёклышко! — обиженно возразил Вэй У Сянь, даже и не думая двигаться с места. — Остекленевший, что ли? Похоже на правду! — невозмутимо поддел его Лань Ван Цзи. — Ван Цзи-сюн! Что я слышу? Неужели ты научился шутить? — от удивления с Вэй У Сяня, похоже, слетели последние остатки сна. — Вэй Ин, а ты тоже ничего не помнишь из того, что творил, будучи пьяным? — коварно поинтересовался Лань Ван Цзи, намеренно пропустив его вопрос мимо ушей. Вэй У Сянь озадаченно нахмурился. Тоже? Неужели этот облачный змей из ордена Гу Су Лань так убедительно притворялся вчера вечером? И прекрасно помнит, как связывал руки Вэй У Сяня своей лобной лентой, и их пьяную игру в догонялки вокруг ширмы тоже помнит? И взаимные робкие, легчайшие поцелуи. И его страстно-откровенные «Мой!» и «Хочу!», от которых колени Вэй У Сяня подкосились и тягуче заломило где-то внизу живота. Слишком стыдно в этом признаться. Слишком… сладко? — Ничего! — решительно заявил он. — Более того, если ты сейчас меня о чем-то спросишь, и я отвечу, то утром я об этом обязательно забуду. Так что, пользуйся моментом — сейчас я с тобой предельно честен. Вот так, пожалуй, будет справедливо. В конце концов, разве он сам не задавал вчера заклинателю крайне провокационные вопросы, и не получил на них совершенно честные ответы? Правила игры обозначены с обеих сторон, и пусть безупречный Нефрит сам решает, принимать ли ему их. Лань Ван Цзи сдержанно кивнул и улёгся на ложе рядом с ним, опираясь на локоть. Его сильная, но изящная рука, подпирающая голову, казалась действительно изваянной из белого нефрита. Магического камня, ледяного на вид, но странно тёплого на ощупь. — Вэй Ин… страшно ли было тебе умирать? — на скулах Лань Ван Цзи проступили багровые пятна. Спрашивать о подобном — верх бестактности, и если некромант прогонит его прочь, он будет совершенно прав. Но тот лишь задумчиво поднял взгляд к потолку. — Нет, я не чувствовал страха. Когда мои лютые мертвецы обернулись против меня, это было скорее досадно. Они должны были стать моим оружием, защитить нас всех, а вместо этого разорвали в клочья моё прежнее тело. Я же их в пещере выращивал, как детей родных воспитывал — и вот, такая чёрная неблагодарность! — Вэй У Сянь смешливо фыркнул в рукав исподней рубахи. Определённо, этот шалопай даже самую возвышенную трагедию мог превратить в фарс, но Лань Ван Цзи слушал его внимательно и серьёзно. — А ещё было больно… нет-нет, я говорю не о физической боли, её я совсем не помню. Больно было за мой новообретённый клан. Вэни провозгласили меня своим Старейшиной, они поверили мне и нуждались в моей защите. А я… Я обещал их защитить — и не смог. — Я так хотел сберечь тебя… увести с собой в Гу Су. Но ты меня не послушал, — упрёк заклинателя прозвучал печально и очень мягко. И столь же мягким, ласкающим был взгляд его светлых, медово-горчичных глаз. — Я бы не свернул со своего пути, — отрицательно покачал головой Вэй У Сянь, — и ты понимаешь это не хуже меня. На гору Луан Цзан ушло пятьдесят человек из клана Вэнь. Женщины, дети… Мужчины, которые остались в живых, даже не были воинами. — И тебя не смущал тот факт, что орден Ци Шань Вэнь узурпировал власть среди орденов заклинателей и карал непокорных? Что люди клана Вэнь сожгли Пристань Лотоса и убили твоих приёмных родителей? — Что с того? — пожал плечами Вэй У Сянь. — Я и сейчас не поступил бы иначе. Вэнь Жо Ханю, его сыну Вэнь Чжао и его пассии Ван Лин Цзяо я уже отомстил лично. Ты видел, насколько грязно и страшно это было. А мне об этом даже вспоминать не хочется. Лань Ван Цзи невольно вздрогнул. Он даже сейчас затруднялся сказать, что тогда его ужаснуло больше: обезображенные трупы глав клана Вэнь или мрачная, удовлетворённая улыбка взирающего на них Вэй У Сяня и кроваво-красный блеск в его глазах. Но вслух он сказал совсем про другое. — Прежде ты улыбался совсем не так. Светло, солнечно… Так, что я просто не мог не смотреть на тебя, — грустно признался он. Ничего, ночью можно сказать даже такое. — Я изменился, да. Я стал тем, кем должен был стать для нашей победы над кланом Ци Шань Вэнь, — задумчиво согласился Вэй У Сянь и успокаивающе коснулся его плеча. Лань Ван Цзи даже не вздрогнул от его прикосновения, будто ждал чего-то подобного. — Но после победы мне больше некому было мстить. От Вэней осталась жалкая горстка людей, которые даже защитить себя не могли. Разве виновата в чём-то бедная Вэнь Цин, выходившая моего сводного брата Цзян Чена? Или робкий и вежливый лекарь Вэнь Нин, насмерть забитый кнутами надсмотрщиков? При одном напоминании о Вэнь Нине Лань Ван Цзи болезненно поморщился, но быстро взял себя в руки. — Знаешь, твоё решение возглавить остатки клана Вэнь тогда казалось мне безумием. И не только мне. Я только теперь понимаю, что сострадание, превозносимое в нашем ордене превыше прочих добродетелей, выглядит именно так. — Но я не смог… — покачал головой Вэй У Сянь, и глаза его как-то подозрительно заблестели. — Не спас и не защитил! — Сложно, знаешь ли, выстоять, когда против тебя двинулись все четыре клана твоих бывших союзников, — попытался утешить его Лань Ван Цзи, но некромант уже не сдерживал себя. Никто и никогда не видел его плачущим, но ночью можно позволить себе даже это. — Там не осталось никого, понимаешь? Никого из живых! Вэнь Цин, бабушка Лин, Четвёртый дядюшка — все мертвы. И даже маленький А-Юань, который за свою короткую жизнь мухи не обидел… — две прозрачные капли скользнули по его щекам и канули куда-то в складки одеяла, сверкнув на лету как маленькие жемчужины. — Не все! — решительно возразил заклинатель и, уже не думая, просто обнял Вэй У Сяня, бережно прижимая его к своей груди и легонько поглаживая блестящие пряди угольно-чёрных волос. Чувствовал, как нижняя рубаха постепенно промокает от его горячих слёз, а в груди разливается благодатное, странно знакомое тепло. — Что… ты сказал? — Вэй У Сянь вскинул на него потрясённый взгляд. Его ресницы слиплись острыми стрелочками, а белки глаз покраснели. Но сами глаза были уже прежние — серые, цвета старого серебра, а не те ореховые, зеленовато-карие, доставшиеся ему вместе с телом пожертвовавшего собой Мо Сюань Юя. Очевидно, прежняя личность постепенно перестраивала новое тело под себя. — Я не мог спасти всех, — успокаивающе шепнул Лань Ван Цзи, легонько касаясь губами его уха. — Там, на горе Луан Цзан, после твоей гибели творилось такое светопреставление, словно земля и небо поменялись местами. Но Би Чэнь может поднять в воздух двоих. Меня и одного маленького мальчика. Того самого, что любил играть соломенными бабочками и называл меня «богатей-гэгэ». — Би Чэнь выдержит даже троих… — припомнил Вэй У Сянь их давний, совместный полёт на магическом мече. — Но почему, почему ты молчал, Лань-гэгэ? Не обмолвился даже словечком? — пальцы некроманта впились в округлое, мускулистое плечо заклинателя, вдавливаясь крепко, почти до синяков. — Я ведь ещё в деревне Мо, сразу после своего перерождения, почувствовал что-то такое… родное и близкое… совсем рядом. Которое мне просто необходимо заслонить собой. Это потом уже я логично объяснил себе самому, что ученики ордена Гу Су Лань попали в переплёт и нехорошо оставлять несчастных юношей без помощи. И я помогал, но изо всех сил делал вид, что я тут ни при чём — так, деревенский дурачок Мо Сюань Юй, из любопытства оказавшийся рядом. А он, когда ты явился к нам на помощь, и всё благополучно закончилось, подошёл ко мне сам и поблагодарил. Это ведь был он? Лань Сы Чжуй — мой А-Юань? — Не щиплись! — чуть повёл плечом Лань Ван Цзи, освобождаясь от цепкого захвата его пальцев. — Наш. Наш А-Юань. В голосе заклинателя сквозила почти отцовская гордость. Такая, что Вэй У Сянь почти взревновал. Ещё бы: он сам растил мальчика, но совсем недолго, и навряд ли юноша теперь вспомнит старейшину И Лина, который подсаживал его на дерево или вытаскивал из лужи. А-Юаню тогда и пяти лет не было… Значит, Лань Ван Цзи не только воспитал его, но и дал свою фамилию. Оно и понятно: слишком опасно было для малыша оставаться Вэнем. Он всегда был рядом с подрастающим мальчиком, поддерживал, любил его — и все ответные чувства воспитанника достались ему. А теперь Вэй У Сяню уже поздно надеяться на подобные чувства со стороны А-Юаня: юноша вырос. И в ордене на хорошем счету. Вон, магистр его даже на самостоятельное задание в деревню Мо отправил, не сомневаясь, что Лань Сы Чжуй справится с его поручением. Кто же знал, что адепты встретят там не беспокойных ходячих мертвецов, а многократно превосходящую их по силам отсечённую Руку? — И ты молчал… — с упрёком повторил Вэй У Сянь, наконец-то оставив в покое его плечо, и бессильно рухнул обратно на ложе. Второй нефрит приподнялся над ним, пристально вглядываясь в его лицо. — Где уж нам с тобой детей заводить? — с неожиданной горечью произнёс он. — Между собой-то разобраться никак не можем! Ответный упрёк был настолько справедлив, что даже языкастый Вэй У Сянь не нашёл что ему ответить. Просто уткнулся лбом в его плечо, безмолвно соглашаясь. Сколько лет они оба бегали от собственных чувств, игнорируя очевидное? И даже смерть Вэй У Сяня, разлучившая их на тринадцать лет, ровным счётом ничего не изменила — всё те же неловкости и недомолвки. Некоторое время они молча лежали рядом, согревая друг друга теплом своих тел в тишине летней ночи. Слишком многое они вспомнили, слишком многое назвали по имени из того, о чем немыслимо сказать при свете дня. Вэй У Сянь заговорил первым: всё-таки он и в нынешнем своём воплощении оказался прежним жизнерадостным болтуном. — Лань-гэгэ! А когда встанет солнце, мы снова будем делать вид, что ничего не помним? Что просто были пьяны: хватили лишнего, наболтали чепухи — с кем не бывает? Несмотря на шутливый тон, смотрел он выжидательно и серьёзно. Маленькие отражения ночника трепетали в его бездонных зрачках. Лань Ван Цзи оценил его великодушие: мятежный некромант оставлял ему место для шага назад. Только скажи, что ничего не было — и всё будет по-прежнему, и снова можно будет молчать о том, что жило в нём и рвалось наружу долгих тринадцать лет. Губы Лань Ван Цзи тронула лёгкая улыбка. — Как знать, — медленно произнёс он, — как знать… Спи, убожество моё, спи, пока ещё можно. — Крайнее убожество! — назидательно поправил его Вэй У Сянь, уютно устраиваясь в кольце его рук. Ему для этого даже особо двигаться было не нужно, чуть теснее прижался — и готово. До времени подъёма, определённого незыблемыми правилами ордена Гу Су Лань, оставался ровно час.