Drawn apart New York and London

Though I'm far away I know I'll stay, I know I'll stay Right there with you.

Черничный сумрак забирает в свои объятия западный Лондон, и фонари загораются тут и там тёплым ореолом, словно фитильки сигарет в губах прохожих. Бен сидит на краю кровати в темноте и не хочет замечать чемодан, в металлических деталях которого отражаются огни города. Тот вырос посреди коридора чёрной горой, и глаза Харди различают лишь белый язычок бирки, на котором указан конечный пункт путешествия клади. Возвращаться из Нью-Йорка в Лондон с каждым разом становится всё тяжелее, родной дом встречает чёрными окнами его квартиры, настолько контрастными с соседскими жилыми, что кажется, эти пустые квадраты ничто иное, как дыры в рядах белоснежных зубов или как прогалы в тех местах, где недостаёт зубчиков у расчески. Собака на передержке у друзей и, забыв об этом, парень в первую минуту пугается, потому что радостное чудо не встречает его, стоит только перешагнуть порог. Потом сердце отпускает и, выдохнув, он стягивает обувь и идёт в свою комнату, с досадой чувствуя в руках фантомную мягкость родной собачьей шерсти. Джо видит, как Бен хлопает по карманам брюк и хмурится, не находя пачки сигарет. У Маццелло нет зависимости от табака, но с появлением Бена в его жизни, в каждой комнате обнаруживается пепельница и самая простая зажигалка из супермаркета через дорогу. Он выдвигает ящик стола и достаёт новую красно-белую пачку, подковыривает ногтем защитную пленку и, стянув ее, вытягивает тонкую сигарету. Бен заинтересованно наблюдает за ним, вытянув стройные ноги и бесцеремонно водрузив их на колени хозяина квартиры. Колесико зажигалки не с первого раза даёт искру и, наконец, добыв огонь, Джо подносит к нему кончик сигареты, позволяя ему на пару секунд погрузиться в пламя и начать тлеть, а потом делает затяжку. Горло с непривычки обдает жаром и обдирает, словно наждачной бумагой, в глазах собираются слезы. Даже в носу оседает табачная горечь и, приподнявшись с кресла, Джо протягивает Бену сигарету. Тот поддаётся навстречу и захватывает ее в плен своих губ, едва касаясь ими пальцев мужчины, отчего у последнего всё внутри скручивается спиралью. Глубоко затянувшись, Бен выдыхает дым через нос, ленясь приподнять руку с подлокотника, и позволяет тлеть табаку, превращаясь в серый пепел, готовый вот-вот сорваться на дорогую кожаную обшивку кресла. Джо, морщась, пододвигает пепельницу ближе к парню, и тот, соизволив всё-таки поднять руку, стряхивает горькую пыль в хрусталь. Рейс через три часа. Самое время собираться и заказывать такси, но они сидят вот так друг напротив друга, не зная, что сказать. Джо может найти тысячу причин, чтобы убедить его остаться, и на каждую Бен может согласно покивать головой, выкидывая из чемодана все свои вещи и отключая телефон. Но уже через 15 часов он сидит в своей пустой квартире, не смея притронуться к своему чемодану, в котором будет его свитер, надетый Джо на интервью, его футболка, в которой Джо ходил по своему дому, не найдя, видимо, своего собственного шкафа, полного абсолютно таких же футболок, его толстовка, без которой Джо совершенно отказывался выходить в магазин, потому что она очень мягкая и тёплая (и пахла Беном). И сейчас последний боится открывать чемодан, потому что все его вещи теперь принадлежат Джо. Его парфюм, пот и едва уловимый запах сладкого ореха глубоко въелись в тонкий хлопок. Бен боится открывать чемодан, потому что едва вещи окажутся выдернутыми из уютного плена, то их запах рассеется и утечёт сквозь пальцы, и Бен окончательно распадется на кусочки, не в силах сделать вдоха, потому что он увидит Джо лишь через пару месяцев, а этот чемодан сейчас, как капсула времени, с которой он пересёк Гринвич. Возвращаться из Нью-Йорка становится все тяжелее, потому что в Лондоне уже может быть новый день, в то время как Большое яблоко живет вчерашним. И Бену приходится переводить часы вперёд, потеряв сотни минут на высоте 10 км над уровнем земли. Он надеется, что там, в прошлом, Джо всё так же ждёт его возвращения, и эта разница в 5 часов не рвёт эту тонкую красную нить, тянущуюся над океаном и соединяющую Крайслер Билдинг и Биг Бен. Харди с трудом встает с кровати и, пройдя в коридор, включает свет; не привыкшие к свету глаза режет боль. Он находит на полке красный маркер и обводит им дату на настенном календаре, когда он сойдёт в аэропорту имени Джона Кеннеди и будет выискивать в мозаике лиц родное. Худое, слегка поросшее щетиной, с напряженными глазами, цвета древесной коры, тонкими губами и выделяющимся острым кончиком носа, который он обязательно поцелует в первую очередь, после того как крепко стиснет его обладателя в объятиях уже дома, будучи скрытыми от любопытных глаз. Он знает, что их любовь не такая, как в кино. И в аэропорту они не побегут друг другу навстречу, как это там обычно бывает, а просто спокойно найдут друг друга взглядом и обнимутся как добрые приятели, сядут в такси и, пряча сцепленные пальцы в кармане пальто, будут смотреть каждый в своё окно. Их любовь проста, как пробуждение, в солнечный воскресный день, с мятыми простынями, убежавшим кофе, мукой, рассыпанной по столешнице и осевшей на волосах и майках, с тёплыми поглаживаниями друг друга под столом, когда кто-то из них решает провести кончиками пальцев ноги вверх по икре, состроив совершенно спокойное и невозмутимое лицо. Они знают, что нет смысла призывать другого остаться, потому что тот вернётся. Сколько бы километров их ни разделяло. Сколько бы листов сценария ни пришлось учить. Сколько бы ни приходилось прятать свои чувства на людях. Просто Джо достаточно проснуться немного раньше и смотреть на мирно спящего рядом человека, думая о том, что Бог очень постарался, когда создавал эту красоту, а Бену нужно лишь хриплое и тихое «любовь моя» в динамике телефона, которое ощущается, как легкий поцелуй в висок. Бен опускается на колени и тянет собачку молнии на чемодане. Достаёт свою майку и вдыхает до боли родной запах. Ты научил меня одному из самых важных уроков в жизни: я заслуживаю того, кто знает, как меня любить.