Друг

Тех, с кем мы общаемся каждый день и не успеваем устать, мы зовем друзьями. Тех, кто шутит дурацкие шутки в самый неподходящий момент и всячески пытается разделить с тобой собственную радость, мы зовем друзьями. Тех, кому привык доверчиво и безоговорочно рассказывать все секреты, мы тоже зовем друзьями. И ужасно больно, когда эти друзья перестают таковыми быть. Еще больнее – наблюдать их явное отдаление и ставить аккуратный черный крестик на некогда крепких узах. Патрик Стамп знает об этом не понаслышке. ****** С Питером-ака-мистер-Гиперактивность-Вентцем он знакомится где-то в младшей школе. Вернее, знакомится сам Пит, а Стампу остается лишь рассеянно улыбнуться и руку в ответ пожать, сразу пряча миниатюрную ладошку в кармане брюк. Ему неловко и отчего безумно страшно, – раньше ведь никто не хотел с ним общаться – а здесь этот чудаковатый мальчишка с улыбкой во все тридцать два и торчащими в разные стороны прядями. И он не просто смотрит – спрашивает: – Ты чего такой унылый всегда? Прямо как наша соседка: только ворчит да плюется. Я ей однажды доброго дня пожелал, так она вся скукожилась, насупилась и как начнет завывать, что, мол, утро еще. Думал, сам постарею, пока ее слушать буду. Он говорит это серьезно-серьезно, будто ничего в мире важнее и нет. Будто вся его вселенная состоит из таких вот несносных старушек, веселья и смеха, а еще, может быть, свежих булочек, которыми от него так приятно пахнет. Патрик смотрит на него удивленно и чуть-чуть с опаской, точно на сошедшего со страниц той странной книги пришельца, но все же смеется. Его забавляет напускная важность Пита и откровенно поражает его же простота. – Ну чего ты? Я же абсолютно серьезно, – обиженно хмурится Вентц. Почти обиженно. Он и сам-то едва сдерживает улыбку и уже через смех добавляет: – Вот тебе бы понравилось, если бы перед тобой сейчас стоял старый дед и вещал о том, где молоко дешевле? И даже не шоколадное, а самое что ни на есть обычное. – Было бы, наверное, ужасно скучно слушать про молоко... – А я о чем! Сплошное занудство. Так что не кисни. Все у тебя будет хорошо. Уж я-то обещаю. Он небрежно плюхнется на стул рядом, очевидно, намереваясь занять давно пустующее место за партой Стампа, и чуть не рухнет на нем же. Усмехнется собственному невезению и из рюкзака достанет разрисованный учебник со сгрызенной ручкой. Весь его вид, все вещи и даже голос кажутся абсолютно беспечными, потрепанными, а все же счастливыми. Да и сам Вентц внушает какое-то невольное чувство простоты и доверия, и Патрику отчего-то думается, что он не соврал и правда сдержит свое обещание. ****** И, на протяжении почти семи лет, он не дает в этом усомниться. Вываливает свои дурацкие идеи, точно генератор случайных обстоятельств, шутит странные и не всегда смешные шутки и норовит вытянуть из дома, потому что: – Да ты так целую жизнь и просидишь в четырех стенах, ничего не видев и никого не зная. – Я бы с радостью, но родители не пускают. Прости, – обычный ответ, полный грусти с привкусом разочарования где-то на кончике языка. Прости. А потом они сыпятся еще и еще... – Ого! Ты так быстро пробежал кросс. Жаль, что я так не могу. Я, наверное, недостаточно хорош для тебя... Прости. – Мама убьет меня, если узнает, что я болтаю с тобой вместо того, чтобы делать домашку. Давай поговорим в школе? Прости. – Это ужасно, Пит. Я не стану даже пробовать сигареты. Пожалуйста, никогда больше не предлагай мне такого. Прости. – Ты нравишься мне. Не просто как друг, понимаешь? Прости, Пит... Прости. Собственно, нет ничего удивительного в том, что Вентц отдаляется. Находит себе новых друзей: лучше, свободнее, распущеннее... натуральнее. А Патрик... Патрик остается один. Снова. Он замыкается в себе и с головой уходит в учебу, которую вскоре привычно теснят комиксы и сай-фай сериалы. Иногда ему даже кажется, что так проще, уютнее в своем выдуманном мире, чем снаружи его, где взгляд непроизвольно тянется к Питу, а тот в ответ лишь смеется с него, как когда-то смеялся с ним. Ничего. Заслужил. ****** И он уже почти привыкает наблюдать за Питом издалека, довольствуясь пустым одиночеством, как вдруг происходит Это. – Убирайся отсюда, рыжий! – доносится откуда-то неподалеку, и Патрику не нужно даже оборачиваться, чтобы узнать голос одного из новых друзей Вентца. – Именно. Будь уж добр свалить и не мешаться под ногами, – в прочем, с тем же успехом он узнает и самого юношу. Это, кажется, входит в их привычку: прикопаться на досуге и исключительно потому, что скучно. Они сильнее, они влиятельнее, они популярнее. Питер нашел себе отличную компанию, а Патрик... Что ж, сейчас он действительно мешает пройти в класс не только им, но и паре-тройке других одноклассников. А потому он побежденно вздыхает и спешит ретироваться, уйти куда-нибудь подальше и больше не попадаться им на глаза. Вот только Пит явно не намерен позволять ему уходить. Он ловит Стампа за запястье и разворачивает к себе лицом, а сам будто бы думает еще, гадает над величайшей загадкой человечества и вдруг выдает совершенно серьезно: – Да шучу я. Я люблю тебя, мужик. Абсолютно гейски. – Ты ведь имеешь в виду "абсолютно не гейски"? – Патрик хлопает глазами, растерянно, и от души надеется, что ему просто послышалось. К подобным заявлениям со стороны бывшего друга он точно-точно не готов. – Я имею в виду то, что сказал, – резко чеканит Пит, и по толпе зевак приходится вполне ожидаемый шепот. Они тоже не были готовы услышать нечто такое. И особенно хорошо это видно по выражению лица парня, пришедшего вместе с Вентцем. – Заткнись, Томми, чертов ты мудак. – Какого хрена ты творишь, Пит?! – тот его, конечно, не слушает. – Исправляю ошибки. И ты – первая на очереди. А он, – парень кивком указывает на Патрика, который, кажется, уже давно словил мини-инфаркт, и улыбается самой ясной улыбкой. – Вторая. Я не должен был менять дружбу с ним на твою, – ты ведь все равно никогда мне не нравился – но теперь я просто хочу променять твою на... Хэй, Пат, помнишь, ты однажды мне в любви признавался? Пойдешь со мной на Зимний бал? – Да? – задыхается. Судорожно ловит ртом воздух, еще не в силах поверить, и цедит кое-как: – Да, пожалуйста. И тогда Пит обнимает его, а Стамп невольно замечает, что от него все так же вкусно пахнет выпечкой. Вот только аромат этот смешивается с запахом никотина – таким противным, что хочется нос зажать – и, самую малость, со сладким послевкусием его "сейчас". – Как считаешь, мне надеть синий галстук? – Вентц говорит это громко, чтобы слышали все, и уже на самое ушко, исключительно для Патрика, добавляет: – Думаю, я правда хотел бы поцеловать тебя прямо здесь, на глазах у всей школы. Но тебя бы, наверное, тогда точно удар хватил, так что... Позволишь мне сделать это, когда мы будем наедине, Пат?