О чем молчит море

— Постой, Бервальд… смотри… — Белокурая дева, похожая на прекрасную морскую никсу, смеясь, бежит по мелководью совершенно не заморачиваясь, что подол ее персикового платья намок. Роскошные, светлые волосы рвет ветер, и Швеция сосредоточенно наблюдает, словно боится, что сильный порыв, отпугивающий синие, пахнущие солью и свежестью волны, снесет это хрупкое создание с мелководья,- поглотит ее и не оставит следа. Тонкую, покрытую сеткой шрамов, ручку ясной Ани, он, догнав, спешит коснуться, а после стискивает в объятьях толстых пальцев. Стылая, она еле ощутимо колит ладонь, разгорячившую ее своим контрастным жаром – руки их, верно, немеют от прикосновения друг к другу, вновь воссоединяясь в целостное одно. Он видит: девушка улыбается. Только ему, абсолютно искренне по-детски: ясно и наивно сверкают губы в свете заходящего огня. Это не маска, вымученная на встречах – пред ним девушка без своего незримого щита. — Аккуратнее. Здесь скользкий песок, — заботиться мужчина, когда Анна поднимает взгляд на него. Лицо остается неизменным – точно проклятие возлюбленного человека, пугающее всех вокруг. Но Аня страха не таит и отвращения к нему не держит. А ведь еще лет пятьсот назад гордая Россия с удовольствием разбила бы это лицо о скалы на рыжем берегу, но поздно… сердце отдано тому. Ирония любви. — Мне так тоскливо будет покинуть это место. Здесь так хорошо… с тобой. Аня смотрит в его глаза: чистый океан с зеленым брегом, отливающий на волнах синь небес. И такая нежность, трепет таится напротив мужских глаз: сияют аметисты бесконечным счастьем, непроизвольно воспламеняя новую мечту. Отныне живет она точно звезда, в темной синеве, что есть космос. Секрет очей России таится на самой глубине. И не может сердце мужчины остановится, пропустив сквозь содрогание души очередной удар, изобличив в очах желаемый восторг. Айла, некогда любимая Финляндия, жестокости вовсе не повинной, но была так же полна: нередко юлила, себя вела фальшиво, изображая то восторг, то отвращение – и причины той не удавалось скрыть. Но вот Россия искренности к нему полна, и вскоре пришло первоначально горькое осознание, что подлинно бесценно, а что удушающая суета. И Бервальд дорожил ее доверием и та, сама того не понимая, грела его подобно личному солнцу, и в тоже время остужала пыл. Их первая встреча все предрешила. — Ты промокла, — Бервальд срывает с себя собственное неизменное синее пальто, насквозь пропахшее морской солью и дегтем, спеша набросить то на женские плечи. — Я Северная страна, Шве, я не замерзну. — Однако, его не переубедить и под строгим взором Анне приходится запахнуться в него. Она, любившая устраивать с ним шуточные перепалки, могла бы какую-нибудь сейчас да проявить, но ее игривость пересиливает нежность к ее высокому суровому мужчине. И Швеции серьезный переполненный заботой пыл трогает ее. — Море холодное. Безжалостное, — выражает мужчина свою тоску. — Оно не безжалостное. Оно просто… одиноко. Но и ему знакома ласка. Море напоминает мне о тебе… С губ России сорвался тихий возглас, когда Бервальд подхватывает ее на руки. И поняв, что тот не воспринимает слабые возражения, ей остается вжаться в сильные плечи того тонкими пальчиками. Ветер, в очередной раз, шумя волнами, растрёпывает ее пепельно-русые локоны и приятно холодит кожу. Россия же приникает к нему теснее, а он целует ее в нежный изгиб розовых кротких губ. Сладко, до невозможности блаженно. Не приторно, как в случае с Айлой. На ее губах остались соленые брызги моря, незримые ему. — Аня. Люблю тебя, Аня, — взор мужчины смягчается, смотря на любимую с беззаветной нежностью. Он единственный кто может ей это сказать, зная, что будет то взаимно. И не нужно произносить долгих пылких речей, он знает, что Россия все зрит без слов. Так они и стали парой: на том же берегу Швеция задал немой вопрос и вдруг уловил в глазах прикрытых некое смущение, а после ощутил, как тонкие руки робко касаются его груди, затрагивая сгнившее от одиночества сердце. Все выразили их глаза, они же дали ответ. Возлюбленный выносит ее на берег подальше от ревущих волн, загораживая бережным кольцом сильных рук. Для него она — нежный весенний цветок, что расцвел в его груди, кой он должен оберегать ценой всей жизни. Она сворачивается на его руках клубочком, при этом жарко дыша в шею мужчины, и слегка щекоча кожу тем. — Бервальд, отпусти я сама. Швеция лишь сильнее прижимает ее и, слыша краткое, но твердое «Нет», Аня недовольно фыркает для вида, но мужчина знает, что если бы она хотела вырваться — она бы выскользнула давно. Но Швеция ее больше не отпустит. Никогда-никогда. И в такие моменты им обоим начихать на то, что скажут о них: будь то воплощения, правители, люди. Достаточно и без того, что на собраниях они ради приличия ведут себя так, как «должны»: усмешливо поливая друг друга «любезностями» после же тихо сидя, кто с Финляндией, а кто и один, откровенно скучая друг по другу. Так и должно быть. — Знаешь Бервальд… — Хм? — Я люблю море, но мои поля я люблю тоже. Помню, как любила слушать песни метели, — Аня слегка склоняет голову ему на плечо, прикрыв глаза, очарованно поглядывая на синие волны. — Это были песни о скорой весне, о подснежниках, растущих под снегом, о скворцах спешащих вернуться домой, о сирени, чьи цветы прекраснее аметистов в украшениях императриц и ароматней южных специй. — Твои глаза красивей, — произносит он, склоняясь к ее губам и снова нежно касаясь их. Тонкие руки обнимают его за шею и, подняв на него полные счастья глаза, она улыбается. Под ними бушует море, но руки Швеции крепко держат ее не давая упасть. Он не позволит этому случиться. Нежная девичья рука приятно холодит щеку. Носом он утыкается в пепел волос, вдыхая запах солнца мороза и сирени. Тихое «Люблю» заставляет усмехнуться его, пошевелив уголками губ. Аня никогда не изречет это слово чужому, оно предназначено лишь для него. А завтра вновь собрание, опять игра масок, вдали от моря берегущего их секрет. И когда однажды два воплощения встретятся здесь, они произнесут как в первый раз тихое «Люблю» и светло улыбнуться.