Till death do us part

Чонгук ставит на пол тяжёлые пакеты с продуктами и закрывает входную дверь, одновременно бросая на тумбочку связку ключей. Сегодняшний день тянулся как резина, и казалось, что он не закончится никогда. За весь день ни разу не удалось присесть, если не считать время, проведённое за рулём, но и в машине Чонгуку приходилось отвечать на непрекращающиеся звонки на рабочий телефон. Когда происходит объединение двух компаний, жди гору проблем, особенно, если ты работаешь в юридическом отделе. Чонгук живёт мыслью о том, что к концу этой недели основной пакет документов будет подписан, и после кошмара последних месяцев жизнь, наконец, вернётся в привычное русло. Он ослабляет галстук, к концу рабочего дня удавкой сжимающий горло, скидывает с плеч пиджак и в последний момент подхватывает его за рукав, не давая упасть. На улице палящий летний зной — предвестник скорого сезона дождей. То раздражающее и изматывающее время года, когда пресыщенный влагой воздух, кажется, можно потрогать рукой. Чонгук всего лишь донёс пакеты от машины до дома, а спина уже покрыта неприятной испариной, и рубашка неприятно липнет к телу. Хочется в душ. И выпить освежающий цитрусовый лимонад, который с утра ждёт в холодильнике. Впрочем, его ждёт ещё кое-кто. С кухни раздаётся звук шкварчащей сковороды, в воздухе витает аппетитный запах любимого мясного рагу, слышится уютная возня: льётся вода, звякают друг о друга тарелки, негромко шепчет телевизор. - Я дома! – кричит Чонгук, отпихивая в угол осточертевшие за весь день ботинки. Он бы полжизни отдал за возможность ходить на работу в шортах и шлёпках. - С возвращением! - тут же доносится звонкий ответ, и Чонгук широко улыбается, ступая на мягкий ковёр. Когда-то он мечтал о том, чтобы подобные ежедневные ритуалы появились и в его жизни. «Доброе утро», «возьми с собой обед», «заедешь после работы в магазин?». Чонгуку, кажется, что за четыре года он не до конца насытился ими. Он наслаждается этими маленькими, но такими приятными мелочами и не может понять своих коллег, которые бросали на стол телефоны со злым «достала», не мог сочувствовать им, когда они начинали жаловаться на чрезмерную опеку и контроль со стороны семьи, и, поджав губы, отворачивался, стоило им завести разговор о новых стажёрках из отдела логистики. Двухэтажный дом с невысоким забором, садом под окнами и беседкой на заднем дворе стал для Чонгука тихой гаванью. Местом, о котором он грезил долгие годы. - Что на ужин? - Чонгук заходит на кухню и тут же тянется к сковороде. - Возьми прихватку, обожжёшься, - Соён, его молодая, красивая, всегда улыбающаяся жена, протягивает огромную безразмерную варежку, и Чонгук без возражений окунает в неё руку. Соён вся светится в его присутствии, а Чонгук, прикрыв глаза, отдаётся насыщенному запаху овощей и приправ. В животе тут же урчит — день выдался настолько суетливым, что не удалось даже пообедать. - Мой руки, - щебечет Соён, чмокает его в щёку и подталкивает в сторону ванной. Чонгук решает, что успеет принять быстрый душ, и, поднимаясь на второй этаж, слышит, как на кухне закипел чайник. Старый, пузатый, со свистком на носике, а не современный электрический монстр с подсветкой, таймером и контроллером температуры. Из таких мелочей, в понимании Чонгука, и состоит уют. Чуть выцветшие фотографии на столике у окна, кружевные белые занавески в прихожей, клетчатый колючий плед на диване и, вот, серебристый чайник на электрической плите. - Положить тебе ещё? – Чонгук кивает, и Соён забирает от него тарелку, возвращая её уже до краёв наполненную рагу. – Побольше мяса, как ты любишь, - Чонгук ловит её руку, целует хрупкое запястье, прислушиваясь к звонкому, чуть смущённому смеху. - После занятий по английскому я планирую заскочить к своей коллеге. Она приболела, ей нужна помощь с отчётами по работе. Ты ведь не будешь скучать тут один? – спрашивает она, уже убирая со стола. Он будет. Чонгук наблюдает за тем, как Соён собирает сумку, проверяет те ли учебники она взяла, снимает с крючка на стене ключи от машины и поправляет причёску, одновременно запрыгивая в босоножки. Ему дорог каждый вечер, проведённый дома. Он слишком долго отказывал себе в подобном. Чонгук знает, чем он займётся. Включит спортивный канал, достанет припасённую в холодильнике банку пива и будет смотреть бейсбол, а после изучит принесённые с работы документы. К этому времени Соён уже вернётся, будет возиться на кухне, потом придёт к нему в гостиную и займёт своё любимое кресло, возможно, начнёт делать домашнее задание, иногда поднимая голову от учебников и рассматривая работающего Чонгука. Смущённо розовея всякий раз, когда тот будет перехватывать её взгляды. В одиннадцать они поднимутся наверх. - Ну, я пошла, - жена целует его на прощание и открывает дверь, вдруг замирая на пороге. – Здравствуйте. Вы что-то хотели? - Здравствуйте, - раздаётся мужской голос, и от одного этого глубокого, хрипловатого тембра по спине Чонгука пробегает холодный озноб. Из-за спины Соён ему не видно, что происходит, но достаточно того, что Чонгук слышит. Он неосознанно делает несколько шагов вперёд, желая оказаться как можно ближе к своей жене, защитить её в случае опасности, хотя вряд ли нежданный гость из прошлого нанесёт ей хоть какой-то вред – Тэхён никогда не опускался до подобного. От накативших воспоминаний голова начинает кружиться, и Чонгуку приходится схватиться за стену, чтобы обрести равновесие. - Вы мне поможете? - тем временем продолжает Тэхён, и в его голосе слышна тщательно прикрытая растерянностью насмешка, очень хорошо известная Чонгуку. - Я ищу старого друга. Чон Чонгук. Может быть, Вы его знаете? Чонгук слышит каждое слово, каждую интонацию и проклинает свою память за то, что она вытаскивает наружу образы, которые, он надеялся, ушли из его воспоминаний навсегда: чуть склонённую голову, широкий разворот плеч, мягкую улыбку и игриво, как будто неуверенно приподнимающийся уголок рта. Ему кажется, что пол под ногами плывёт. В его тихую гавань пришёл шторм, и скоро всё пойдёт ко дну. - О, такое совпадение! - Соён хлопает в ладоши и поворачивается к мужу, давая гостю возможность его рассмотреть. Чонгук стойко встречает острый взгляд, способный исполосовать его подобно острому ножу. Холодный, оценивающий, полный едкого презрения и обиды, как крюком зацепившийся за самое сердце и вытягивающий его теперь наружу, проламывая грудную клетку и разрывая ткани и сосуды. Что ж, Чонгук должен признать, что заслужил это. Внешне Тэхён мало изменился с их последней встречи, только волосы больше не фиолетово-серые, а русые. Но Чонгук, даже просто взглянув, может сказать, что внутри него поменялось многое. Они познакомились, когда Тэхён любил одежду вызывающих цветов, носил кожу и цепи и пренебрегал удобством, отдавая предпочтение стилю. Он мог надеть в экспедицию зауженные джинсы, высокие сапоги, тонкую футболку и даже ухом не повести на увещевания Чонгука, всегда выступавшего за практичность. Тэхён, пришедший к нему сегодня, повзрослевший, заматеревший, больше не производит впечатления заносчивого подростка, для которого весь мир одно большое поле сражений. Он пышет аурой опытности, зрелости и бесстрашия – наконец, такой, каким и должен быть настоящий охотник за артефактами. Тэхён смотрит исподлобья, приподнимает бровь, давая понять, что заметил это чрезмерное внимание, и Чонгук одёргивает себя, отворачивается, запрещая себе и дальше рассматривать бывшего напарника. Напарника, партнёра, любовника – когда-то они были друг для друга всем. Соён не замечает возникшей напряжённости. - Вы проходите, - она приглашает Тэхёна в дом, а сама выходит на крыльцо. – До вечера! Чонгук улыбается ей искренне, хоть и чувствует всей спиной тяжёлый взгляд, ощущающийся на плечах неподъёмным грузом. Он закрывает дверь, проверяет замки, поправляет висящие на вешалке сбоку ветровки, переворачивает листы настенного календаря, меняя «июль» на «август» и только после этого, осознав, что тянуть время больше нельзя, поворачивается к Тэхёну. - Что тебе нужно? Тэхён не отвечает, молча разворачивается к нему спиной и направляется прямиком в гостиную. - А ты неплохо устроился, - он без интереса рассматривает уставленные книгами и фотографиями полки, высокие окна и стоящие на подоконниках цветы в горшках, мягкую мебель и небольшой журнальный столик. - Уютный дом, красивый сад, симпатичная жена. Спишь с ней? - со смешком спрашивает Тэхён, наблюдая за реакцией Чонгука. Тот сцепляет зубы, умоляя себя не вестись на провокацию. - Я присяду? Чонгук кивает, но его гостю не требовалось приглашение, чтобы прийти, не нужно и согласие на то, чтобы сесть: Тэхён опускается на диван ещё до того, как получил разрешение. - Домашние животные есть? - Тэхён откидывается на спинку и закидывает ногу на ногу. – Как-то же ты приучил себя к ответственности и заботе о ближнем, - он усмехается, продолжая рассматривать Чонгука, словно тот застывший посреди комнаты особый экспонат. - Зачем ты пришёл, Тэхён? - рычит Чонгук, но, несмотря на клокочущую внутри него злость вперемешку с предчувствием чего-то недоброго, имя привычно ложится на язык, и Чонгук раздражённо поджимает губы, потому что не может не признать, что он скучал по звукам, в которые оно складывается. Тэхён лишь на мгновение прикрывает глаза, но лицо его тут же скрывается за отросшей чёлкой. - Поговорить, - отвечает он, перебирая длинными пальцами белый ворс дивана. - Я, может, соскучился. Тэхён выглядит непривычно. Есть в нём что-то, что заставляет всматриваться. Чонгук знает, что разглядывает его слишком откровенно, знает и то, что это снова не остаётся незамеченным, но всё равно продолжает скользить взглядом по выглаженным брюкам, по чёрной шёлковой рубашке, по массивным кольцам на тонких пальцах, серьгам-клыкам в ушах и по невесомым неожиданно элегантным кулонам на шее. Но всё не то. Причина, почему Тэхён ощущается совсем другим, не в его одежде. - Насмотрелся? Чонгук отворачивается. - Я пришёл просить о помощи, - ошарашивает Тэхён, но не даёт опомниться и тут же продолжает: - Я должен достать один амулет, но в одиночку мне не справиться, а помочь в этом можешь только ты. - Других желающих нет? – едва придя в себя, едко интересуется Чонгук. - С напарниками как-то туго, - нехотя отвечает Тэхён, делая вид, что рассматривает сад за окном. Чонгук не удивлён. В их партнёрстве Тэхён всегда был тем, кто ставил условия, добивался своих целей любыми способами, не брезговал откровенным шантажом и обманом. Он не видел никого вокруг себя, не шёл на уступки, презирал компромиссы, но наедине с Чонгуком прятал ядовитые шипы, становился податливым и покладистым, будто компенсируя этим свою неуживчивость. Они быстро оказались в одной постели, но трудно притирались друг к другу, ссорились, мирились, Тэхён бил посуду, Чонгук хлопал дверью, их жизнь была похожа на войну с краткими промежутками мирного времени. - Что скажешь? На мгновение ему кажется, что в голосе Тэхёна прозвучало нетерпение и тщательно завуалированная безразличным тоном надежда. Но ответ, тем не менее, отрицательный: - Я скажу тебе «нет». Тэхён прищуривается, недовольно поджимает уголки губ и в целом выглядит раздосадованным. Он ведь не ожидал, что Чонгук согласится, правда? - Ты должен мне, ты не можешь отказаться. - Могу, - Чонгук подходит к окну, ему нужен глоток свежего воздуха. - Могу и откажусь. Перед глазами цветущий яркими летними красками сад, подрагивающие на поднявшемся к вечеру ветру ветви деревьев, мягкий, матовый, солнечный свет, а за спиной – тягостное молчание. Интересно, Тэхён всё так же прокручивает кольцо на безымянном пальце, когда нервничает? - Он ещё у тебя? Чонгук прикрывает глаза и кивает. В сердце тоскливо ёкает прошлое. Инкрустированный драгоценными камнями парный ритуальный нож, заботливо обёрнутый в кусок бархатной ткани, скрыт от посторонних глаз в неприметной шкатулке и убран на верхнюю полку платяного шкафа в комнате Чонгука. - Отдай его, - просит Тэхён, - он мой. Свой ты оставил в горах Альп, а этот забрал, когда бросил меня и сбежал из нашего общего дома. - Я не бросал тебя! - восклицает Чонгук, тут же оборачиваясь. - А что же ты сделал? – рассерженной змеёй шипит Тэхён. – Ты должен мне. Если не как напарник, с которым мы провели бок о бок столько времени, то как любовник, оставивший меня и не объяснивший причины. - Это была не жизнь, Тэхён, - Чонгук облокачивается о подоконник и складывает руки на груди. – Все эти вылазки, рейды, экспедиции, затерянные племена, мифические артефакты, ловушки. Магия, чёрт возьми! - И мы с автоматами наперевес и ножами за пазухой против армии зомби посреди пустыни в Африке. Тэхён улыбается и довольно щурится. Ему нравится, всегда нравилось, но Чонгук в какой-то момент понял, что с него хватит. Осознал вдруг, что вместо того, чтобы промозглыми ночами пытаться согреться у костра, предпочёл бы сидеть в обнимку на диване, грызть чипсы и смотреть глупые шоу по телевизору. Ему приелся адреналин, постоянное чувство опасности, надоело оценивать свою жизнь всем этим древним хламом, за которым они гонялись по разным странам. - Я устал, - признаётся Чонгук, - и не хочу возвращаться. - Я тоже, - вторит ему Тэхён с непривычной, никогда не ассоциировавшейся с ним горькой печалью во взгляде. Будто кто-то поставил на его лице отвратительную чёрно-синюю кляксу. Тэхён встаёт с дивана, подходит к Чонгуку, останавливается в нескольких шагах, даже не стремясь подойти ближе. Всё верно, они теперь чужие друг другу, пять лет прошло, но Чонгуку вдруг хочется протянуть руку, схватить его за локоть и прижать к себе. Успокоить, показать, что волноваться не о чем, и он, Чонгук, сделает всё, лишь бы Тэхён ни о чём не переживал. Это что-то рефлекторное, что-то, что въелось под корку мозга вместе со знанием того, что Тэхён ненавидит клубничное мороженое, но обожает ванильный пломбир. Приходится сжать пальцы в кулаки, чтобы унять это рвущееся из-под контроля, абсолютно неуправляемое желание. - Помоги мне, - всего два слова, а Чонгук уже готов бежать за Тэхёном хоть на край света. Он ненавидит себя за это. – Это мой последний заказ, и я не стал бы приходить к тебе, знай я, что справлюсь сам, но я не смогу. Я тоже хочу уйти, присмотрел себе домик на побережье, - Тэхён улыбается незнакомой Чонгуку мягкой, тёплой, мечтательной улыбкой. – Пальмы, кокосы, шум волн по ночам. Ты сильный, храбрый, решительный, всегда таким был, ты смог уйти, бросив всё, даже меня, - Чонгук вскидывается, пытается что-то возразить, но Тэхён только качает головой и продолжает: - Я больше не виню. Будь я хотя бы вполовину как ты, поступил бы так же, но я боюсь. Ты знаешь, что нельзя так просто уйти из Клана. Тебя не преследовали, дали спокойно жить, вот и у меня появился шанс, нужно только выполнить этот заказ. Чонгук молчит. Он рассматривает Тэхёна, понимая, что нет и намёка на то, что тот нечестен с ним, отстранённо замечает ранние изменения кожи – избыток солнца и стресса делают своё дело, и думает о том, что несколько лет назад он готов был бы последовать за Тэхёном на край земли, в зыбучие пески бы нырнул, лишь бы не заставлять его просить, как сейчас. За окном ленивый летний зной, с кухни всё ещё доносятся запахи вкусного ужина, в холодильнике Чонгука ждёт пиво, а в коридоре – дипломат с документами. Он не готов отказываться от своей новой жизни даже ради Тэхёна. - Обещай хотя бы, что подумаешь, - говорит тот и протягивает вспухшую от вложенных карт и вырезок из книг и газет записную книжку. – Здесь вся информация, включая координаты и дату вылета. Я буду ждать тебя до последнего. Чонгук его не провожает. Он даже не оборачивается, чтобы посмотреть, как стремительно спускается по ступенькам Тэхён, как ровно тот держит спину, несмотря на неудавшийся разговор, как встряхивает головой, будто отгоняя прочь все плохие мысли, и как гордо и с достоинством идёт по гравиевой дорожке к калитке, будто весь мир у его ног и любая задача по зубам. Чонгуку не нужно видеть, чтобы представить себе всё это. Образ такого Тэхёна все эти годы не покидал его ни на одно мгновение. Блокнот в коричневом кожаном переплёте, перетянутый простой синей канцелярской резинкой, жжёт ладонь. Чонгук вертит его в руках, но не открывает – откладывает в сторону. Прошлое пусть остаётся в прошлом. До прихода Соён он решает заняться своими делами, чтобы освободить вечер. Возможно, тогда им удастся провести вместе немного больше времени, чем обычно. Чонгук падает на диван, подтаскивает журнальный столик, включает ноутбук, ставит рядом кружку с горячим цитрусовым чаем и раскладывает веером вокруг себя договоры и отчёты. Он открывает документ, над которым его отдел трудился всю последнюю неделю, но вдруг понимает, что не может прочитать ни строчки. Взгляд то и дело возвращается к оставленной на подоконнике записной книжке, и в какой-то момент Чонгук ловит себя на мысли о том, что рассматривает уголок торчащей из неё карты, пытаясь разгадать, в какую часть света Тэхёну придётся полететь на этот раз. Он борется с желанием заглянуть внутрь, открыть этот ящик Пандоры, насильно заставляет себя думать о работе, уходит на кухню, но тут же сбегает оттуда, потому что оказывается, что работать вдали от оставленной Тэхёном информации ещё мучительнее, чем каждый раз бить себя по рукам. Наконец, Чонгук сдаётся. Он срывает с записной книжки скрепляющую её резинку, злясь одновременно и на себя, и на Тэхёна. Этот демон-искуситель оставил материалы не с робкой надеждой на то, что их всё же посмотрят, а потому что был уверен в том, что Чонгук обязательно полезет внутрь этого пухлого блокнота. Это было понятно хотя бы по тому, что на первой странице хорошо узнаваемым почерком было указано «оружие с собой не бери». Чонгук открывает записную книжку сразу на середине, там, куда вложена карта, отмахиваясь от назойливой мысли о неприкрытой манипуляции. - Майя, - усмехается Чонгук, рассматривая отмеченную красным овалом область. – Не всё мы ещё оттуда вывезли, что ли? Тэхён как всегда скрупулёзен во всём, что касается природы и климата, уделяет большое внимание расположению подземных пещер и описаниям предыдущих экспедиций, но не утруждает себя скучными, по его мнению, расчетами. В его записях подробно описан температурный график Мексики в это время года, но время полёта указано как «13-14 часов». Чонгук, не отдавая отчёта своим действиям, хватает со стола ручку и исправляет, зачёркивая написанное и ставя цифру «15». В их паре за планирование всегда отвечал он. Работа забыта. Время за изучением записей бежит незаметно. Соён приходит, когда на улице уже давно стемнело, и застаёт мужа лежащим на полу и пытающимся через лупу рассмотреть полустёртые письмена, сфотографированные в одной из пещер Юкатана. Тот настолько увлечён своим занятием, что замечает её приход уже после того, как Соён включает верхний свет, выключает зажжённую до этого напольную лампу и садится рядом, прижимаясь мягкой грудью к спине Чонгука. Она рассматривает карты и снимки, вчитывается в набросанные аккуратным почерком Тэхёна заметки, продираясь сквозь сложную систему символов и понятий, подхватывает с пола оказавшийся у её ног клочок бумаги с нарисованной на ней схемой подземных входов и выходов и кладёт её поверх лежащей тут же вырезки из старой газеты. В каждом её движении, в том, как она откидывает длинные волосы, даже в ритме её дыхания – обречённость и смирение. - Ты хотя бы ел? – Соён целует Чонгука в плечо, на что тот только неопределённо хмыкает и на ощупь находит её руку. Его жена жуткая мерзлячка, даже сейчас, несмотря на середину лета, её пальцы прохладные, и Чонгук греет их своим дыханием, прежде чем поцеловать чуть дрогнувшую ладонь. - Я должен уехать, - наконец, говорит он. - Могу ли я надеяться на то, что ты вернёшься? Чонгук порывисто поворачивается к Соён и обнимает, крепко прижимает её к себе, только услышав, как нежный, тихий голос срывается под конец фразы. - Наше с тобой соглашение заканчивается через полгода, - шепчет она в его плечо. - И даже тогда я продолжу заботиться о тебе. Чонгук не отпускает её от себя долго, гораздо дольше, чем обычно. Он гладит Соён по волосам, прислушивается к её дыханию, вдыхает приятный цветочный аромат её духов и думает о том, что связь их – взаимовыгодный, корыстный, абсолютно асексуальный симбиоз – за прошедшие пять лет пустил корни такие глубокие, что двое чужих и непохожих людей стали поддержкой и опорой друг для друга. - Очень скоро, - говорит Чонгук, отстраняясь, - ты встретишь достойного человека. Надеюсь получить приглашение на свадьбу. Соён смущённо хихикает, откидывая длинные волосы за спину, и Чонгук думает, что она, возможно, уже нашла кого-то, но оставалась рядом, соблюдая договорённость. Она подхватывает с пола фотографию, на которой Тэхён стоит у основания пирамиды. Чонгук помнит тот день: почти сорокаградусная жара, шумные туристические группы и первый за долгое время отпуск, который они почему-то решили провести в Египте. Как будто они не возненавидели эту страну вместе со всеми пирамидами уже в первый год. - В жизни он ещё прекраснее, чем на фотографиях, - преувеличенно бодро произносит Соён. – Но я его сразу узнала. Я позвоню завтра в компанию, скажу, что ты тяжело заболел и не придёшь на работу. Так ты ел? Она отдаёт фото Чонгуку, поднимается и идёт на кухню. Оставшийся вечер Чонгук думает не о предстоящей экспедиции и не о том, что его жизнь скоро снова круто изменится, стоит ему только засветиться рядом с точкой отправки, а о том, каким палящим было солнце в день, когда после успешно завершённой миссии в самом сердце Амазонки он забрался на выступ скалы, возвышающейся над водопадом, и прокричал о своей любви к Тэхёну. Рёв летящей вниз воды заглушил его слова, но Тэхён всё равно услышал, прочитал по губам то, в чём признался напарник, и встретил его ударом в челюсть. Чонгук Тэхёну удары ставил сам, а потому сначала оценил и замах, и точность на высший балл, а затем притянул того к себе, сграбастал в медвежьих объятьях и поцеловал. К рассвету, который Чонгук встречает за сборами, в голове пугающий штиль, совсем как перед затаившимся штормом, и ни следа от накрывших девятым валом воспоминаний о прошлом, тщательно сдерживаемых всё это время. Одна мысль только не даёт покоя: наверное, он не так и сильно держался за уют и кружевные салфетки под вазочками с цветами, раз до сих пор не выбросил походные берцы. Координаты приводят к обычному, гражданскому аэропорту. Чонгук удивлённо осматривается, задирает голову, провожая набирающий высоту улетающий самолёт, и присматривается к столпившимся у самого входа людям. Они не вызывают подозрений, выглядят как обычные туристы, и Чонгук, всё ещё немного настороженный странным выбором точки вылета, закинув за спину рюкзак с провизией и сменной одеждой, направляется к входу. Тэхён ждёт его у стойки информации. Они смотрят друг на друга всё то время, пока Чонгук продвигается по очереди, пропускает вперёд какую-то пожилую женщину, опаздывающую на свой рейс, проходит досмотр и идёт по направлению к нему. У Тэхёна в руках билеты и яркие рекламные буклеты, он одет неприметно и со вкусом, но всё в тот же чёрный цвет. Он как чёрно-белое отражение прошлого себя, и Чонгук не может отрицать, что ему нравится подобное преображение. - Чёрную одежду сложно носить – пыль видно, - вместо приветствия говорит Чонгук. - У меня с собой бежевые футболки, успею ещё переодеться, - смешливо щуря глаза, отвечает Тэхён. – Я рад, что ты приехал. Он приятно понижает голос на последней фразе. Бархатные нотки тёплой, тяжёлой тканью обволакивают Чонгука, проникают к самому сердцу и заставляют его, оказавшегося неготовым к новой встрече с Тэхёном, зачастить. - Это очень важно для меня, - песни сирен – жалкое воронье карканье по сравнению с тем, как звучит сейчас Тэхён. - Спасибо. - Я делаю это не ради тебя, а ради того, чтобы навсегда распрощаться с прошлым. Выходит грубо, но Чонгук не может понять, играют с ним или нет, случайны или просчитаны эти попадания в цель. Дыхание сбивается, голова становится тяжёлой, а по телу разливается приятное предвкушение как перед хорошим сексом. Чонгуку приходится отвести взгляд в сторону, чтобы привести мысли в порядок и вынырнуть из омута глаз цвета тёмного шоколада, из которого, если раз попадёшь, не выбраться. Тэхён кивает и протягивает билеты. - Вылет через полтора часа. Чонгук сам с собой играет в игру «Найди отличия». Тэхён тот и не тот одновременно, и в какой-то момент ему просто надоедает постоянно сравнивать. Он кидает сумку рядом со своим креслом в зоне вылета и делает глоток купленного тут же в кофе-автомате американо. Ждать ещё пятьдесят минут. - Отвратительный на вкус, - жалуется Тэхён, едва притронувшись к своему стаканчику. – Помнишь тот кофе с красным перцем, которым нас напоили в Перу? - Это было в Мексике, - поправляет Чонгук, рассматривая ожидавших посадку пассажиров. - Точно. Зайдём на обратном пути? Чонгук чувствует на себе пристальный взгляд. Чёрные глаза впиваются в него до боли за рёбрами, до раздражающего зуда вгрызаются в каждую черту лица такой крепкой хваткой, что Чонгук не знает, чего ему хочется больше: отмахнуться от Тэхёна резким словом или поцеловать. Он поворачивается к нему, к этой замершей в ожидании ответа статуе с горящими глазами, и, повинуясь необъяснимому, стихийному, нисколько не логичному порыву, накрывает лежащую между ними ладонь Тэхёна. Чонгук скользит по горячей коже, ласкает выступающие косточки, нежит тонкий шрам вокруг большого пальца, полученный в одной из экспедиций, и наблюдает за тем, как удивлённо распахиваются и вмиг затуманиваются глаза Тэхёна. Тот словно не верит в происходящее, вмиг становится болезненно открытым, облизывает яркие губы, быстро скользя по ним языком, и заметно боится опустить взгляд, чтобы убедиться в том, что тактильные ощущения не обманывают, и Чонгук действительно дотрагивается до него сейчас. Чонгук разрывает зрительный контакт, отнимает руку прежде, чем Тэхён успевает переплести их пальцы, качает головой и отворачивается. Оставшееся до вылета время они сидят в молчании, а в самолёте Тэхёна просят пересесть. - Извините, - подошедшей к ним совсем молоденькой на вид девушке очень неудобно за свою просьбу, она постоянно поправляет падающую на глаза чёлку и смущённо улыбается Тэхёну, - не могли бы Вы поменяться местами с моим молодым человеком? Мы пришли на регистрацию очень поздно, и нас посадили в разных местах. Он летит у окна, через проход, а я вот тут. И пока Чонгук соображает, как мягче сформулировать отказ, Тэхён поднимается и без возражений уступает темнокожему парню с телосложением танцора. Тот, как огромный кот, плавным движением опускается в освобождённое для него кресло, а Тэхён с удобством устраивается на своём новом месте. Чонгук ловит его взгляд, и через минуту на телефон приходит сообщение: «Всё равно в самолёте нормально не поговорили бы». Тэхён подмигивает ему, откидывается на спинку и надевает наушники, а Чонгук отворачивается к окну, рассматривая виднеющуюся в иллюминаторе взлётную полосу. Ему хочется думать о том, что всё сложилось невероятно удачно. Пятнадцать часов рядом с Тэхёном были бы наполнены неловкостью. Им почти не о чем разговаривать, большинство общих тем связано с их прошлым, и Чонгук не уверен, что готов это обсудить, но в то же время он испытывает досаду на Тэхёна за то, что согласился лететь отдельно с такой лёгкостью. Он знает, что после возвращения из экспедиции начнёт бракоразводный процесс. Четыре с половиной года назад Чонгук, решивший начать новую жизнь и стать примерным гражданином, и Соён, тогда её звали иначе, студентка-филиппинка, изо всех сил желавшая остаться в стране после окончания магистратуры, встретились в баре и разговорились. А под утро, когда алкоголь уже частично выветрился из их голов, Чонгук предложил девушке договорной брак. Они стали добрыми, преданными друг другу друзьями. Чонгук действительно благодарен Соён за то состояние умиротворения и покоя, которое он испытывал каждый раз, стоило переступить порог их общего дома, но удерживать её рядом с собой дольше запланированного срока было бы нечестно по отношению к девушке. Мысли неизменно возвращаются к Тэхёну. Чонгуку требуется вся выдержка, чтобы не повернуть голову влево, он борется с зудящим под кожей желанием взглянуть на Тэхёна хотя бы мельком и проигрывает эту битву. У Чонгука с самого начала не было шансов. Тэхён, кажется, спит. Его поза расслабленная, рот приоткрыт, а на глазах плотная маска со смешными кошачьими ушками. Наушники всё ещё на нём, и Чонгук невольно задумывается, есть ли в их плейлистах хоть один одинаковый трек. Раньше они слушали абсолютно разную музыку. Может ли человек измениться за пять лет? Хочет ли Чонгук попробовать снова войти в эту реку? К моменту, когда ранним вечером самолёт приземляется, они оба уставшие и измотаные перелётом, сменой часовых поясов и размышлениями. Чонгук уж точно. На выходе из аэропорта их уже ждут. Неразговорчивый, насупленный, похожий на грифа мексиканец распахивает дверь старенького, бывавшего во многих передрягах Форда и терпеливо ждёт, пока они погрузятся. Тэхёна, впрочем, его вид не отпугивает, он весело перебрасывается с ним парой фраз, добиваясь, вот уж кто бы мог подумать, широкой улыбки в ответ, и с довольным стоном бросает себя на переднее сидение. - Восемнадцать часов на отдых и сборы, - он запрокидывает голову и широко зевает. – Всё необходимое уже приготовлено. Артефакт мы должны забрать завтра в полночь. Чонгук его почти не слушает. Он вдруг ловит себя на мысли, что разливающееся по телу предвкушение, начинающий зарождаться в крови адреналин, позабытое ощущение опасности, крепко замешанное на эйфории, накрывают его с головой. Чонгук как будто бы возвращается на много лет назад, настолько ярко он представляет себя, снова стоящим на краю обрыва и вглядывающимся в темноту, разрываемую подрагивающим от каждого движения светом закреплённого на лбу фонаря. Под ногами двадцать метров уходящей вниз неизвестности, вокруг обманчиво безмолвно, и Чонгук знает: стоит им ступить в эту расползающуюся по дну ущелья чернь, как тишина взорвётся звуками, и кровожадное, нечеловечески сильное нечто потянет к ним свои щупальца. Руки Тэхёна опускаются на его плечи, сжимают, скользят по спине, проверяя снаряжение, обнимают за талию, закрепляя страховочный трос. «Я следом», - раздаётся за его спиной, и Чонгук, не желая раздражать ещё больше то, с чем им предстоит столкнуться, выключает фонарь, делая первый шаг в пропасть. Он просыпается как от толчка, даже не успев заметить, как задремал. Под колёсами машины шуршит гравий, они сворачивают к неприметному мотелю, одному из многих, стоящих вдоль дороги, и останавливаются чуть поодаль припаркованных машин. Ключ позвякивает у Тэхёна в руке, когда привёзший их сюда Форд скрывается из виду. Чонгук подхватывает оставленный на пыльной земле рюкзак, отряхивает его от песка и идёт следом за Тэхёном, уверенно шагающим к запасной лестнице, ведущей к правому крылу в обход главного входа. - Я не первый раз здесь, - говорит он в ответ на вопросительный взгляд, открывает перед Чонгуком хлипкую дверь и пропускает вперёд. – После того, как ты ушёл, только и делал, что таскал артефакты то из Мексики, то из Чили. Комната, в которой им предстоит переночевать, неожиданно довольно приятная и чистая. Бежево-розовые обои, белый тюль на окнах, две односпальные кровати, накрытые тонким покрывалом с вышитыми этническими узорами. Запах чистящих средств в ванной и телефон для связи с ресепшеном у входа. Чонгук наблюдает за Тэхёном и никак не может уловить мигающую на периферии сознания мысль, мучавшую его с самой их встречи и взволнованную брошенной как бы вскользь фразой о прошлых заданиях. Очень правильную, верную, содержащую в себе важный вопрос, мысль, постоянно ускользающую. Тэхён уже вернулся из душа и занят сборами, а Чонгук всё смотрит на него, прикусив нижнюю губу, и ощущение того, что он упускает что-то, что касается их обоих, не покидает его. Есть в словах Тэхёна о том, что он не вылезал из миссий, странное, горчащее послевкусие, ведь охотников за артефактами редко отправляют работать поодиночке, а нового напарника, Чонгук уверен, у него не появилось. Тэхён стаскивает со шкафа чёрную матерчатую сумку, оставленную для них, бросает её на кровать и раскрывает змейку, откидывая со лба свисающие влажные пряди. Внутри обычный облегчённый набор: снаряжение для спуска, рация, фонарики, респираторы и сухпаёк. Там, внизу, в подземных пещерах Майя, они не встретятся с мумиями, ожившими мертвецами и прочей нечистью, только с многочисленными лабиринтами и примитивными ловушками. - Всё остальное закупим сами, - Тэхён жестом фокусника вытаскивает из внутреннего кармана сумки кредитку, раскрасневшимися сонными глазами смотрит на Чонгука и подмигивает. Тот криво усмехается, отводит взгляд и направляется в ванную. Из отведённых на сон и сборы восемнадцати часов у них осталось меньше шестнадцати, и когда он возвращается в комнату, Тэхён уже спит, подтянув одеяло к самому подбородку. Торшер у кровати отбрасывает красноватые отблески на его лоб, играет с тенью подрагивающих ресниц, и Чонгук подходит ближе, рассматривая спокойное лицо своего бывшего – такого ли уж бывшего? – напарника, склоняясь над ним. Чонгук испытывает к Тэхёну смешанные эмоции. Раздражение и злость, проснувшиеся в ответ на неожиданный визит, сменились досадой на себя, едва Чонгук понял, что интересы Тэхёна для него до сих пор стоят выше собственных. Но чем больше времени Чонгук проводит рядом с ним, тем глубже становится понимание того, что чувства его никуда не делись. Притупились со временем, сонно тлели, заботливо укрытые воспоминаниями, но всё это время прочной невидимой нитью соединяли Тэхёна с Чонгуком и ждали момента, когда случайная встреча разожжёт их вновь. Чонгук знает так же и то, что за показной, даже вычурной бравадой Тэхён скрывает глубокое. Он словно прячет ранимое нутро за доспехами из самоуверенности и бахвальства. И Чонгук готов поклясться, что единственным человеком, способным пробраться сквозь плотный панцирь, был он. Чонгук держал настоящего Тэхёна в своих ладонях, пока тот светился для окружающих до зубного скрежета раздражающей высокомерной улыбкой ледяного принца. - Если собираешься поцеловать меня, - Тэхён открывает глаза, в тени торшера кажущиеся чёрными провалами, - я не буду против. Чонгук отшатывается так резко, будто бы его застали за чем-то неприличным. Задумавшись, он даже не заметил, насколько близко оказались их лица, и даже сейчас, хотя Чонгук отодвинулся, между ними не больше пары десятков сантиметров. Сущая ерунда, а в голове тут же возникают непрошенные мысли о том, как естественно и просто сейчас было бы склониться вновь и смять чуть припухлые, маняще приоткрытые губы. Тэхён нервно облизывает их, и Чонгук застывает, прикипая взглядом к мелькнувшему языку. - Это ничего не значит, - Чонгук с трудом поднимает глаза и встречает совершенно дикий, горящий каким-то первобытным огнём ответный взгляд. - Конечно, - выдыхает Тэхён, выбрасывает руки вверх, обхватывает Чонгука за шею и тянет его на себя. Чонгук падает на него сверху, опираясь на локти, и набрасывается на Тэхёна с жарким, яростным поцелуем, как и хотелось. Он целует его жадно, проводит языком по верхней губе, и громко, невероятно развратно, так, что сам мгновенно до боли возбуждается от этого, стонет, когда Тэхён прихватывает его нижнюю губу и оттягивает, несильно сжимая зубы. Одеяло сбивается, зажатое между их телами, скатывается в толстый жгут, и Чонгук рычит, пытаясь отбросить его в сторону. Тэхён помогает. Просовывает руки между ними, каким-то невероятным образом ему удаётся избавиться от этой неудобной преграды, и тут же он послушно выгибается и приподнимается, стоит Чонгуку потянуть вверх его футболку. Тэхён падает обратно на подушку, тяжело дышащий, раскрасневшийся, с этими своими родинками на шее и остро торчащими косточками на ключицах, и Чонгук, усевшийся на его бёдрах, плывёт. Он опускает одну руку на тут же поджавшийся живот, скользит по влажной коже, очерчивает выступающие рёбра, сморщившиеся тёмные соски, а вторую запускает в жёсткие от частого окрашивания растрепавшиеся волосы, склоняясь сверху, буквально впечатываясь лицом в лицо. - Ты отрава, - шипит Чонгук, ловя ртом участившееся дыхание Тэхёна, и притирается к нему бёдрами. - Я знаю отличное противоядие. Последнюю гласную Тэхён выстанывает, протяжно, беспомощно тянет её, прикрывая свои дьявольские глаза, и запускает руку под резинку штанов Чонгука, сразу обхватывая его возбуждение. - Горячий. Тэхён скалится и пошло облизывается, явно намекая, но Чонгук отталкивается от кровати, закидывает одну за другой его ноги себе на плечи и рывком избавляет Тэхёна от всей оставшейся одежды, отбрасывая её на пол. - Растяни только. - Знаю. Тэхён взвивается под его языком, открывает рот, но не издаёт ни звука, только широко распахивает шальные, сумасшедшие глаза и сминает в длинных пальцах простыню так, что дешёвая ткань вот-вот порвётся. Чонгук любуется им, таким открытым, изголодавшимся по удовольствию. Он почему-то уверен, что у Тэхёна никого не было после него, и это греет, обжигает сердце и заставляет кровь бежать быстрее. Он смахивает выступившую на лбу влагу, раскрывает большими пальцами тугой, сжатый пока вход, уже порозовевший, и лижет его, гладит языком нежные стенки, ныряет внутрь и наружу и кусает упругую, манящую ягодицу. Тэхён ахает, вздрагивает, прогибается сильнее, подставляясь, и хватается за свой член. - Господи, пожалуйста… Чонгук… Давай же… Чонгук перекидывает его ноги на одну сторону и ставит Тэхёна на колени, устраиваясь за спиной. Левой рукой он упирается в загривок Тэхёна, прижимая его к подушке и заставляя раскрыться ещё сильнее, а пальцы правой медленно вводит в расслабленный анус, начиная сразу с двух. Входит туго, тесно, пальцам до срывающейся крыши горячо. Чонгук длинно выдыхает и задерживает дыхание, пережидая, пока исчезнут кровавые пятна перед глазами. Тэхён подставляется, виляет задницей, оттягивает тяжёлые яйца и орёт, почти плачет, когда Чонгук, на пробу потолкавшись головкой, наконец, входит. Одним движением не получается. Слишком сильные ощущения, слишком плотно обхватывает его Тэхён, слишком ярко, ядовито то, что происходит сейчас. Чонгук боится кончить быстро, словно ему пятнадцать лет и он смотрит порнуху, и каждый раз, замирая перед очередным толчком, он старается дышать глубоко, животом, чтобы хотя бы так выстудить пожар, полыхающий внутри. Тэхён под ним нетерпеливо-нежный, трогательно-невменяемый, подаётся навстречу его движениям, насаживается сам, будто хочет откусить кусок побольше, и давится собственными стонами и криками. Шумный, отчаянный, выдыхает в подушку, слизывает выступивший над губой пот и раздвигает ноги шире. Чонгук слышит сейчас только его непрекращающееся, слившееся в один звук «да-да-да» и бьющее в барабаны собственное сердце. Когда Чонгук начинает двигаться, срываясь на быстрый темп, не в силах сдержаться, его буквально сносит ощущением всемогущества, разом пришедшим пониманием того, что всё, что происходит сейчас, единственно верно, правдиво, без единой капли лжи и игры. Тяжёлое, легко узнаваемое удовольствие прокатилось по венам, расплавило и переплавило во что-то иное внутренности и устремилось прямо вниз, подталкивая к самому краю. Кончая, он тянется к руке Тэхёна, который всё ещё сжимает свой член, и обхватывает поверх замерших, сведённых сладкой судорогой пальцев. Чонгук выходит из него, переворачивает на спину и помогает Тэхёну кончить, а после склоняется над ним и целует нежно, аккуратно, будто это не они только что трахались как звери. Раскат грома разгоняет сладкую истому и возвращает их обратно в реальность. Чонгук, как очнувшись ото сна, поднимается с кровати и идёт в ванную, оставляя за плотно закрытой дверью Тэхёна и комнату, озаряемую всполохами молний. Они не говорят, когда Чонгук возвращается, не смотрят друг на друга, когда Тэхён, уже одетый, проходит мимо, намереваясь так же принять душ, и случайно задевает плечом, отворачиваются, когда выключают свет и закрывают, наконец, глаза, и не обсуждают случившееся утром, собираясь покинуть мотель. Тэхён непривычно сосредоточенный и тихий, молчит всю дорогу, редко смотрит в сторону Чонгука, в разговорах ограничивается темами, касающимися задания, и только перед входом в подземные пещеры – они только что нырнули в темноту небольшого грота, заканчивающегося провалом-колодцем, – вдруг замирает, крепко схватив Чонгука за локоть. - Перед тем, как мы войдём туда, - в его голосе звенит напряжение, и Чонгука тоже охватывает непонятная тревога, - я хочу извиниться за то, как повёл себя в твоём доме. Чонгук криво улыбается, пытается отшутиться, но Тэхён лишь качает головой: - Я изменился, - он отводит взгляд и пожимает плечами. – Хочу надеяться, по крайней мере, что изменился. Я много чего не имел права делать в своей жизни, пальцев не хватит пересчитать, но больше всего я не имел права на то, чтобы осуждать твой выбор. Я взбесился, понимаешь? Видеть, как тебе хорошо без меня, было больно. - Я же знаю тебя, - после непродолжительного раздумья отвечает Чонгук. – Такая реакция была предсказуема. - Это меня и огорчает. Тэхён разжимает пальцы и отходит. Он включает фонарь на лбу, крепит трос, позволяет смущённому коротким разговором Чонгуку проверить своё снаряжение и ныряет в темноту. Чонгук свешивается с края обрыва, наблюдая за тем, как Тэхён, отталкиваясь ногами от горной породы, метр за метром погружается всё глубже, как уменьшается огонёк на его каске, пропадая почти совсем, и как спустя долгие пару секунд черноты и неизвестности разгорается, наконец, яркий огонь факела, зажатого в его руке. - Спускайся, - раздаётся чуть хриплый голос Тэхёна, - здесь мило. Пол пещеры усеян телами: высохшими, выпитыми до дна, замершими в немыслимых позах и все как один с выражением ужаса на лицах. Чонгук только сейчас до конца понимает, что в названии артефакта, за которым они пришли, «Крик усопших», не зря упоминаются мёртвые, и что те не любят, когда их беспокоят. Он переступает с ноги на ногу, отцепляя трос, и мелкие кости, господи боже, да сколько же их тут, с неприятным хрустом дробятся под тяжёлой подошвой его ботинок. Тэхён поднимает руку с зажатым в ней факелом и обводит стены пещеры. - Как ты думаешь, - задумчиво тянет он, бросая взгляд на совсем свежий труп. Пахнет, однако, вопреки ожиданиям, минералами и сыростью, - эти люди собрали все ловушки или что-то и нам осталось? Чонгук, отвыкший от подобного, с трудом справляется с рвотными позывами и спешит переключить внимание на наскальные рисунки. Тэхён тоже внимательно рассматривает их, шевелит губами и определённо высматривает что-то конкретное, хмурится, не находя, и начинает с начала. Он выглядит так, словно в последний момент пытается решить сложную задачу, и до Чонгука с предельной ясностью доходит, что ему известно далеко не всё. От него что-то скрыли, что-то очень важное, иначе Тэхён не искал бы это так отчаянно. Перед глазами темнеет от вмиг охватившей его ярости. Тэхён оказывается впечатанным в стену раньше, чем успевает испугаться. - Что происходит? – рычат у самого лица, сжимая пальцы на шее. Тэхён тяжело сглатывает, острый комок кадыка упруго ласкает ладонь, и Чонгук с изумлением понимает, насколько он сильнее. Осознание этого заставляет взять себя в руки. - Выкладывай. - Отпусти, - Тэхён сжимает его запястье обеими руками, пытается вырваться из хватки. – Отпусти, мне нечем дышать. Чонгук выпускает его, отдёргивает свои руки от него так резко, как если бы Тэхён недостоин того, чтобы к нему прикасаться, и отходит на несколько шагов, отворачиваясь. Он не понимает, почему всё ещё находится здесь. Тэхён, фальшивый, подлый, заходится кашлем и, похоже, даже опирается на колени, пытаясь отдышаться. Плевать на него. - Я не могу тебе рассказать, - хрипят за спиной, и Чонгук, усмехнувшись, идёт к свисающему, кажется, с самого неба, тросу: хватит с него, он возвращается домой. – Постой! – Тэхён срывается с места. – Не уходи! Чонгук не слушает, внутри всё клокочет, ему противно, больно и обидно. Умалчивание деталей для него сродни предательству, Тэхён ведёт двойную игру, так пусть играет в неё один. Чонгук пошёл за его голосом, как за песней волшебной дудочки, но больше он не намерен подвергать свою жизнь опасности, зачем только вообще согласился с самого начала. Он поворачивается, чтобы высказать Тэхёну всё, о чём сейчас думает, чтобы взглянуть в это лживое ангельское лицо последний раз и уйти, оставить его здесь одного и навсегда захлопнуть дверь, которая так и оставалась открытой между ними. Факел, выпавший из рук Тэхёна, когда тот оказался прижатым к стене пещеры, лежит на оранжево-чёрной земле, но не гаснет. Освещает изуродованные тела, истлевающую одежду, играет потусторонними тенями на лице Чонгука, и Тэхён, побежавший, было за ним, останавливается, натолкнувшись на стену ледяного презрения в его глазах. - Помоги мне, - шепчет Тэхён, и голос его такой же, как и три дня назад, когда он пришёл домой к Чонгуку. Ворвался в маленький, солнечный, идеальный мир для того, чтобы разрушить его, принести в него всю эту чернь разлагающихся под их ногами трупов. Он отвратителен Чонгуку. Отвратителен настолько, что хочется убить, и Тэхён видит это. Внутри обжигающий холод. С каким-то самоубийственным отчаяньем, с бесстрашием и упорством бессмертного он делает шаг вперёд и вжимается поцелуем в искривившиеся в презрительной ухмылке губы Чонгука. Тот не двигается, пережидает этот поцелуй, кажущийся ему не более чем неприятной необходимостью, но Тэхёну всё равно. Он большими глотками пьёт клубящийся в Чонгуке гнев, черпает полными ладонями и окунает лицо в горькую обиду и забирает ненависть, по его вине опутавшую сердце самого добросердечного, заботливого и отзывчивого человека из всех, кого он встречал. И когда Тэхён почти сдаётся, с ужасом понимая, что не способен исправить то, что натворил, Чонгук отмирает. Приоткрывает рот, ещё раздумывая, правильно ли поступает, и отвечает осторожно, сдержанно, но Тэхёну достаточно и этого. Он будто выныривает из ледяной воды и опять идёт ко дну, дышит тяжело и громко, бросаясь в этот поцелуй с головой. Цепляется руками за плечи Чонгука, боясь, что тот всё ещё может передумать и сбежит, снова оставит его, неспособного жить без одобрительного взгляда искрящихся глаз и яркой, ослепляющей улыбки, от которой разбегаются ночные кошмары. Чонгук успокаивает его, гладит по голове, кладёт горячие ладони на поясницу, шепчет что-то, уткнувшись носом в висок, но Тэхён не слышит его. - Помоги мне, - стонет он между поцелуями, влажными мазками дрожащих губ расчерчивая скулы Чонгука. – Пожалуйста, ты нужен мне. - Я хочу помочь тебе, - едва оторвавшись, говорит Чонгук. – Видит бог, я хочу тебе помочь, но ты же сам отталкиваешь меня. - Твоё незнание часть ритуала, - наконец, признаётся Тэхён и хватается за запястья Чонгука крепче, чем когда тот душил его. – Ты не должен идти не по своей воле, иначе всё будет зря, но, поверь мне, твоей жизни ничто не угрожает. Я даю тебе слово, я готов поклясться чем угодно, ты вернёшься отсюда живым, - он замолкает, собираясь с мыслями, и продолжает, с трудом выталкивая из себя слова: - Если кому и суждено остаться здесь навсегда, то только мне. - Зачем я тебе тут? – не унимается Чонгук, растеряв, в прочем, весь запал. - Не спрашивай, - он снова тянется за поцелуем, скорее, просто мажет им по его губам. – Главное, не притрагивайся к артефакту и знай: кроме тебя здесь больше никого не могло быть, и если не ты… Тэхён не договаривает. Не может подобрать слов, чтобы сказать Чонгуку, что тот является шансом на спасение в тех американских горках, в которые превратилась его жизнь. Что Чонгук – ключ ко всему, единственное, что имеет смысл во всей бесполезной и никчёмной жизни Ким Тэхёна, иначе он ни за что не закрыл бы его собой, не принял бы все последствия его ухода на себя, пусть даже Чонгук не знает об этой жертве. Даже лучше, что он ничего не знает, иначе воспримет это как подарок, как дар, за который следует отплатить вдвойне, втройне, и обесценит этим все пять лет, которые Тэхён провёл, беря каждый заказ и соглашаясь на любые условия, лишь бы только никто из Клана не добрался до Чонгука. Лишь бы только выплатить его обязательства и выжить самому. Тэхён делал это не ради обмена, не для того, чтобы потом предъявить Чонгуку счёт, а потому что любит его настолько искренне, насколько умеет. - Берём артефакт и уходим? – спрашивает Чонгук, на короткое мгновение прижимая Тэхёна к себе. Не хочется задумываться о том, что если его жизни действительно ничто не угрожает, откуда тогда все эти истлевшие, искорёженные тела под ногами. - Просто берём его и уходим, - подтверждает тот и отстраняется. Он становится по-деловому собранным и серьёзным, подбирает с пола пещеры факел, достаёт из рюкзака блокнот и карту и сверяется. Если ей верить, нужно пройти сеть коридоров, спуститься на уровень ниже и там, в просторной зале, прямо под мутно-зелёным озером, раскинувшимся на поверхности земли, они найдут обитель бога мёртвых. - Больше никаких секретов, Тэхён, - Чонгук идёт чуть позади, готовый прикрыть спину, если потребуется. - Обещаю, - говорит Тэхён, притормаживая перед поворотом за угол. Тишина, гулкая, мёртвая, давит, заставляет пригнуться к земле. Чонгук ловит себя на том, что даже дышать старается через раз, но за всю дорогу им не встречается ни одной активной ловушки. Они довольно просто перебираются через глубокий ров с торчащими из него кольями, наверняка смазанными ядом, едва успевают пригнуть головы, когда откуда-то сверху на них падает рой встревоженных летучих мышей, и на всякий случай сворачивают в соседний коридор, увидев широкую борозду, вспоровшую мягкий грунт пещеры. - Ничего нового, - Тэхён кивает на оставленный громадным булыжником след. – Одни камни, ямы, да яд, в разных вариациях. С фантазией у древних было так себе. Чонгук ничего не отвечает, думая о том, что то, что ждёт их в конце пути, гораздо страшнее яда. Он страхует Тэхёна, когда тот перебирается по ветхому навесному мосту, подаёт ему воду, галеты и энергетические батончики на привале и ходит вокруг как неспокойный пёс, охраняя сам не понимая, от чего, каждый раз, стоит тому остановиться, чтобы свериться с картой. Когда они добираются до заветной залы, на деле оказавшейся обычной шахтой-перекрестьем коридоров, Чонгук уже вымотан физически и прежде всего морально настолько, что каждый шаг даётся с трудом. Никаких потайных ходов, никаких открывающихся нажатием на определённый булыжник дверей. Обычный алтарь – прямоугольной формы оранжево-чёрный, как и всё вокруг, камень, стекающая по стенам пещеры вода и зябкая, кромешная темнота. Когда-нибудь озеро на поверхности размоет породы, отделяющие его от этой галереи, и рухнет вниз, становясь уже не зелёным, а грязно-жёлтым, а пока своды пещеры поддерживает разве что древняя магия, другого объяснения существования этого места у Чонгука нет. Тэхён закрепляет на стенах факелы и разжигает их, а затем отходит в центр залы, рассматривая рисунки уродливых существ, оставленные явно не человеком. - Это даже можно было бы назвать красивым, - его голос множится зловещим, не предвещающим ничего хорошего эхо, и Чонгук поводит вмиг покрывшимися колкими мурашками плечами, сбрасывая предчувствие беды, - если бы рисунки и надписи не предвещали нам близкой смерти. - Чем толпы поднявшихся из гробниц зомби и прячущиеся в темноте монстры лучше этого? Чонгук подходит к алтарю, рассматривая углубление в центре, от которого, подобно восьмиконечной звезде, тонкими венами к покатым граням разбегаются неглубокие желобы. Камень, исписанный запрещающими надписями и рисунками, повторяющими те, что были нанесены на стенах, был холодным и склизким на ощупь. - Тем, что от зомби и монстров хотя бы знаешь, чего ожидать, - Тэхён сверяется с часами и снимает свой рюкзак, прислоняя его к стене. Чонгук делает то же. – Пора. Тэхён достаёт спрятанный в потайном кармане куртки небольшой нож с острым загнутым лезвием, и Чонгук, видя это, вдруг очень сильно пугается – не за себя уже. Чувство неотвратимости неизбежного, невозможности повлиять на происходящее накрывает его с головой, колени подкашиваются, а в сердце закрадывается предательское, непривычное Чонгуку желание сбежать. Схватить Тэхёна за руку и нестись прочь от этого места так далеко, чтобы их не нашли ни мёртвые, ни Клан. Он сможет защитить, сможет устроить их жизнь так, что они проживут вместе долго и счастливо, не оборачиваясь и не вздрагивая от каждого шороха. Пусть даже к желанным Тэхёном пальмам и морю, Чонгук найдёт способ. Он не успевает ничего сказать, протягивает руку, но ему не удаётся остановить Тэхёна – тот, скривившись от боли, вспарывает ладонь, и первая крупная, алая, идеально круглая капля крови тяжело плюхается в углубление на алтаре, мгновенно расползаясь по камню уродливой кляксой. - Не дотрагивайся, помнишь? – и вторая капля падает вслед за первой. Чонгук малодушно надеется на то, что у них не получится. Может, Тэхён неверно растолковал описание ритуала, или сегодня не тот день, когда древние Майя приносили жертву своему богу. Возможно, они сделали что-то не в той последовательности или вообще пришли не в ту галерею. Ничего не происходит, и Чонгук начинает считать до пяти, чтобы по истечении счёта предложить покинуть это место как можно скорее. На цифре «четыре» земля начинает дрожать. Мелкие песчинки под ногами подпрыгивают от каждого толчка, скачут, радостно танцуя. Еле слышный поначалу гул нарастает, его отголоски поселяются, кажется, в самом сердце, рождают там тревожный, необъяснимый страх и панику. Тэхён, с закушенной губой склонившийся над алтарём, бледен, стекающая из его сжатого кулака кровь растекается по желобам, впитывается, точно не камень перед ним, а губка. Чонгук впадает в некий транс, наблюдает со всем как со стороны и приходит в себя с первым сильным толчком, который чуть не сбивает его с ног. Со вторым он всё же теряет равновесие и тяжело валится на пол. Тэхён поворачивается к нему, открывает рот и не успевает произнести ни звука. Земля под его ногами оседает, покрывается трещинами, толчки учащаются, а гул становится громче. Это происходит быстрее, чем кто-то из них успевает понять, и уже в следующую секунду пол пещеры под алтарём начинает расходиться, а потом и вовсе исчезает. Чонгук с ужасом наблюдает за тем, как яркий до рези в глазах свет устремляется из недр открывшегося портала вверх, под самый свод пещеры, разбивается о потолок, рассеивается, освещая всё вокруг подобно мощному прожектору, и падает вниз, в чёрную пропасть, раскрывшуюся в центре залы. В разинутую пасть провала устремляется алтарь, пыль вперемешку с песком поднимается в воздух, камни потяжелее падают следом, и Тэхён, не успевший вовремя отойти и ошарашенный происходящим, с криком срывается с края обрыва, потеряв равновесие и не сумев удержаться. Чонгук бросается к нему и еле успевает схватить за рукав. Слышится треск ткани. Чонгук всё ещё не до конца осознаёт, что происходит. Он перехватывает так, что Тэхёну удаётся вбить чудом не выпавший из руки клинок в горную породу, подтянуться и изо всех сил вцепиться в Чонгука. Свет, изливающийся из портала, обжигает, проникает вместе с вдыхаемым воздухом глубоко в тело и плавит всё на своём пути. Тэхён боится дышать, ему кажется, что с каждым вдохом огонь внутри него разгорается всё жарче. «Отдай мне его», - вдруг раздаётся в голове, и он замирает, в шоке уставившись на Чонгука. Тот, стиснув зубы, крепко держит его, щурится, пытаясь спасти глаза от летящей в лицо пыли, сжимает пальцы крепче и пытается вытянуть наверх, но Тэхён откуда-то знает, что сила, утягивающая его вниз, сильнее Чонгука во много раз. «Я заберу его жизнь вместо твоей и щедро одарю тебя». Поселившийся в мыслях голос пришёл прямиком из кошмаров. Тяжёлых, вязких, опутывающих всё тело снов, из которых невозможно сбежать. Которые даже после пробуждения имеют власть над сознанием, напоминая о себе загнанно бьющимся сердцем и не справляющимся с сенсорной перегрузкой телом. Воздух перед лицом Тэхёна будто бы становится плотнее, меняется, трансформируется, принимая форму кривого диска с выдавленной на нём оскалившейся мордой доисторического чудища. Это иллюзия, но золотые блики слепят глаза так, словно артефакт настоящий. «Он твой, только протяни свою руку», - продолжает Голос, нашёптывая на ухо: «И отпусти его. Стоит ли умирать в такой прекрасный день?». Держащие его руки Чонгука слабеют с каждой секундой, Тэхён знает, что долго им не продержаться. Он всеми оставшимися силами старается выбраться, пытается найти опору, но ноги скользят по гладким стенкам обрыва, и Тэхён с бессильной, отчаянной яростью смотрит на то, как безмолвные тени обступают их со всех сторон. Он готов драться за Чонгука, биться бок о бок с ним, пусть даже против призраков, пусть даже в последний раз, но всё, что Тэхён может, это просто наблюдать за тем, как тянут они свои уродливые, обезображенные смертью руки к беззащитному горлу Чонгука. «Хочешь спасти?», - удивляется Голос. – «Так не держись за него», - тут же раздражается он. Тэхён дергается. Ледяные прикосновения опускаются на его плечи, скользят к локтям, впиваются острыми когтями в кожу и тянут, пытаются разжать судорожно сжавшиеся вокруг запястий Чонгука пальцы. – «Ему будет лучше без тебя, он был так счастлив, пока не пришёл ты. Пожертвуй собой, и я дарую ему жизнь». Измученное невидимым огнём тело не слушается, но больно Тэхёну не от этого – от произнесённых слов, отвратительным ядом растекающихся по его мыслям. Они пожирают его изнутри, заставляют корчиться в муках, а Голос, почуяв слабину, продолжает безжалостно наносить удар за ударом: «Тебе не удастся стать для него кем-то важным, ты никогда ничего для него не значил. Он даже не вспомнит о тебе. Освободи его или освободись сам. Отпусти эти руки, за которые ты хватаешься так отчаянно, займи его место рядом со мной и хоть раз будь для него полезен. Или спаси себя и осуществи свои мечты, я буду милосерден к тебе». Тэхён зажмуривается, опускает голову, которую до этого старался держать так высоко, чтобы видеть Чонгука, и смотрит вниз. Раскрывшийся под ним переливающийся всеми цветами провал манит, зовёт к себе сотней голосов, обещает покой и вечную жизнь. Всего-то нужно разжать пальцы и упасть в эту бесконечную, яркую, как тысяча солнц, перину-небытие. - Не смей сдаваться, - хрипит Чонгук и замолкает, подавившись своими же словами, едва услышав в своей голове вкрадчивое: «Я сильнее тебя». Чонгук мотает головой и вновь сосредотачивается на Тэхёне, до боли всматриваясь в него, повисшего на крае пропасти, не пытающегося выбраться, уже смирившегося со своей судьбой. «Брось его», - Чонгук рычит, сжимает зубы, силясь вытолкнуть духа из своих мыслей. – «Зачем ты сопротивляешься? Я всё равно возьму то, что принадлежит мне. Не борись с судьбой, ты знаешь, вам не быть вместе. Спаси себя, оставь его тут, он уже мой, и уходи вместе с артефактом». «Пошёл ты», - огрызается Чонгук в ответ и снова пытается вытянуть Тэхёна. Бесполезно. Чонгук едва не плачет от собственного бессилия, от злости на себя за то, что, возможно, впервые в жизни он действительно не знает, что делать, кроме как упрямо цепляться за выскальзывающие из его хватки пальцы. Если бы ему дали выбор, если бы существовала хотя бы маленькая возможность, он поменялся бы с Тэхёном местами. «Неужели ты готов…» - слышит в своих мыслях Тэхён, чувствуя, как всё тело горит потусторонним огнём. «…отдать за него свою жизнь?» - раздаётся в голове Чонгука, стоило решению погибнуть за Тэхёна до конца сформироваться в его голове. Растопыренная, иссушенная временем и смертью пятерня с тонкими, хищными пальцами тянется к нему. Рука проникает в грудную клетку, минуя одежду, ныряет глубже и крепко сжимает истошно затрепыхавшееся в ледяных тисках сердце. Чонгук смиряется с тем, что ничего не сможет противопоставить разбушевавшейся силе, возжелавшей себе Тэхёна. Он слишком слаб, у него не хватит сил сражаться, не хватит сил удержать, и перед глазами уже рисуется картина падающего в пропасть Тэхёна. Испуганного, не верящего в то, что происходит, но всё ещё надеющегося на то, что Чонгук найдёт выход, как всегда находил, и спасёт. «Хочешь умереть за него?» «Да», - чувствуя, как жизнь утекает из его тела, отвечает Чонгук. - Да, - говорит Тэхён, смотрит долгим взглядом, наполненным невыносимой тоской, нежностью и горьким прощанием, и разжимает пальцы. Ужас пополам с осознанием ослепляет. Из груди вырывается дикий, совершенно животный крик, Чонгук собирает все оставшиеся в нём силы и под оглушительный смех потустороннего существа, от которого, кажется, начинает дрожать пещера, бросается вслед за Тэхёном. Дыра между измерениями быстро закрывается, но Чонгук отчего-то уверен, что успеет. Он падает, и всё, что он видит, – Тэхён, а всё, о чём думает, – суметь схватить его за руку. Чтобы даже через порог загробного мира они переступили вместе. Чтобы портал не раскидал их по сторонам. Чтобы и за гранью Чонгук мог защитить Тэхёна и вымолить прощение за время, которое тому пришлось провести одному. Последнее, что может различить Чонгук перед тем, как его глаза закрываются, это яркий всполох, заполнивший всё сознание и вытеснивший любые мысли, и тёплая, дрогнувшая в его пальцах рука, крепко сжавшая его в ответ. А когда к нему возвращается сначала сознание, а потом и способность видеть, и он открывает глаза, на Чонгука обрушивается предрассветное небо. Тяжёлое, свинцово серое, бесконечно красивое, оно нависает над ним, грозя пролиться дождём. Чонгук пробует пошевелиться и стонет от боли, мгновенно пронзившей плечи и шею. Он замирает в неудобной позе, ждёт, пока его отпустит, и осторожно поворачивает голову на раздавшийся сбоку звук. Тэхён неподалёку тоже приходит в себя, приподнимается на руках, но валится на бок. Голова тяжёлая, мысли неповоротливые, плотный, играющий сотней оттенков зелёного лес, обступивший их со всех сторон, плывёт. Чонгук не понимает пока, где они, как не до конца осознаёт и то, что произошло в пещере. Всё закончилось, и этого достаточно. Где-то вдалеке, на грани слуха, слышится шум воды, а воздух приятно прохладный и влажный. - Тэхён… - шепчет Чонгук – голосовые связки отказываются работать как надо. Хочется пить. Тэхён оказывается рядом так быстро, будто только и ждал, пока позовут. Он склоняется над Чонгуком, бегло осматривает его в поисках повреждений, ощупывает руки, плечи и грудь, взволнованно заглядывает в лицо и замирает так, не способный пошевелиться – Чонгук смотрит на него пристально, не произнося ни слова, и от его взгляда, серьёзного, изучающего, высматривающего что-то, Тэхёну хочется сбежать. Он отшатывается, хочет подняться на ноги, намереваясь отойти в сторону и осмотреться, но Чонгук ловит его, тянет на себя, не настаивая, лишь обозначая движение, давая Тэхёну выбор, и с готовностью принимает его в свои объятья. Чонгук смыкает руки на его спине, прижимая так, точно не отпустит никуда. Тэхён утыкается носом в пропахшую пылью, потом и минералами шею и затихает, боясь спугнуть мгновение. Кончики пальцев холодит неприятная нервная дрожь. Они живы. - Теперь-то ты мне расскажешь? – через какое-то время подаёт голос Чонгук. С неба падают первые робкие капли дождя. Чонгук протягивает тяжёлую руку и дотрагивается до щеки Тэхёна, стоит тому поднять голову и привстать на руках. Ему отчего-то вспоминается прошлая ночь в мотеле, тогда Тэхён нависал над ним так же, но жаркого, отключающего голову и здравый смысл возбуждения, волной накрывшего в тот момент, нет. Есть позабытая, изгнанная, осторожно пробирающаяся на своё место и сворачивающаяся под сердцем нежность. Есть желание защитить и острая необходимость иметь возможность и право дотрагиваться до Тэхёна, такого испуганного сейчас, неуверенного, но по-прежнему преданного, чаще. - Смысл ритуала, - голос Тэхёна подрагивающий, слабый, как после затяжной болезни, - заключался в самопожертвовании. Тот, кто желает забрать артефакт, должен привести с собой человека, которого он любит. Перед лицом смертельной опасности им даётся выбор: своя жизнь или жизнь другого. Если их любовь достаточно крепка, и каждый будет готов пожертвовать собой ради возлюбленного, то смерть отступит перед ними, и охраняющий артефакт дух позволит забрать его. - Почему мне нельзя было об этом знать? - Чонгук садится, опираясь на ствол дерева за спиной, и позволяет себе на секунду прикрыть глаза. Он устал и держится на одном упрямстве. В мыслях Чонгук ещё падает в схлопывающийся портал. - Выбор должен быть искренним, не замутнённым жаждой наживы, исходящим от сердца, - Тэхён, расстроенный чем-то, отводит взгляд, и Чонгук тянется к нему, вновь заставляет посмотреть на себя. – Божество жестоко расправляется с теми, кто пытается его обмануть. Ты видел тела у входа. Я не лгал, когда говорил, что ничто не угрожает тебе: в случае, если один из тех, кто рискнул посягнуть на артефакт, не готов умереть за другого, но второй выбирает смерть, дух забирает того, чья кровь была отдана алтарю. Поэтому я просил тебя ни к чему не прикасаться. Тэхён замолкает, глубоко вдыхает, хмурится, понимая, что ему может не хватить смелости сказать то, в чём признаться очень страшно. Страшнее, чем прыгнуть в кишащую демонами пропасть или шагнуть в объятья смерти. Но всё же выпаливает на одном дыхании, не давая себе возможности передумать: - Я был уверен в своих чувствах и в том, что при любых обстоятельствах отдам свою жизнь ради тебя. Чонгук вдруг улыбается. Обезоруживающе светло, до мурашек по всему телу легко, так, словно переживал о чём-то, и вот всё разрешилось наилучшим образом. Что-то в его взгляде подталкивает Тэхёна к тому, чтобы задать волнующий его с самого пробуждения вопрос. Внутри всё застывает от неизвестно откуда взявшейся тревоги и покрывается инеем страха пополам с безграничным отчаяньем: - Что ты ответил Голосу на последний вопрос? – Тэхён весь дрожит, губы не слушаются. - Что хочу умереть вместо тебя, - Чонгук не видит смысла скрывать это. Тэхён не произносит ни звука, он в смятении только смотрит на Чонгука, высматривает в его глазах подтверждение того, что это такая глупая шутка или сказанные в порыве эмоций ничего не значащие слова, но не находит ничего, кроме решимости идти до конца и уверенности. Он опускает взгляд на рот Чонгука, будто ждёт, что оттуда вот-вот вырвется жестокое опровержение, но Чонгук не спешит забирать своё признание. - Ты произносишь это так просто… - Тэхён смотрит на него, словно видит впервые. - Могу ещё проще, - Чонгук пожимает плечами, в его взгляде плещется любование Тэхёном и искреннее восхищение им. – Я люблю тебя. Только благодаря всему этому понял, насколько сильно. Не дожидаясь его реакции, Чонгук обнимает Тэхёна, прижимает к себе и удерживает так. Близко настолько, что трудно дышать. Тэхён неловко устраивается в его руках, немного даже напрягается, и Чонгук, успокаивающе поглаживая по спине, осторожно касается губами его скулы. - Когда я прыгнул в тот портал, - он целует мочку уха, прикусывает аккуратную серёжку-гвоздик и зарывается носом в волосы Тэхёна, - я думал только о том, чтобы быть рядом с тобой и после смерти, если не получится обменять свою жизнь на твою. - Я тоже… - едва произносит Тэхён. И добавляет, будто бы Чонгук мог его не понять: - Люблю тебя. - Я знаю. Чонгук затаскивает Тэхёна на себя, усаживает сверху и кладёт руки на его бёдра. Чонгук скользит пальцами выше, к обтянутым мембранной тканью штанов ягодицам, наслаждаясь, наконец, потерянной когда-то и обретённой вновь близостью между ними. Тэхён, прикрыв глаза, подаётся навстречу, подставляется под ленивые касания как кот под ласковые прикосновения, и пропускает момент, когда Чонгук, нахмурившись, отстраняется. В заднем кармане Тэхёна он нащупывает странный предмет округлой формы с замысловатым выпуклым рисунком посередине. - Тэхён… Тонкий из чистого золота диск с кривыми, чуть выщербленными краями ложится ровно по центру ладони. Оскалившийся доисторический монстр смотрит на Чонгука и подмигивает драгоценными камнями вместо глаз. Артефакт тёплый, словно несколько часов пролежал на солнце, но стоит Чонгуку сжать пальцы и дотронуться ими до уродливой морды, как он мгновенно становится холодным настолько, что его становится неприятно держать. Тэхён задерживает дыхание, когда тянется к Чонгуку, чтобы подхватить свисающую между его пальцев кожаную тесёмку, прошитую золотой нитью, и забрать артефакт. Диск повисает в воздухе, закрутившись вокруг своей оси, отражая выглянувшее вдруг солнце и разбрасывая вокруг себя блики, и Тэхён долго его рассматривает, прежде чем сказать: - Именно так выглядит моя свобода. - Кокосы и шум волн? – Чонгук прислоняется к плечу Тэхёна, запрокидывая голову и ловя губами лучи солнца. - Песчаный пляж и шезлонг, - отвечает Тэхён, и в его ответе Чонгуку чудится завуалированный вопрос. - Два шезлонга, - поправляет его Чонгук. - Да, - соглашается Тэхён. *** Чонгук просыпается рано утром, когда солнце уже встало, но ещё не успело нагреть комнату настолько, что в ней становится невозможно дышать. Прохладные простыни приятно льнут к телу, яркий рассветный луч лениво ползёт от окна к кровати, облизывая разбросанную на полу одежду, скинутые подушки и бутылку воды, принесённую с кухни на первом этаже. Чонгук наблюдает за тем, как полоска света добирается до торчащей из-под тонкого одеяла возмутительно соблазнительной пятки и как Тэхён с недовольным ворчанием подтягивает ногу к животу, словно солнце способно на такую подлость, как щекотка. В голове ещё стучат вчерашние барабаны, перед глазами аборигены отплясывают ритуальные танцы, их соломенные юбки прыгают в такт древнему как мир ритму, а длинные бусы из ракушек и жемчуга прикрывают оголённые женские груди. Горят костры, раздаются песни, на небе огромная, так близко, что можно дотянуться, луна. Тэхён, весь в белом, звенит кулонами на тонких цепочках, протягивает ему огненно-красный коктейль с двумя трубочками и кокетливым зонтиком. - Они называют меня Хранителем, а тебя – Истинным, хоть и не видели ни разу до сегодняшнего дня, - говорит он, опускаясь прямо на песок справа от Чонгука, и какое-то время смотрит на костры. – Оставляют на крыльце фрукты и рыбу, приглашают на свои праздники. Их дети постоянно крутятся во дворе дома и радостно кричат каждый раз, стоит им меня увидеть. Чонгук, только прилетевший, измотанный дорогой и несколькими месяцами размышлений и сомнений, кивает, зарывается пальцами в горячий песок и облокачивается на небольшой чемодан. Он только с дороги. - Ты говорил им, что артефакт давно не у тебя? - Говорил, - Тэхён отпивает из своего бокала, коктейль в нём тёмно-синий, как море, освещённое воткнутыми в песок факелами. – Но что толку. Они всё твердят, что бог мёртвых благословил меня и послал к ним. И теперь у них сто лет не будет эпидемий и неурожая. - Столько не живут, - Чонгук улыбается, ему спокойно и хорошо. - До тех пор, пока каждое утро под дверью я нахожу корзинку со свежими манго и папайя, я готов позволить им верить во что угодно. Отвечать не хочется. Хочется чувствовать. Ритмичный стук барабанов погружает в какой-то транс, Чонгук скидывает с себя пиджак и остаётся в рубашке и брюках. Кровь горит, морской воздух оседает на лбу и щеках, Тэхён наклоняется и слизывает жаркие солёные капли с его шеи. В его глазах, кажущихся сейчас большими чёрными провалами, пляшут потусторонние огни, которые на самом деле лишь отблески зажжённых факелов. Чонгук всматривается в них и падает прямо в их жадную, голодную черноту, жмурится как от яркого света, подхватывает Тэхёна под ягодицы, усаживает на себя сверху, одной рукой забираясь под широкую футболку с глубоким вырезом, открывающим острый разлёт ключиц, а второй тянет за завязки на штанах. У него стоит так, словно это первый секс в его жизни. Тэхён ещё твёрже. - Что скажут твои новые друзья, если я возьму тебя прямо здесь? Чонгук выдыхает, прикусывает Тэхёна за подбородок и наслаждается нетерпеливым рыком и быстрыми и жадными, точно Чонгука могут отобрать, касаниями. - Они благословят сегодняшнюю ночь, - Тэхён вытаскивает рубашку из его брюк, расстёгивает ремень, тянет замок молнии вниз и со стоном обхватывает дёрнувшийся ему навстречу член. – А с утра посадят на этом месте какой-нибудь фруктовый куст. И он обязательно зацветёт. Чонгук смеётся, трясёт головой, будто это поможет ему вернуть мыслям ясность, и утаскивает Тэхёна в дом, белой глыбой возвышающийся за их спинами. Не хотелось бы, чтобы кусты загораживали им обзор на море. Сейчас, утром, после душной, сумасшедшей ночи, хочется иначе. Хочется томной нежности, дразнящих прикосновений и ощущения пьянящей близости. Хочется навалиться на Тэхёна, подмять под себя, разморенного, тёплого, распять его на пахнущих цветами простынях и забыть о том, что за дверьми этого дома есть кто-то, кроме них. Тэхён шумно выдыхает, когда Чонгук дотрагивается до его бедра, прогибается, подставляясь, когда тот стаскивает с него тонкое одеяло и целует в спину. Чонгук касается его нежно, трепетно, словно Тэхён может исчезнуть в любой момент, прикрывает глаза, запоминая это мгновение навсегда. Момент, когда он вернулся домой после многолетних скитаний. Щемящее, неконтролируемое чувство накрывает его с головой, накатывает неотвратимо, подобно цунами, выбивает почву из-под ног, и Чонгук, застонав, прижимается губами к шее Тэхёна, туда, где его запах наиболее отчётлив, и так замирает. - Чонгук?.. Тэхён, тонко почувствовав перемену в его настроении, оборачивается, пытается заглянуть в лицо, но Чонгук прячется от него, утыкается лбом между лопатками и мотает головой, не произнося ни слова, просит ни о чём не спрашивать. Ему нужно самостоятельно справиться с навязчивой мыслью, что он не заслужил права находиться здесь. Тэхён не догадывается, но идея разузнать, о каких экспедициях в Чили и Мексику он говорил, когда упомянул многочисленные вылазки, стала для Чонгука сродни маниакальной. Сразу по возвращении из миссии он выходит на их бывшего координатора и назначает ему встречу. Тот соглашается сразу, что неудивительно, ведь всякий раз, когда речь заходила о Тэхёне, он разве что не начинал светиться изнутри. Чонгук с интересом наблюдал, как хмурый китаец Ван, которого вырастила семья корейцев, сбрасывал иглы дикобраза, стоило ему увидеть Тэхёна, менялся лицом, как будто можно было как-то скрыть хищный взгляд и повадки бездушного убийцы, и искренне пытался опекать. От непривычки волноваться о ком-то эта забота получалась грубой, суровой, но Тэхён всегда умел смотреть внутрь людей, поэтому слушался Вана как отца и прощал все резкие слова. В этой привязанности к Тэхёну не было ничего низменного. За всё время их координатор не позволил себе ни намёка на что-то непристойное, но Чонгук видел, как дрожал натянутой струной воздух между ними, и знал, что Тэхён задевает в нелюдимом, неприветливом китайце какие-то болезненные воспоминания, что-то глубокое и личное, тщательно скрытое ото всех. - Ты что же, думаешь, что тебя просто так взяли и отпустили? – Ван насмешливо выдыхает дым в лицо Чонгуку и снова затягивается. – Мальчишку взяли на поводок. Поставили условие: либо он делает всё, что прикажут, и не ерепенится, либо Глава пошлёт за тобой людей, и тогда не стоял бы ты сейчас передо мной и не сверкал так глазами. Из Клана никто просто так не уходит, Клан всегда остаётся в выигрыше. Парень способный, но глупый, влюблён, похоже, по уши, а должен ненавидеть тебя за эту выходку, - он делает глоток пива из высокого не очень чистого стакана и продолжает: - Я тебе так скажу: я бы сам пришёл за тобой, без приказа, и никто бы меня не осудил. Да он не простил бы никогда за такое. Из своего дома, который Чонгук оставляет Соён, он забирает только украшенный драгоценными камнями нож – их общую с Тэхёном память – и некоторые личные вещи. На то, чтобы уволиться из фирмы, уходит больше времени, чем он планировал, но всё, наконец, улаживается. Перелёт проходит как в тумане. Чонгук снова чувствует себя живым только на укрытом вечерним сумраком пляже, где он обнаруживает себя наблюдающим за Тэхёном: умиротворённым, одетым в белые одежды и кажущимся ослепительно ярким пятном на фоне почти чёрного моря. Прижиматься к нему, чувствовать Тэхёна под пальцами, взволнованного, прислушивающегося, и знать, что он принадлежит только ему, Чонгуку, до взрывающихся под веками звёзд хорошо. Влечение переплавляется в раздирающую сердце тоскливую горечь. Чонгук умрёт, если хоть на секунду оторвётся от Тэхёна. Он был так глуп, думая, что способен прожить без того, чтобы дотрагиваться до горячей после сна кожи, слушать, как лениво выдыхает Тэхён, отзываясь на каждое прикосновение, впитывать его всем собой и ощущать его присутствие рядом. Вся жизнь уйдёт на то, чтобы вновь завоевать его доверие. Чонгук не понимает, как сформулировать то, что происходит у него на душе. У него не получается найти подходящие фразы, обличить в слова бушующее в нём пугающее, опасное, желанное чувство, переплавляющее всё внутри, настраивающее Чонгука под себя, делающее из него не его – кого-то другого: лучше, сильнее, отчаяннее. Если бы у Чонгука попросили описать Тэхёна одним словом, он бы не раздумывал ни минуты. Нужный. - Я смирился с тем, что умру там, - Тэхён еле шевелит губами, подушка приглушает то, что он говорит, но Чонгуку хорошо слышно. – Был уверен, что это моя последняя миссия, думал только о том, что пожертвовать собой ради тебя не самый плохой конец, но всё же надеялся. Думать об этом больно. Чонгук не знает, что делал бы, если Тэхён исчез бы, будто его и не было никогда. Пропал бы, наверное, в ту же минуту, шагнул бы за грань следом, не раздумывая. «Ты и шагнул», - подсказывает внутренний голос, и Чонгуку вдруг кажется, что он вернулся обратно в пещеру, из которой выбраться удалось только им. Тэхён переворачивается на спину, и Чонгук тонет в его взгляде – беспомощном, испуганном, до болезненности уязвимом и открытом. Он сделает всё, чтобы Тэхён больше не чувствовал себя таким рядом с ним никогда. - Не говори так больше, - слова торопятся, захлёбываются друг в друге, боятся, что не успеют выплеснуться до конца. Боятся, что Тэхён не поймёт. – Я чуть не потерял тебя. Никому не позволю больше отнять тебя у меня. Даже себе. В этих словах ослепительный жар солнца, полуденный зной пустыни, огонь пылающих костров и парная шелковистость разогретого моря. Тэхён плавится, открывается, распахивает перед этими словами свою душу, впуская их внутрь и позволяя осесть там, подчинить себе всё его естество. Он улыбается. Улыбка получается неуверенной, спрашивающей разрешения на то, чтобы появиться на этих губах. Чонгук сцеловывает её, выпивает всю, не позволяя Тэхёну ни в чём сомневаться. - Предлагаю обмен, - едва Чонгук отрывается, говорит Тэхён, облизывается и смотрит с таким хитрым прищуром, что от вмиг изменившейся атмосферы у Чонгука от предвкушения поджимаются пальцы на ногах. – Ты принесёшь мне фрукты, а я тебя щедро отблагодарю. Кто он такой, чтобы отказываться. Чонгук наваливается на Тэхёна, притирается вмиг потяжелевшим в ответ на подобное предложение членом и легко соскакивает с кровати. На крыльце его действительно ожидает доверху наполненная плетёная корзинка, украшенная цветами и бусами из ракушек. Он опускается на деревянный настил и полной грудью вдыхает воздух, пропахший морем и зеленью. Остров производит впечатление отрезанного от остального мира, но до него можно добраться с помощью регулярного водного сообщения, а в доме есть электричество, кабельное телевидение и горячая вода. Если Чонгук когда-то и представлял себе рай, то вот он, перед его глазами: шелестит нависшими над белым песком тяжёлыми листьями пальм, шумит накатывающими на горячий берег голубыми волнами, кричит голосами экзотических птиц и пахнет сладостью только что сорванных фруктов. Пора возвращаться в дом. Наверху его ждёт голодный и кое-что пообещавший Тэхён.