Ничего не кончилось

      День не задался с самого утра. Джинни снова устроила скандал и, хлопнув дверью, закрылась в своей спальне. Уже не в первый раз за нашей ссорой наблюдали сыновья, Джеймс и Альбус. Они выглядывали из своей комнаты, и я подумал, что стоит отправить их в Нору.       В зеркале я давно видел уставшего от жизни мужчину со всё тем же шрамом, только теперь без очков. Вид не самый лучший, но с такой жизнью недалеко и до внешности Грозного глаза.       А теперь ещё и Малфой — он заметил, как на заседании Визенгамота я в очередной раз наблюдаю за солнечными лучами, проходящими через волосы Гермионы, и выплюнул мне в лицо информацию, о которой знали только мы с Гермионой. Ещё и подтрунивал, что узнал всё в чьей-то постели. Блять. Мне кажется, я когда-нибудь убью этого заносчивого ублюдка.       Я решил найти Гермиону и выяснить всё у неё. Потому что только мы с ней знали эту историю от начала и до конца. Она — потому что всё помнила, а я — потому что видел себя со стороны.       Я заприметил её, когда она спешила в сторону каминов, чтобы покинуть Министерство. Как всегда стильно одетая. Впрочем, так она стала выглядеть далеко не сразу.       Но бывшая подруга даже не остановилась, когда я позвал её. Пришлось догонять, как мальчишке.       — Гермиона, стой! Надо поговорить!       — Гарри, давай позже? Мне нужно идти.       Она определённо не собиралась останавливаться и общаться со мной, человеком, презирающим её. Она решительно шла вперёд.       — Нет, сейчас, чёрт возьми, — я был раздражён её невниманием, схватил её за локоть, обтянутый шёлковой тканью пиджака, и крепко сжал. — Мы поговорим прямо сейчас!       — Гарри, отпусти, — Гермиона пыталась, не привлекая внимания, вырвать руку из жёсткой хватки. — Ты делаешь мне больно.       — Гер-р-рмиона! — я был зол и не собирался её отпускать, но она была слишком упрямой.       Мы начали привлекать внимание.       Мне потом рассказывали, что наша схватка была похожа на перетягивание каната. Туда-сюда. Рывок. Треск. Падение. Я быстро посмотрел на замерших сотрудников Министерства — и всё, увидев мой непримиримый взгляд, снова занялись обычной рабочей рутиной.       А Гермиона раскинулась на полу Атриума, старательно прикрывая голые ноги. Но мой взгляд сфокусировался на туфлях, надетых на её маленькие ступни. Опомнившись, я рывком поставил её на ноги, но уйти не дал.       — Посмотри, что ты устроила!       — Я устроила? Зачем пиджак было рвать? — взволнованно спросила она, поднимая руку.       — Примени палочку, мы же оба знаем, как хорошо ты умеешь ею пользоваться.       Вот он я — настоящий гриффиндорский лев. Ничего не забываю, ничего не прощаю. Много раз Гермиона просила прощения за свой поступок многолетней давности, уговаривала, приводила доводы, молила, унижалась, но всё было зря.       Я слишком долго сходил с ума — не мог понять, какие сны были реальными, а какие — плодом моего больного воображения. Фантазиями с женой лучшего друга в главной роли. Психика, нарушенная войной и предательством той, кому доверял больше всех, не позволяла мне внимать голосу разума в отношении Гермионы.       — Идём, — я взял её за руку и повёл по бесконечному лабиринту Министерства.       Я не обращал внимания на пробегавших мимо сотрудников и старался смотреть прямо перед собой в поисках места для разговора, но мой взгляд постоянно опускался к ногам уже давно не подруги.       — Как можно в них ходить? — спросил я.       Мой член, который привычно дёрнулся в присутствии Гермионы, стал каменным, как только я представил её, обнажённую и обутую в одни эти чёртовы туфли.       — Отлично, — сказала она, — если бы ты не тянул так сильно.       Я поднял голову, завершая созерцание обуви, и, заметив нужную дверь, резко свернул направо.       — Гарри, полегче… — мы прошли в маленький кабинет, который я тут же закрыл «Коллопортусом». — Чей это кабинет?       — Не знаю… Ты трахалась с Малфоем?       Вот так, с места в карьер. Никакой прелюдии, сразу к делу. Я вопросительно смотрел в широко открывшиеся глаза. Только вот чему она удивилась? Что я мог такое предположить? Или что я об этом знаю?       — Что?.. Что?.. Да как… С чего… — Гермиона задыхалась.       — Он всё знает. И очень недвусмысленно намекнул, что узнал об этом в постели.       Я сжимал кулаки. Мысль о том, что Гермиона всё рассказала хорьку… злила. Но мысль, что она трахалась с ним… будила во мне зверя.       Сны о ней были реальными и подробными. Когда я всё узнал, мы оба уже были связаны с Уизли. И голод, пропитанный сновидениями с участием предательницы, так и остался неутолённым. И это заставляло ненавидеть её.       Сейчас Гермиона стояла передо мной, прижимая ладони к раскрасневшимся щекам, и непонимающе на меня смотрела.       — Гермиона! Отвечай! Ты ему рассказала?!       — Нет! Нет! Гарри, я бы не стала! Я на такое не способна, — оправдывалась она.       — Я знаю, на что ты способна, — я подошёл вплотную и чувствовал себя извращенцем, потому что никогда не мог расслабиться в её присутствии. Гнев превращался в животную похоть.       Гермиона быстро опустила взгляд вниз, в ту точку, где наши тела соприкасались — очевидно, заметив выпирающую проблему.       — Откуда он может знать? Кто ещё в курсе? Ты всем подтирала память. Так ведь?       — На Гриффиндоре. Остальные не представляли… опасности.       — Но то, что мы трахались, знали только мы с тобой, — прошипел я, пока мои руки тянулись к её талии, чтобы крепко сжать.       — А вот это чушь, — она резко сбросила мои руки и пошла к закрытой двери. — Мы не особо-то скрывались. Совокуплялись, как животные, по всему замку.       Я слишком ярко помнил сны о Хогвартсе, где мы с ней действительно искали любую свободную нишу, чтобы соединить свои тела.       Я старался убить чувства к Гермионе, но они, примешиваясь к похоти, рвались наружу. Законы морали и семейные ценности мало помогали сдерживаться.       Кабинет был небольшим, и я успел подлететь к Гермионе, пока она не ушла. Одно привычное движение руки, и Гермиона была прижата к закрытой двери. Она отчаянно вырывалась, но мои руки, натренированные в операциях Аврората, слишком крепко её держали. Я накрыл её губы и терзал до тех пор, пока она не прекратила сопротивляться и не издала тихий отчаянный стон. Этот звук, что так часто слышал во сне, сорвал мне крышу.       В присутствии Гермионы по всему моему телу расползалась отравляющая, словно яд, похоть. Это сводило меня с ума на протяжении одиннадцати лет. И если раньше я винил только себя или осколок души Волдеморта, то знание того, что она сделала однажды, привело к непоправимым последствиям. Я возненавидел её. Но кто сказал, что это помешало мне её хотеть?       Я прижался к ней всем телом и обхватил голову двумя руками, вплетая пальцы в уже растрёпанные волосы. Этот вид мне нравился гораздо больше. Я долго ласкал её губы, пока наконец не проник туда, где в шёлковой глубине рта наши языки начали сладкий поединок. Гермиона больше и не думала вырываться. Это было удивительно, особенно после всех злых слов, что были мною сказаны. Оторвавшись от приятного занятия, я спросил:       — Ты хочешь меня?       — Хочу, — прошептала Гермиона тихо, — я всегда буду тебя хотеть, — в карих глазах вспыхнула знакомая искра, которой я не мог найти объяснения.       — Повтори, что ты сказала? — попросил я, не отрывая от неё взгляда.       —Я всегда буду тебя хотеть.       В сознании вспыхнул образ из прошлого. Я вспомнил: я слышал эти слова в одном из снов. Она уже говорила это когда-то в прошлой жизни, когда я был другим человеком, когда я любил её.       — Ты же вспомнила, да? — я сильнее сжал ей волосы и запрокинул голову назад. — Вспомнила?       — Да, да. Это было в ванной старост, когда… — проговорила она сдавленно.       — А вот я не помню! Ни черта не помню. Знаешь, каково это знать, но не помнить чего-то столь важного?       — Прости меня, прости. Гарри! Мне больно! — Гермиона начала вырываться, но я только вернул её голову в исходное положение, облегчая боль, но волосы так и не отпустил.       — Отлично. Помни о том, что ты сделала, пока я буду тебя иметь. Потому что теперь меня ничто не остановит, даже твоя боль. Когда-то ты сама о ней молила, — зарычал я и поцеловал её, терзая губы, словно наказывая за всё — за её поступок, за моё желание, за несчастливую судьбу.       Одной рукой я ласкал шею, иногда сжимая на ней пальцы. Другая рука опустилась вниз и погладила грудь сквозь ткань её кремовой блузки.       — Гарри, пожалуйста, — простонала Гермиона, сама, наверное, не понимая, о чём просит. Я сильнее начал массировать грудь и коленом раздвинул её ноги, приподнимая её так, что юбка резко задралась вверх.       Даже лёгкая боль не смогла уменьшить её желание.       Я оторвался наконец от губ и посмотрел, как даже сквозь два слоя ткани проступают торчащие от возбуждения соски.       — Мне всегда было интересно… Расстегни, — попросил я. Не хотелось бы снова рвать на ней одежду, пусть лучше сама разденется.       Я очень внимательно наблюдал, как медленно раздвигались в разные стороны края блузки, открывая вид на кружевной белый бюстгальтер, но долго не выдержал и просто спустил чашечки вниз, выпуская наружу грудь с розовыми вершинами.       — Один в один, — прошептал я и немедленно принялся лизать и втягивать в рот соски. Она так часто мне снилась. Я завидовал сам себе, когда видел, как ласкаю её снова и снова.       Я старался запомнить каждую деталь груди идеальной формы, не изменившейся со времён школы. Мои руки стягивали с неё строгую министерскую юбку.       — Я видел всё, видел твоё тело, но совершенно не знал, каково оно на вкус. Раньше я только смотрел. Больше наблюдать я не намерен.       — Бери… О. Гарри. Я так давно об этом мечтала.       Гермиона выгибалась и сладко постанывала. Эти звуки мне были слишком хорошо знакомы.       — Всё, всё снимай, — умолял я, поглаживая и разминая её прохладные ягодицы.       Но Гермиона, словно получив команду, быстро опустилась передо мной на колени. Добравшись до вожделенного объекта, она долго на него смотрела, так, что он начал подрагивать от напряжения. Я, сгорая от нетерпения, в секунду достал палочку, трансфигурировал из стола кровать и оставил нас без одежды.       Только туфли… Я не хотел от них избавляться. Они так и остались на ней.       Я повалил Гермиону на кровать и провёл руками по её худому, обнажённому телу — такому же, какое видел в грязных снах. Наблюдал, как она выгибалась, чуть раскрывая бёдра в стороны. Добравшись до туфель, мои руки очертили их форму.       — Всегда носи их, когда захочешь меня, — сказал я и поднял её ноги вверх так, что они оказались рядом с моим лицом. Легко поцеловав лодыжку, я рукой направил член к заветному входу. Посмотрев ей в глаза, я увидел отражение своего желания, своей похоти. Это заставило меня зарычать и рывком вогнать себя до самого основания, чувствуя, как плотно облегает меня её горячая плоть.       Она закричала, а я ошеломлённо замер, чувствуя, как успокаивается бушующее море в моей душе. Вот она, пристань. Ничего другого и не надо.       — Мерлин, Герм.       Никаких воспоминаний о том, что такое уже было, но ощущение правильности происходящего заполнило меня до самого основания.       Её глаза наполнялись слезами, пока она задыхалась от ощущений, словно выброшенная на берег рыба.       — Да… да…       Вся та любовь, что я пытался искоренить в себе, вернулась с новой силой, потому что на самом деле ничего не кончилось. И это меня вывело из себя больше всего. Как она могла?       — Как ты могла лишить нас этого? — прорычал я, но она не слушала. Она покорно лежала с закрытыми глазами, и я впитывал этот невообразимо прекрасный образ.       — Гарри… Гарри…       Я держал её ноги высоко и размеренно двигался, то проникая, то оставляя горячую глубину. Гермиона взглянула на меня затуманенными страстью глазами и подняла руки к своей груди, обхватывая её.       Продолжая вторгаться в Гермиону, я чувствовал, как степь, в которую превратилась моя жизнь, наконец прорастала зёрнами надежды. Но я хотел большего. Я хотел жарких тропиков, поэтому просто заниматься любовью, медленно и нежно, мне было мало. Я хотел именно брать. Брать то, что давно было моим. Резко, жёстко — без компромиссов.       Я немного наклонился и положил её ноги себе на плечи, начав двигаться быстрее, проникая членом на всю длину. Я заполнял её да самого конца, вызывая вскрики на каждом толчке. Пару минут спустя я соскучился по её солёным от слёз губам. Потянулся к ним, широко раздвигая молочно белые бёдра, и накрыл её тело, вжимая в кровать и впиваясь рот, заглушая влажные стоны.       Она обняла меня за шею, впиваясь в неё ногтями, прекрасно зная, как мне должно нравиться, а я начал двигаться быстрее. Ещё быстрее.       И вот её бедра приходят в движение навстречу мне, и мы сталкиваемся в одной точке, не разрывая взглядов. Пышные локоны на голове подпрыгивают в такт острым толчкам, а губы раскрываются, чтобы произнести:       — Да, Да. Пожалуйста. Быстрее.       Как только она закрыла от удовольствия глаза, я начал рычать, сопровождая словом каждый свой рывок.       — Смотри. На. Меня. Чувствуй. Это.       Её колени согнулись и сжали мне бока, и Гермиона застонала ещё громче, умоляя меня продолжать и дать ей нечто, что давно стало обоюдной болезнью...       Давая желаемое, я начал яростно двигать бёдрами, стараясь выбить всю ту дурь, что наполняла её голову в тот момент, когда она закончила наши отношения без моего ведома. Она лишила меня сердца, когда изнасиловала мой мозг!       Без остановки вбиваясь в хрупкое тело, я чувствовал, как стенки влагалища начинают сокращаться. Я ускорил движения, и её губы раскрылись в немом крике.       Гермиона начала биться в оргазме, пытаясь мышцами вытолкнуть меня, но я рухнул на неё всем своим весом, двигая лишь бёдрами, и наконец почувствовал, как член начал выпускать струи, заполняя тело, давно ставшее для меня наваждением.       Случись это одиннадцать лет назад, мы бы растили общих детей. Дура, какая же она дура. Стало тошно от себя — от неё.       Я быстро встал и, очистив себя, начал одеваться. Гермиона не шевелилась — лежала и дрожала от перенесённого удовольствия. Будь я тем Гарри из сна, я бы лёг рядом и обнял её влажное тело, признался бы в любви и целовал, пока желание вновь не затуманило бы наш разум, но того влюблённого мальчика больше не было, она убила его.       Я просто оденусь и уйду, как ушла когда-то она, разрушая моё сознание.       Одевшись и повернувшись к двери, я вспомнил, из-за чего, собственно, требовал её внимания.       — Правду, Гермиона. Откуда Малфой знает?       И спустя продолжительное молчание в тишине кабинета, наполненного запахами женский выделений, пота и спермы, прозвучал ответ, за который я возненавидел Гермиону ещё сильнее. Потому что она убила последнюю надежду на семейное счастье.       Джинни всё знала.