Все просто

— Все просто, — пишет Вэй Чэнь, и Ичунь замирает, глядя на то, как на экране появляются и исчезают три точки, показывающие, что собеседник печатает. Что бы он сейчас ни сказал, просто не будет. Это Ичунь знает по собственному опыту. И во время совместной работы в клубе, и после того, как Вэй Чэнь ушел, и потом — когда он вернулся на про-сцену. Хочется набрать ему что-нибудь в ответ, но Ичунь не уверен в том, что на самом деле собирается сказать. Цифры прокручиваются в голове, изменяясь с одних значений на противоположные. И все варианты, как один, нихрена не простые. — У меня уже есть кубок, — продолжает Вэй Чэнь. Ичунь отправляет в ответ большой палец. Он правда рад. Несмотря на то, что Ичунь всегда будет болеть за Синий Дождь, а Вэй Чэнь навсегда останется мудаком, хамом и редкостным засранцем из района, куда Ичунь носу не сунул бы при других обстоятельствах, даже если бы ему приплатили, но ходил — когда Вэй Чэнь сбежал из клуба. Искал, спрашивал. Без толку. Пока Вэй Чэнь не захотел, чтобы его нашли, найти его было невозможно. QQ пищит, возвращая в реальность. Ичунь морщится, гонит от себя воспоминания. Все это — такое древнее прошлое, что даже думать о нем не имеет смысла. Еще древнее — только их история. Вся целиком, нелепая до крайности с самым неправильным в мире таймингом. Ичунь влюбился в Вэй Чэня еще до Славы. Задолго до нее — как казалось ему тогдашнему: когда тебе четырнадцать, то каждый год за пять. Ичунь усмехается, пододвигая к себе чай. Смотрит в окно — мокрая взвесь оседает на стекле, мешая разглядеть соседние дома. Так себе погода на новый год, но уж какая есть. Ичунь все равно не особенно часто выходит на улицу, особенно зимой. Так, раз в день или два, до магазина и обратно, замотавшись в толстый шарф по самые уши и плотно запахнув пальто. А холод все равно пробирается под свитер и водолазку, противно касается кожи, и после каждой прогулки хочется влезть в горячий душ, а еще лучше — прижаться к теплому телу, вдохнуть запах табака, и… Ичунь обрывает себя на середине мысли. Вэй Чэнь, при всех его недостатках, — отличный игрок и кубок свой заслужил. А чувства Ичуня — это просто ностальгия по временам Вэй Чэня в Дожде, по временам до Альянса, когда игра была только игрой, без рабочих совещаний, интриг и вечного геморроя с новыми сокомандниками Вэй Чэня. Ичунь смотрит на следующее сообщение. От предыдущего оно отличается мало чем. — Кубок у меня есть, — Ичуню кажется, он слышит, как Вэй Чэнь это произносит. Растягивая звуки, ухмыляясь и перекладывая сигарету из одного уголка рта в другой. Ичунь снова шлет большой палец. Сколько можно. Понятно, что Вэй Чэнь рад, хотя пришел в личку он явно не за этим. Но ничего не скажет, пока не спляшет и не выложит на стол весь свой великолепный многосантиметровый трэш-толк. Ичунь знает Вэй Чэня слишком хорошо. Каждую черту его лица, каждую родинку на спине и плечах, и одну — на заднице, крохотную, почти у поясницы. Она выделяется на незагорелой коже, и Ичунь уверен, что даже сам Вэй Чэнь о ней не подозревает. А Ичунь помнит ее с их семнадцати, когда они странной разношерстной школьной компанией ездили к морю, и у Вэй Чэня сползли плавки, из-под резинки показалась родинка, а Ичунь понял, что вся его бравада о том, что он не влюблен больше в мудака Вэй Чэня — полный бред. И что прямо сейчас запал к хренам, хорошо если не на всю жизнь. И помнит, как странно посмотрел тогда на него Вэй Чэнь. Будто бы хотел что-то спросить, но передумал. Ичунь с облегчением выдохнул: к разговору о чувствах он в том возрасте точно не был готов. Да и что мог сказать Вэй Чэнь? Точно не ответить взаимностью. Ичунь в семнадцать был тощим, как палка, длинным, со следами на коже от того, что вымахал за лето. Весь бледный, в веснушках, столь частых, что они больше были похожи на пятна. Это потом он привык, а тогда хотелось спрятать себя за десятком слоев одежды. Он так и делал, но на пляже хрен спрячешься. Футболка с шортами — и те облепляли мокрое от жары тело. На Вэй Чэне смотрелось гораздо лучше. Настолько хорошо, что Ичуню понадобилось долго думать о крабах на песке, прежде чем встать и сходить за газировкой. Вэй Чэнь весь был — солнце и лето. Загорелый, горячий, красивый — Ичунь не мог отвести от него взгляда. Ичунь долго смеялся, когда Вэй Чэнь потом, уже в клубные времена незадолго до ухода признался, что залип тогда на него намертво, но не решился подойти. Они оба тогда посмеялись и разошлись, как друзья. Они и были друзьями все время, что работали вместе. Бесили друг друга, спорили, но стояли друг за друга горой и тащили на себе все еще даже до того, как Ичунь стал гильдлидом. Ну и потом тоже. И все по-дружески. А потом Вэй Чэнь ляпнул вот это — и посмотрел — пристально, всего на секунду. И отвернулся, закуривая, а Ичунь, посмеиваясь, вернулся к игре. А после ухода Вэй Чэня еще год смотрел на его пустое кресло и думал, что было бы, если бы он поцеловал Вэй Чэня прямо тогда, в игровой. Перехватил бы сигарету, коснулся губами губ. И, наверное, получил бы в нос. У Вэй Чэня очень быстрая реакция, всегда была. Или не получил бы. Но все это — тоже уже давно в прошлом. — Есть кубок у меня… — и ухмыляющиеся смайлы. Смайлы в виде кубков. Смайлы с сигаретами. Смайлы в темных очках. Стена сраных смайлов. Да блядь! Ичунь набирает несколько восклицательных знаков. Стирает. Набирает снова. Стирает еще раз и отправляет в ответ вопросительный знак. “Какого хера тебе надо, бывший капитан Вэй Чэнь?” Тот поймет. Он всегда понимал, только притворялся, что нет, когда ему было удобнее. Даже когда Ичунь написал ему 530. В личку. Сам. То есть сначала они, конечно, поругались так, что, казалось, воздух между городами накалился. Ичунь был страшно зол на себя самого — после того, как осознал, что Вэй Чэнь мало того, что вернулся в Славу, так еще и тусовался в Ручье, охуевая напрочь. И на Вэй Чэня, потому что он мудак. И потому что даже после всего, что Ичунь повидал за годы работы гильдлидом, наглость Вэй Чэня поражала. Настолько, что хотелось дать ему в морду и все-таки признаться — за все годы скопом. За каждую волну чувств, накатывавших внезапно, когда Ичунь меньше всего ее ждал, и менявших мир Ичуня. За каждую авантюру, в которую Вэй Чэнь его втягивал. “Эй, ты же хорошо в химии понимаешь, да? Да какая разница, давай сядем на лабораторной вместе и взорвем колбу”. “Эй, ты что там такое читаешь? Сквоксаар? Это что такое? Да какая разница, как я читаю, подумаешь, перевернуто, эти английские буквы один хер бесят. А слово, кстати, прикольное”. “Эй, Ичунь, поехали с нами на пляж”. “Эй, Ичунь, вышла крутая игра, я создал охуенно дрочного варлока, смотри, какой!” “Мне предложили создать клуб, пойдешь со мной?” “Эй, Весна, будешь моим гильдлидом?” “Ну, пока, счастливо оставаться”. “Не выкидывай меня из гильдии, быть в Ручье — очень выгодно для меня”. Вэй Чэнь не ответил тогда на его признание. Отмазался чем-то типа “ахаха, все еще общаешься цифрами, совсем не изменился”. Ичунь понял намек и пошел дальше. А о том, что он несколько ночей ходил под твинком рубить мобов, знать никому не обязательно. У гильдлида, к счастью, своя комната с одним монитором, в который никто не заглядывает. Не то чтобы кто-то стал задавать ему вопросы. С появлением Мрачного Лорда в Небесной сфере каждому гильдлиду нужно было в профилактических целях выдавать твинка со здоровенной секирой и локацию, полную мобов, которые будут умирать, красиво забрызгивая экран зеленой кровищей. А потом Вэй Чэнь появился снова. В личке, гордо сияя значком гильдии Счастье. “Эй, Весна, хочешь посмотреть на мою Руку Смерти?” В игре готовилась разразиться очередная мировая война, и Ичуню в тот момент было насрать и на Вэй Чэня, и на его Руку Смерти — сам создал серебряное оружие, меньшего от него ожидать и не стоило. Ичунь мимоходом ухмыльнулся, но написал в ответ только “-”. Нет. Не сейчас. А может, и вообще никогда. От греха подальше, потому что сколько можно, в его возрасте такой херни случаться не должно. И все равно случилась, когда Ичунь увидел Вэй Чэня на интервью. Тот повзрослел — а сам наверняка думал, что постарел, вот идиот. Возраст ему шел. Делал черты лица мягче, но вместе с тем ярче. Еще красивее. Это было заметно даже в игре на ужасного качества фото, которое тот взял для лица Построения. Ичунь пересматривал все интервью Вэй Чэня по несколько раз и все никак не мог насытиться. А потом дрочил и думал, что ебанулся на старости лет. А потом смеялся сам над собой, ну какая старость, он прямо как Вэй Чэнь. Отпустило Ичуня уже ближе к финалу плей-офф. И вот теперь Вэй Чэнь пришел с новой фразой, которая — Ичунь чувствовал всем собой — снова покачнет привычное устройство мира. “У меня есть кубок”. — Кубок — есть, а Весны — нет, — звучит вдруг в наушниках, и Ичунь вздрагивает. Он и не заметил, как Вэй Чэнь подкрался к нему сзади. В городе было, конечно, безопасно, и вряд ли бы у кого-то хватило ума напасть на гильдлида Синего Ручья, хотя кто знает. Вэй Чэнь же вот приперся зачем-то. Он выдыхает в микрофон — явно курит, и Ичуню на секунду даже кажется, что из окна тянет табачным дымом. Бред — окно закрыто, и в клубе никто давно уже не курит. Ичунь вздыхает, а затем замирает. До занятого воспоминаниями мозга медленно доходит, что именно только что сказал Вэй Чэнь. “Нет Весны”. Сердце начинает биться с утроенной скоростью. — У меня нет моей Весны, хоть кубок и есть, — повторяет Вэй Чэнь тем самым довольным тоном, который Ичунь и представлял себе. Ичунь не думал, что в жизни его наступит момент, когда он предпочтет чат разговору голосом. С Вэй Чэнем в жизни Ичуня каких только моментов не наступало. — Я уже поздравил тебя, — осторожно и очень вежливо говорит Ичунь. — Да хуй с ними с поздравлениями, то есть спасибо, конечно, но я не об этом. — А о чем? — Ичунь не сразу замечает, что придвинулся к экрану и всматривается в фотографию Вэй Чэня на персонаже. — Ты забыл, да? — голос его чуть падает, а потом привычный тон снова возвращается. — Вот так, стоит оставить ненадолго, и все забывают про этого старшего. — Мы одногодки. Вэй Чэнь его игнорирует. — Охуел ты, Ичунь, придется тряхнуть стариной и напомнить тебе, — Вэй Чэнь стремительно переходит на трэш-толк, Ичунь перестает прислушиваться. В памяти всплывает тот самый разговор тысячу лет назад, когда они вспоминали себя в семнадцать. Перед тем, как закурить, Вэй Чэнь сказал тогда что-то вроде “вот будет у меня кубок, и сделаю, что хотел”. Или “буду делать, что захочу”? Это было так давно, и Ичунь не придал этому значения. Может, Вэй Чэнь вообще ничего не говорил, а это его собственные фантазии. Да что за херня?! Ичунь с силой трет лицо, смотрит на монитор и устало произносит в микрофон: — Слушай, скажи уже, чего тебе нужно, я скажу тебе “нет”, потому что охуел здесь — ты, и это не обсуждается, и мы разойдемся еще на пару лет, пока тебе не придет в голову очередная идиотская идея. Вэй Чэнь щелкает зажигалкой и молчит. Затягивается — Ичунь слышит. Хочется прикрыть глаза и просто плыть в звуках того, как Вэй Чэнь курит, но он не позволяет себе. — Во-первых, идеи этого старшего охуенны напрочь, и ты сам это знаешь. А во-вторых, я в Гуанчжоу. Приехал навестить родственников, похвастаться кубком вся херня. Сердце Ичуня стучит так, будто ему снова четырнадцать, и невероятно красивый и невозможно крутой Вэй Чэнь спрашивает, понимает ли он что-нибудь в химии. — Надеюсь, все живы и здоровы, — это вежливо, это правильно вот так сказать, а Ичунь — воспитанный, нормальный человек. Вэй Чэнь усмехается. Не верит, так же как и сам Ичунь не верит себе. — Встретимся? — Да. Сколько можно обманывать себя. Вэй Чэнь скидывает адрес, отель всего в десяти минутах от здания клуба, из окна спальни даже можно разглядеть угол здания, не сейчас, конечно, но в ясный день можно. Ичунь всматривается с минуту, затем обрывает себя. Ну что он в самом деле, как дурак. Как мальчишка. Будто бы первая любовь улыбнулась ему через несколько рядов на школьной линейке. Первая, блядь, любовь. Ичунь прикладывает ладонь к щеке — горячая. Ебаный стыд. Он одевается быстро, не глядя в окно. Шарф, перчатки, пальто. Без зонта можно обойтись. Ключи, бумажник. Ичунь с сомнением смотрит на шкаф в ванной, отворачивается и выключает свет. Нехрен. А потом возвращается, потому что сколько можно надеяться и сомневаться. У Вэй Чэня есть кубок, и может быть, теперь и Ичунь может делать то, что хочет. Вэй Чэнь встречает его на пороге. Стоит, глядя на Ичуня изучающе. Пропускает его внутрь и нагло ухмыляется, а Ичунь сразу понимает — нервничает. Он все-таки и правда неплохо знает Вэй Чэня. — Все просто? — спрашивает Ичунь, делая первый шаг. Заходит внутрь, развязывает шарф и аккуратно вешает на крючок в коридоре номера. Оборачивается — Вэй Чэнь перекатывает во рту незажженную сигарету, и Ичуня сметает волной чувств. За все годы, не иначе. Он смотрит на Вэй Чэня сейчас и видит за ним Вэй Чэня в четырнадцать — в темных очках зимой и со ссадинами на костяшках пальцев, Вэй Чэня в семнадцать — загорелого, с россыпью родинок на коже. Вэй Чэня в двадцать, увлеченного игрой, в старой еще форме Дождя. Вэй Чэня в тридцать в форме Счастья. Вэй Чэнь здесь и сейчас — самый красивый. У него настороженный взгляд, щетина, невыспавшийся и взъерошенный вид. Легкая рубашка поверх футболки, хотя сам Ичунь одет в пять слоев и все равно замерзает. Ичунь прикипает взглядом к плечам Вэй Чэня, скользит по его рукам, ладоням в карманах джинсов. Снова пялится на его лицо, губы, глаза. А затем Вэй Чэнь усмехается, убирает изо рта сигарету — руки у него подрагивают, Ичунь замечает. Нервничает. “У меня нет моей Весны”. У него есть его Весна, так давно, что и подумать страшно. К черту все. Вэй Чэнь наверняка потом скажет, что поцеловал его первым. Ичунь знает, что все было одновременно. Губы у Вэй Чэня обветренные, от него пахнет табаком так, что глаза слезятся, он теплый — весь, целиком, и Ичуня выносит от простого прикосновения так, что и признаться стыдно. Вэй Чэнь толкает его к стене, целуя, прижимается всем телом, трется членом о член через одежду, и Ичуня ведет. Он гладит Вэй Чэня по плечам, зарывается в короткие волосы, а второй рукой сжимает его задницу, притягивая к себе еще ближе. Вэй Чэнь скользит губами по его подбородку, оттягивает ворот, чертыхаясь, а потом резко сдергивает пальто с плеч, отшвыривая на пол. — Закутался, блядь, — ругается Вэй Чэнь, стаскивая с Ичуня свитер. — Ненавижу зиму, — усмехается Ичунь, уже зная, что за этим последует. — То же мне, блядь, неженка, ты вырос в этом климате и все ноешь, сколько тебя помню, всегда сто тысяч слоев одежды — нихрена не разглядеть, если не присматриваться, но это и хорошо. Нехера смотреть всем остальным, потому что ты — мой. Вэй Чэнь вздрагивает, когда Ичунь целует его, отвечая на трэш-толк всем собой. Скользит языком по губам, собирая вкус сигарет, задевает кромку зубов, толкаясь в рот. Вэй Чэнь отвечает — охуенно, тут же подстраиваясь под ритм и перехватывая инициативу. — Снимай, все снимай, к ебаной матери, иначе я за себя не ручаюсь, — рычит он в перерывах между поцелуями и сам же выполняет свое требование. Поддевает водолазку и тянет вверх, и Ичунь ежится от холодного воздуха и тут же стонет, когда горячие ладони Вэй Чэня проходятся по коже, словно обжигая. — Нет, не так, идем. Вэй Чэнь хватает его за руку, ведет в комнату — всего несколько шагов, но как же сложно не целоваться и не касаться его. Ичунь не выдерживает, снова сжимает ладонь на заднице, оглаживает большим пальцем то место, где должна быть родинка. Вэй Чэнь почти рычит, целуя его в ответ, а затем толкает на диван и нависает сверху. — А вот теперь, моя Весна, ты закроешь глаза и будешь слушать, как этот старший рассказывает тебе о том, как сейчас тебя выебет. Ичунь мог бы согласиться, но он не может перестать смотреть на Вэй Чэня. От возбуждения у него потемнели глаза, губы после поцелуев яркие, припухшие. Он немного раскраснелся, тяжело дышит, грудь резко вздымается и опускается. Майка задралась, и над поясом штанов виден кусочек кожи. Он совсем не загорелый, зима же, но все равно в приглушенном свете номера кажется, что кожа у Вэй Чэня золотистая. Ичунь касается ее пальцем, и у Вэй Чэня поджимается живот. Он резко выдыхает и сжимает ладонь Ичуня — а затем отпускает, позволяя касаться себя, изучать, трогать. Наклоняется ближе, к самому уху. Обводит языком мочку и шепчет: — Сейчас я стащу с тебя эти сраные джинсы, бесят меня, хочу видеть тебя целиком. Трусы — туда же. Все к хуям, ничего на тебе не оставлю, — он слегка сжимает зубы, и Ичунь стонет, вцепляясь ладонями в задницу Вэй Чэня. Тот подается вперед, ерзает на бедрах Ичуня, задевая член — так сильно и правильно, что искры из глаз. А затем усилием воли останавливается и продолжает: — Потом я разверну тебя спиной к себе, заставлю облокотиться на спинку дивана, разведу коленом твои ноги в стороны и встану между ними, чтобы ты не мог закрыться. Чтобы, блядь, никогда в жизни не подумал слать мне сраные минусы или говорить “нет”. Что значит, ты не хочешь посмотреть на мою Руку Смерти, да ты охуел, гильдлид! Ичунь смеется и все-таки отвечает ему: — Вели бы вы со своим Счастьем себя приличнее, у меня было бы время смотреть на твое оружие. — Этот старший ведет себя приличнее всех, что за наезды! И вообще, тихо, я тебе в любви признаюсь. Ичунь поднимает голову, сталкиваясь с Вэй Чэнем носами, и снова целует его так, что голова кружится. В любви он признается, мать его, наконец-то, блядь. В мыслях у Ичуня сплошной Вэй Чэнь, даже трэш-толк — и тот от него. Пиздец. Лучшее ощущение в жизни Ичуня. — А после я растяну тебя для себя, медленно, осторожно, терпеливо. Хотя нет, нихуя, не в этот раз. Я растяну тебя быстро, а потом вставлю тебе и трахну — как мечтал с гребанных пятнадцати лет. И потом, когда позвал тебя в клуб, а ты весь такой правильный, официальный, дружеский. И когда говорил тебе про кубок. И потом. Да я заебался признаваться тебе, мать твою, Ичунь. Его слова раздражают и радуют, и снова бесят, потому что если так признаваться, то никто никогда не поймет. И вообще — ну что он за идиот. Что они оба за идиоты. Ичунь пытается вклиниться в его монолог, но Вэй Чэня не остановить, особенно если его несет, как сейчас. Приходится переходить к экстренным мерам. В несколько движений Ичунь расстегивает ему ширинку и накрывает член через белье. Выходит эффективнее, чем он сам представлял. Вэй Чэнь умолкает, давится воздухом и смотрит на Ичуня огромными темными глазами. — А потом я сам тебя выебу, за все годы, пока ждал. И научу говорить словами через рот. Смотри, как просто: “я люблю тебя”. Вэй Чэня подбрасывает, он громко стонет, вздрагивает всем телом несколько раз и явно через силу поднимается, шатаясь. Стаскивает с себя джинсы вместе с трусами, и Ичунь жадно смотрит на его грудь, живот, бедра, член. Хочется сползти с дивана, упасть на колени и взять в рот. Дурацкая фантазия, от которой Ичунь кончал моментально еще в семнадцать. Все его дурацкие и недурацкие фантазии — здесь и сейчас становятся реальностью. Ичунь сам расстегивает свои джинсы, сам же снимает их, пока Вэй Чэнь пялится на него, будто видит впервые. Можно сказать, так и есть. Ичунь смотрит ему в глаза и улыбается. — Ну что, капитан Вэй Чэнь, будешь выполнять свои обещания, или мне перейти к моим? — Обойдешься! — отрезает Вэй Чэнь, наклоняется, выуживает из сумки, валяющейся рядом с диваном пузырек смазки и презервативы, швыряет их на диван рядом с Ичунем и дергает его за плечо. Вставать — даже на колени — очень сложно. Голова кружится, член прижимается к животу, перед глазами темнеет, и Ичунь, облокотившись на спинку дивана, наконец зажмуривается. Вэй Чэнь щелкает крышкой, и Ичунь раздвигает ноги — так стоять еще сложнее, но Вэй Чэнь удерживает его одной рукой. Нажимает на спину, заставляя немного прогнуться, касается ягодиц скользкими пальцами. Ведет по расщелине, трет вход. От смазки прохладно, да и в номере вообще не жарко, но Ичунь горит изнутри весь. Будто бы снова на пляже в плюс миллион, а рядом Вэй Чэнь, такой красивый, что глаз не отвести. — Хочу видеть тебя, — он оборачивается через плечо, когда Вэй Чэнь проталкивает кончик пальца внутрь. — Прямо сейчас это будет сложно, — Вэй Чэнь наклоняется вперед и целует его, мажет по щеке губами, толкаясь пальцем глубже. Ичунь дрожит, раздвигая ноги еще шире. — Потом, — он задыхается от жара, от касаний, от того, как Вэй Чэнь растягивает его уже двумя пальцами, и каждое новое слово произносить все сложнее, будто печатаешь. — Когда буду трахать тебя. Хочу смотреть. Ты красивый. — Блядь, — выдает Вэй Чэнь. Разводит пальцы широко, проворачивает немного, льет еще смазку и добавляет третий. — Блядь, блядь, блядь, Ичунь, почему когда мне хочется, чтобы ты молчал, ты говоришь, а когда надо сказать, сука, словами через рот, как ты выражаешься, ты шлешь сраные ребусы? — Ты их понимаешь, — говорит Ичунь. Он уже совсем перестал следить за тем, что срывается с языка. Стонет, дышит неровно, а за спиной так же тяжело дышит, убирая пальцы, Вэй Чэнь. — Я понимаю все. Каждый твой знак до единого, запомни это и заруби себе на носу, что этому старшему можно говорить прямо, без хуйни, он все равно поймет. Ичунь перестает успевать за его логикой. Возможно, и сам Вэй Чэнь уже запутался в том, что хотел сказать. А может — сказал именно то, что думает. — Хорошо, — говорит Ичунь, как тогда, когда Вэй Чэнь предложил попробовать новую крутую игру. С Вэй Чэнем он сначала соглашается, а потом — сходит с ума. Сейчас, для разнообразия, это происходит в обратном порядке, и так Ичуню тоже нравится. Вэй Чэнь толкается внутрь осторожно, не торопясь. Ичунь прислоняется взмокшим лбом к рукам и прогибается еще больше. Дышать сложно, больно, мышцы поддаются не сразу, и они оба дрожат сильнее, чем стоило бы в их возрасте. И почему Ичунь сейчас думает про возраст? Вэй Чэнь и правда поселился в его голове. Перешел от сердца. Вэй Чэнь входит до конца и замирает, прижимается к спине Ичуня, целует плечи то легко, то прикусывая почти до боли. Шепчет, касаясь губами кожи, и Ичунь чувствует всем собой его “я люблю тебя”. Он начинает двигаться первым, насаживается, задавая ритм, все быстрее и быстрее, за все годы, за все нелепые признания не в том месте, не в то время. За каждое “нет”, которое сам услышал и сам же и сказал. За каждое “да”. Вэй Чэнь просовывает ладонь между Ичунем и спинкой дивана, обхватывает член пальцами и дрочит быстро и неровно. Двигается все сильнее, они оба двигаются навстречу друг другу, и толчки получаются частыми, но глубокими, так, как хочется именно сейчас. Ичуня ведет, ноги разъезжаются, он вцепляется ладонями в диван, пытаясь удержаться. В голове мутится, из горла вырываются хриплые стоны один за другим, не прекращаясь ни на секунду. Вэй Чэнь вторит ему, вбивается все быстрее. Обводит головку пальцем, надавливая на устье, и Ичунь кончает, забрызгивая обивку спермой, содрогаясь всем телом и чувствуя, как дрожит в оргазме Вэй Чэнь. Вэй Чэнь подается назад, выходя из Ичуня, и тот тут же переворачивается. Смотрит — разглядывая яркие пятна на шее и груди Вэй Чэня, темные губы, пьяный напрочь взгляд. Сейчас он красивее всего на свете. Для Ичуня и только для него. Вэй Чэнь вдруг ухмыляется широко и довольно, сыто — хотя в глазах все еще голод. — У меня есть кубок. И моя Весна, — говорит он, заваливаясь на диван и притягивая к себе Ичуня. — Все просто. И охуенно. Давно бы так. — Давно бы так, — соглашается Ичунь, укладываясь на Вэй Чэня сверху. Если он сейчас вздумает курить, то придется подождать. Со всем придется подождать, потому что у Ичуня теперь есть его Вэй Чэнь. И никаких кубков не надо.