The not lonely loner.

      Убедившись в том, что ни один человек не может понять его душевных переживаний, не может взглянуть на мир его глазами и услышать звуки так, как слышит их он, воспринимать цвета и чувствовать осязаемые вещи, как он сам, Чангюн избрал путь одинокого волка, отчаявшегося в поиске своей стаи. Это не стало для него великой трагедией, из-за которой стоило бы проливать горькие слёзы. Всего лишь осознание, пришедшее со временем, от которого только сначала было совсем немного грустно. То, с чем можно только смириться. Одиночество совсем не пугало его, оно дарило свободу и помогало быть верным самому себе. Одиночество вдохновляло и окрыляло его, позволяя отпустить попытки взыскать чужого понимания и одобрения. Теперь лишь он волен решать как поступить, не испытывая чувства вины за поступки, избранные им самим. Он — сам себе хозяин, который может распоряжаться своей жизнью в полной мере. Нет необходимости подстраиваться под кого-то, надеясь на то, что кто-то погладит по голове. Всё это стало для него диким и ненужным, ныне заставляя удивляться тому, что раньше он зависел от признания других. Никто не мог понять и поддержать его, потому что ему самому было трудно разобраться в том, что порой творится внутри. То самое, что бурей разрывало душу и вызывало головную боль. Так зачем же искать ответы в других, когда это, на самом-то деле, никакого смысла не имеет? Стереотипы о том, что одинокие люди страдают от того, что рядом никого нет — сплошные враки. Что может быть лучше свободы?       Уединение — вот что нужно было Чангюну для полного счастья. Закончив расписание, он стремился поскорее исчезнуть, скрыться от шума и чужих, ненужных ему мыслей и мнений. Его собственной ‘берлогой’ стала личная студия, где он проводил почти всё своё свободное время, отдаваясь тому, что он любит и чувствует лучше всего — музыке. Лишь музыка стала его близким другом, с которым он мог разделить свои переживания, который не требовал от него того, чтобы он подстраивался и лгал. Только с музыкой он мог быть самим собой, превращая свои чувства в очередной микстейп, который, кроме него, всё равно никто не поймёт, хоть фанаты и будут кричать о том, что в текстах сокрыт глубокий смысл. Ничего подобного. В лирике для него всё очевидно — в ней он сам.       Его устраивала его жизнь, но, кое-кто, кажется, не был с этим согласен. Мнение этого кое-кого мало волновало Чангюна, но и тому было, видимо, всё равно на то, что скажет Им. Этим кое-кем был Хёнвон, который из раза в раз безжалостно врывался в одинокое личное пространство младшего. Он, по своему скромному мнению, считал, что совсем не мешается, вновь без стука и предупреждения пробираясь в студию Гюна и по-хозяйски раскладываясь на небольшом, по меркам роста Че, диванчике. Ему нравилась сказочная атмосфера, которая царила в небольшой комнатушке, создаваемая неоновыми подсветками и мелодиями, льющимися из мощных колонок. Ему нравилось смотреть на сосредоточенного на процессе создания новой песни Чангюна, который постоянно тряс правой ногой и покачивался в такт музыке, закусывая зубами кончик простого карандаша. Ему нравилось видеть, как он крутился на стуле, пытаясь подобрать рифму получше, как хмурил брови, когда ничего не выходило, и как уставшее лицо озаряла улыбка, когда его, наконец, устраивала с трудом вымученная строчка. Хёнвон, хоть и не был таким же одиночкой, как Чангюн, но тишину и спокойствие ценил больше всего. Пребывание в студии младшего было однозначно лучше их общежития, где творился вечный хаос, в котором им обоим не было места. Он любил засыпать, несмотря на биты, исходящие из динамиков, ведь диванчик здесь был, и правда, самым удобным.       Поначалу Чангюн возмущался посещениями незваного гостя, но, со временем, смирился и привык. Он нисколько не мешался, лишь посапывал иногда, что даже… умиляло? Хёнвон как-то незаметно стал неотъемлемой частью его ‘берлоги’, словно необходимая деталь интерьера. Чангюн даже несколько раз задумывался о том, чтобы спросить у него совета или мнения, позабыв о том, что они, вроде как, ему безразличны. Первое время он воздерживался, но потом, слыша сонное, хриплое ‘ты всё делаешь правильно’, стал обращаться к нему с вопросами ‘где исправить?’ и ‘приемлемо ли?’. Ведь Хёнвон был не последним человеком в плане создания музыки, являясь профессиональным диджеем. Теперь Чангюну казалось, что так и должно быть. Он даже притащил в студию плед, чтобы укрывать им снова заснувшего старшего, который часто замерзал и в тёплом помещении. Теперь эти спокойствие и не совсем настоящее уединение стали для него максимально комфортными, уютными.       Однажды, в очередную зимнюю ночь, Чангюн почувствовал, что физически достиг своего предела и, что срочно нуждается в отдыхе. Подкатив на стуле к спящему на диванчике Хёнвону, Им оперся локтями на колени и уместил подбородок на сжатых кулаках, уставившись на Че и устало вздохнув. Ну и где ему теперь приземлиться?       — Хён, хён, — воззвав к объятому сном, Гюн осторожно потряс того за плечо. — Хён, я устал. Хён!       Попытки разбудить, особо не тревожа, провалились, будто бы он не знал, что Хёнвона и пушечным выстрелом не разбудишь. Единственным действующим будильником для него был орущий Кихён, но сейчас его под рукой не оказалось.       — Хё-ён, — буквально захныкал Чангюн, борясь с тяжёлыми веками и тряся его уже более интенсивно и обеими руками.       — М? — не открывая глаз, Хёнвон расщедрился лишь на короткое вопросительное мычание.       — Подвинься немного, — не в силах больше ждать, Им сам стал отпихивать старшего к спинке дивана. Убедившись, что места теперь вполне достаточно, он примостился к старшему, вжимаясь спиной в его грудь. Диванчик хоть и был коротковат, но в ширину вполне позволял устроиться на нём двум худощавым парням.       С облегчением выдохнув, Чангюн блаженно закрыл глаза и уместил голову на вытянутой руке Хёнвона, свою просунув под подушку. Позвоночник ныл от того, что он долгое время провёл сидя, ссутулившись, поэтому первое время он ёрзал, пытаясь избавиться от дискомфорта. Внезапно на талии почувствовалась какая-то тяжесть: Хёнвон приобнял младшего левой рукой, пряча длинные узловатые пальцы между рёбрами парня и поверхностью дивана.       — Хён? — невольно открыв глаза, Им немного развернул голову в сторону нарушителя его спокойствия.       — Вдруг упадёшь, — прохрипел Че сквозь улыбку, прижимая того ближе к себе, сначала вызывая разряд тока по телу Гюна, а потом даря какое-то неведанное ранее чувство сохранности и безопасности.       И правда, диванчик в студии оказался самым удобным на свете. А Чангюн — не таким уж и одиноким одиночкой.