***
Таким образом я оказался в Бендиленде. Одним из любимых мест был небольшой отсек на складе, что являлся маленьким тихим уголком, где почти никогда никто не тревожит. Здесь была спокойно и по-своему уютно. Два больших поезда навеивали некую тоску о прошлой жизни, в которой " Киномеханик» было названием должности, а не обидной кличкой. Я чувствовал, что именно здесь находится что-то важное, что-то, что невидимой ниткой связывало с тем важным человеком, кем я раньше был. Здесь было своеобразное хранилище воспоминаний, где каждый экспонат тщательно оберегался. Странно, ведь «я» раньше не был связан с поездами. Но и сюда пробрался чужак. Это был тот самый человек, что раньше приходил на 14 этаж. Мало было моих сердец, что я тщательно охранял и оберегал! Решил и здесь забрать то, что мне нужно?! На сей раз он не уйдет так просто, нет! Но почему этот мужчина выглядит так знакомо? Внутри меня что-то болезненно сжимается, словно я знал его, но не могу объяснить. Это странное чувство, будто что-то трепещет, пытаясь вырваться наружу. В голове возникают образы той далекой, утраченной жизни: размытые пятна лиц. Среди них и улыбающиеся лицо этого человека, что пытался пробраться к рычагу. Только сейчас оно скривилось от страха и напряжения. Неужели в его глазах я настолько ужасен и страшен? Наивный, думает, что я его не вижу, не чувствую всплески чернил, что он производит, когда идет по затопленному залу. Он хочет выбраться отсюда, он считает меня преградой, врагом, что надо избегать. Что ж… Его легко понять. Я не хочу, чтобы он меня боялся. Но я не могу ничего с собой поделать— звериные инстинкты берут вверх над остатками угасающего рассудка. Это практически невозможно контролировать. Генри… пожалуйста, не убегай. Ведь ты та самая ниточка из прошлого, что способна мне вернуть «себя». Но он бежит. Бежит со всех ног к спасительной станции «Маленького чуда» после короткой вспышки, что была вызвана перепадом напряжения, пытаясь избежать моего света. Но я знаю, что он там, и он заперт в углу, ведь выход закрыт. Забавно, что его спасение стало его же ловушкой. Я тяну руку к дверце с потекшим нимбом на ней. Это мой шанс, ведь я знаю, что мой не прошеный гость не сбежит. До заветной деревянной доски остаётся несколько сантиметр, пальцы почти касаются шероховатой поверхности. Я чувствую, как он напуган и удивлен. Его громкое, быстрое сердцебиение слышно даже за пределами кабинки. Ведь прошлый раз срабатывало таким образом улизнуть, спрятаться от яркого луча проектора. Да, это так. Но сейчас мне надоело притворяться невнимательным дураком. Ведь сейчас я чувствую, что могу получить ответы на многие вопросы, что мучали меня годами, гудели в пустой голове, оставаясь без ответа. Раздался громкий звук мощного удара по металлу. Повернувшись, свет на секунду осветил фигуру чернильного демона прежде, чем его растопыренные когти с силой полоснули боковую панель проектора. Из головы полетели искры, лампочка мигнула. Я отшатнулся в сторону, пытаясь прийти в норму. Бенди просто напал на меня. Без всякой причины. Это одновременно сбило с толку и разозлило. Я рассвирепел, инстинкты взяли вверх над разумом. Собрав все силы в один мощный удар, кулак попал прямо лицо. Он отшатнулся в сторону, помотав головой. Его вечная улыбка растянулась ещё шире, напоминая кровожадный оскал. Холодные, липкие руки схватили меня за шею в мертвое, удушающее кольцо, приподнимая над землей. Злость от внезапного нападения сменилась страхом. Мне стало до безумия страшно. Пытаясь вырваться из мертвой хватки демона, я замотал руками в надежде хоть как-то освободиться. О нападении речи и не шло. Как бы ни старался оттащить тонкие пальцы, всё становилось только хуже. Воздуха критически не хватало, сознание помутнело. Я задыхался. Последнее, что я услышал — хруст моей шеи. Вокруг всё потемнело. В один момент всё закончилось: удушение, боль, жизнь. Неужели это конец?***
Я почувствовал, как что-то мягкое и теплое касается моего плеча. Это тепло настолько непривычно для холодной, мертвой оболочки, что практически обжигало. Преодолевая жуткую боль в шеи и тряску во всем теле, я поднял голову. От увиденного внутри всё затрепетало от волнения и некого облегчения, что я не чувствовал на протяжении многих лет. Луч от проектора падал снизу вверх на высокого мужчину средних лет. Его слегка кучерявые волосы с редкой сединой блестели в ярком свете. Проницательный взгляд карих глаз был направлен прямо в мой объектив. На его лице появились морщины от спокойной улыбки. — Здравствуй, старый друг, — сказал он, присаживаясь на корточки рядом со мной. Этот голос… тот самый утраченный голос, что я узнаю из сотни. Это был он. Норман… Но как? Ведь он умер много лет назад? Но ведь и я нежилец. От воспоминаний той кратковременной и жестокой расправы становилось не по себе, в шее появилась тупая, сдавливающая боль, в лёгких не хватало воздуха, по телу пробегала крупная дрожь. Началась паника. Было больно возвращаться в то мгновение. Грудь часто поднималась и опускалась. Из темных воспоминаний меня вывело прикосновение пальцев к моей голове. Его рука легла на боковую грань проектора, поглаживая. Тепло его ладони нагревало холодный металл корпуса, проникая в самую глубь механизма. Это давно забытое ощущение было приятным, даже очень. Я невольно расслабился, поддаваясь немного вперёд. Из динамика вырвался звук похожий на урчание. Норман ухмыляется. — А тебе нравится, — с грустной улыбкой сказал он. Я лишь легонько покачал проектором, кладя на его руку свою. По тыльной стороне сразу же побежали редкие капли чернил, окрашивая кожу в черный цвет. Не хотелось, чтобы он отпускал. — У тебя теплые и нежные руки. Живые, — просипел я, не ожидая ответа. Но Норман понял, так как в следующую секунду тихо рассмеялся, убирая пальцы. Из динамика вырвалось недовольное шипение. Пришлось отпустить. Я поник, тихо заскулив. Мне было стыдно перед ним, ведь всё, что от него осталось — безобразная тень. Безликая, безымянная. Всё это время я прятал эту вину глубоко внутри, душил её. Но сейчас, когда мы встретились… Мне было стыдно за то, что я есть. Нормана явно насторожила такая резкая смена настроение. Он слегка приподнял проектор за нижнюю часть так, что свет касался нижней части лица. Странно, что в его глазах не было ни ненависти, ни призрения, ни ярости или злости. Лишь печаль и сожаление. Я долго колебался прежде чем задать тот самый вопрос, что пожирал меня изнутри много лет. — Ты… ненавидишь… меня? — с трудом вырвалось из сломанного динамика. Слова были больше похожи шум помех, но киномеханик понял, что было сказано в этом рычание. Его грустная улыбка сжалась в тонкую полоску, возле закрытых глаз появилась морщина напряжения. Ему явно было тяжело об этом думать. — Что за глупости! — сказал он после напряженного молчания, — Я тебя вовсе не ненавижу. Есть ли в этом смысл ? Будто бы от моей ненависти ты пропадёшь или что-то измениться! Разумеется, нет! При последнем слове он тепло улыбнулся. От этого мне стало одновременно и тоскливо и радостно, ведь последняя, адресованная мне улыбка угасла много лет назад. А эта… Эта была особенной, ведь она была стерта тогда, когда вспыхну свет проектора. Моего проектора. — Мне жаль, — пропищал динамик, — Лучше бы меня не было. Хотя бы умер нормальной смертью! От собственных слов становилось дурно. Сердце заныло, хотелось просто исчезнуть, растечься жалкой лужицей под этим внимательным взглядом того, кто умер тогда, когда я появился. Я сжался на полу, закрыв объектив руками. Всё тело тряслось. Мне не хотелось его видеть. Мне не хотелось, чтобы он меня видел. — Всё равно ничего не изменится, — Норман пожал плечами, тяжело вздыхая— Именно я загнал себя в… Это… Мне не надо было лезть туда, куда не просят. — Мне жаль, Норман…— тихо повторил я. Шепот эхом разлетелся, усиливаясь, и утонул где-то в глубине. После этого повисла долгая пауза, что казалась бесконечной. Никто из нас не решался разорвать гнетущее молчание. Его рука опустилась на мою сгорбленную спину, поглаживая провода. От этого прикосновения я вздрогнул. Было неожиданно. — Прости меня, пожалуйста, Норман… Я не хотел этого…— слова бывшего киномеханика звучали мягко и успокаивающе. В них чувствовалось раскаяние и сожаления. И он назвал меня… Норман? Но ведь я не он. Я лишь тень, то, что осталось от него. Я так сильно был искажен чернилами, что уже перестал считать себе этим человеком. — Норман… Но я же не Норман. Я Киномеханик. Я всегда им был и всегда буду. Я даже же не человек… — Но ты ведь когда-то им был… Никогда не забывай того, кем ты являлся много лет назад… Иначе… Иначе я даже не знаю, что с тобой станет… Ты не будешь разумным существом… Будешь как собачка на поводу, которой дали кличку «Киномеханик»! — Его настойчивый голос перебил меня. «Собачка»… самое верное для меня определение. — Но разве я не такой? Разве, охраняя 14 уровень, я не похож на неразумную собаку? — Но ты же ведь не хочешь этого? — Нет… не хочу… —Тогда почему ты даёшь себе забыть того, кем ты был? — Норман слегка приподнял мой проектор. Я смотрел прямо ему в глаза, не в силах отвернуть голову. Было немного неловко. Его взгляд был серьезным, но в нем не было упрека. Он явно ждал моего ответа. —Я… Просто… Отчаялся, что найду хоть какой-то выход… Слишком долго был в одиночестве. Норман улыбнулся и обнял меня. Чернила моментально окрасили его белую рубашку в черный, оставляя неаккуратное пятно. Его пальцы плавно пробегали по проводам, от чего было немного щекотно. — Ты никогда больше не будешь одинок, — ласково прошептал он. — Просто скажи мне, что всё хорошо и не всё ещё потеряно! — Я сильнее сжал плечи бывшего киномеханика, не желая отпускать. — Пока не всё потеряно… Пока всё хорошо… — отстранившись, он потянул меня за руку, уводя куда-то вдаль. — Куда мы идем, Норман? — робко спросил я, повинуясь движениям. — Туда, где ты будешь свободным. Где мы будем всегда вместе. Спи спокойно, Норман Полк, ты заслуживаешь этого. Настал истинный конец для тебя.