Не было ещё ни одного великого ума без примеси безумства. Аристотель
***
Женская рука, облачённая в черную кожаную перчатку, с любовью прошлась кончиками пальцев по смертельно острому лезвию кинжала. От девушки исходил едва уловимый аромат горького шоколада, что успел смешаться с едким запахом сырости за четверть часа пребывания в этом затхлом помещении. Чёрт. Накрашенные красной помадой губы растянулись в загадочной усмешке, вызывая в мужчине напротив волну дикого страха. Она ненавидила подвалы настолько же сильно, как и обожала их. Подобные парадоксы уже давно стали частью её жизни. Нет, вся её жизнь — сплошное безумие. Она медленно облизнула пухлую верхнюю губу и перекрутила в длинных пальцах клинок, поворачиваясь лицом к жертве. Это великолепие ручной работы Ли любила больше всего. Ведь когда рубиновые капли крови стекали по искусно выгравированной символике клана, её переполняло дурманящее чувство эйфории. Словно наркотик. Девушка шагнула вперед, разнося по комнате гулкий стук каблуков. Прекрасно. Она ощущала его ужас каждой клеточкой своего атлетичного тела, даже стоя на расстоянии трёх метров. Страх и отчаяние повисли в воздухе немым напряжением. И это нравилось ей, она ликовала. Ничтожество. Пусть боится, пусть дрожит от одного лишь звука её дыхания. Только тогда она сможет сдержать в себе зверя, который жаждал убивать с каждой секундой всё больше, жестче. Однако она терпеть не могла ограничения. Что же делать? Ли саркастически ухмыльнулась этой мысли. Тебе следует остановиться. Да, он всегда повторял это. И каждый раз в его голосе было столько осуждения, что она сгорала от стыда. А в следующую секунду желала разорвать на части, исцарапав его смазливое личико. Она была больна. Одержима одним единственным человеком. Но, несмотря на это, Ли никогда не разделяла его гуманизма. Ей нравилось ощущать этот восхитительный трепет внутри, когда она ловила взглядом последнюю искру угасающей души… Ценность человеческой жизни… Смешно. Люди жалкие и алчные существа, погрязшие в пороке собственных желаний. Так почему бы не помочь Миру избавиться от лишнего мусора? — Господин Нам, — призывно прошептала Ли, склоняя голову набок, — неужели Вы боитесь меня? — в этот же миг на скульптурное лицо хлынул желтый свет, позволив узнику впервые разглядеть своего мучителя. Глаза мужчины расширились в немом недоумении с примесью ужаса. Он метнул настороженный взгляд в дальний угол комнаты, где виднелась ещё чья-та темная фигура, и судорожно сглотнул, энергично замотав головой. Их было двое. — Н-не убивайт-те меня, п-прошу Вас! Ли состроила невинную гримасу, раскрыв рот в притворном удивлении. — Милый господин Нам, я не хочу Вас убивать, — сладким голосом проворковала она, становясь позади сидящего на стуле мужчины, — я просто хочу узнать, — правая рука любовно огладила его плечо. Подушечками пальцев она почувствовала как напряглись все мышцы её узника. Ещё. Она слегка наклонилась, сжав рукоятку клинка в левой руке. — Вы готовы умереть ради меня? — её устрашающий шёпот на ухо и нервный всхлип мужчины прозвучали одновременно, вызывая у девушки довольную ухмылку. — Н-не убивайте меня-я-я! — взвыл Нам, жалобно глотая слёзы вперемешку с соплями. — Прошу Ва-ас! Чёрт. Жалкий нытик. Ли тяжело выдохнула, прикрыв от раздражения веки. Тошнотворный визг этого имбицила заставлял кровь бурлить от злости, её едва ли не вывернуло. Дрянь. Снова! Чёртова совесть! Господи, как же она ненавидела его в эту секунду! — Будь ты проклят! Полный животной ярости рык заполнил комнату, сопровождаясь хлынувшей на стены алой жидкостью из рассеченного горла. Всё было по-другому, теперь всегда по-другому! Её трясло. Она убила человека, испачкавшись в его крови и чувствовала лишь пустоту. Пустоту, мать его! Ли до боли стистула челюсти, вцепившись в ещё тёплое тело покойника. Он отнял у неё всё: первенство, разум, сердце и умение наслаждасться хладнокровием. С уст сорвался истерический смешок. Да, прежняя она умерла вместе с ним. В ту ночь. Навсегда. — Госпожа Ли, — внезапно раздался по-обычаю спокойный и рассудительный голос её секретаря, — к Вашему возвращению ванну уже подготовят, водитель ожидает у входа. Она подняла на этого не по годам умного парня свои карие глаза и в которой раз убедилась в силе собственной интуиции. Он был верен ей, как пёс, подчищал за ней и всегда сохранял дистанцию. Лишь однажды они оба оступились, поддавшись животной страсти, но это случилось до того, как в ней умерла женщина, способная желать близости с любым мужчиной, кроме него. Ли медленно выпрямилась, принимая протянутый белоснежный носовой платок, и аккуратно вытерла им окровавленное лезвие. — Джон, ты узнал, где он находится? — В данную минуту он присутствует на мероприятии прокурора Ли. Ваш вылет состоится завтра ровно в десять утра. — Прокурора Ли? — она заинтересовано приподняла тонкую бровь, а затем криво усмехнулась. — Как всегда, играет только по-крупному, наглец.***
Не хочешь провести эту ночь со мной? Её пальцы с силой обхватили привычную рукоять кинжала. Да ты труп. — Дорогая? Она замерла, ослабляя хватку, а затем её голова резко дёрнулась влево, что заставило Тэхёна отпрятнуть. Существовал только один человек, способный превратить это весьма приятное слово в подобие ругательству. Засунув руки в карманы брюк, Чонгук шел к ним неспеша, с холодным негодованием скользя по их неприлично близко расположенным телам. Он прекрасно знал, что такой первоклассный повеса, как Тэхён, попытается раздвинуть ещё одни стройные ножки, однако не ожидал от себя столь глупой реакции. Его буквально пожирало чувство ревности. Тэхён медленно выпрямился, не сводя глаз с профиля Умэй, и облизнул нижнюю губу. Он не испытывал ни злости, ни разочарования от того, что их сладкая игра была прервана. Лишь жгучий интерес прожигал его изнутри. Она правда его девушка? — Дорогая? — Ким скептически приподнял бровь, вложив в свой вопрос тонну насмешки. — А ты всё больше меня удивляешь, друг, — деланно задумавшись, он принялся с наслаждением потирать между собой подушечки пальцев руки, которой прикасался к Умэй. Тэхён знал, что врожденная дотошность Чонгука не даст ему пройти мимо даже такой мелочи. Ужасно весело. — Последние несколько лет рядом с твоим именем не упоминалось ни одной юбки, а тут такой экземпляр… Умэй бросила на Тэхёна злостный взгляд, собираясь присечь его откровенные насмешки, однако длинные пальцы Чонгука предостерегающе впились в её бок, призывая не вмешиваться. Она с силой сжала кулак, спрятав руку в складках юбки. Пак была рассержена, и ей определённо не понравился этот властный жест, но Чон не мог позволить Тэхёну усомниться в их страстном романе. У его новоиспеченной возлюбленной слишком острый язычок, несмотря на явное присуствие ума. Или в ней взыграло женское самолюбие? — Не думал, что ты готов делиться первыми полосами новостей желтой прессы… друг, — парировал Чонгук, усмехнувшись. Их глаза встретились, образовав невидимую молнию. Любой другой задохнулся бы от повисшего в воздухе напряжения, но оба чувствовали себя вполне привычно. Друг. Конечно, они были друзьями, и ключевое слово именно «были». — Ради такой сенсации не грех и уступить, — сарказм буквально сочился из каждого слова. Умэй поразил тот факт, что лицо Чонгука по прежнему застилала маска безразличия. Этот человек был словно соткан из самообладания и холодности, тогда как мужчина напротив являлся воплощением самых жгучих страстей. — Как поживает Юнги? До сих пор присматривает за своей вшивой забегаловкой? — И передает тебе привет, заглядывая в книгу должников. Ким криво усмехнулся, коротко хмыкнув. Оба знали, что могут продолжать обмен любезностями вечно, пока в горле не пересохнет, и то не факт. За прошедшие тринадцать лет они виделись лишь трижды, но и этого хватило, чтобы осознать — по-настоящему ранит не едкая фраза, а сквозившая в глазах пустота. Расстояние и статус наследников превратили дружбу в соперничество, а совместно проведённое детство стало лишь призрачным воспоминанием. И он ненавидел себя даже за мимолётное желание вернуться туда. — Тебя же пригласили на ужин в семейный особняк? — вытаскивая последнюю козырную карту, поинтересовался Тэхён. — Кажется, старик уже на ладан дышит… Как хорошо, что я успею повидаться с ним на последок. Умэй почувствовала, как напряглась рука Чонгука, покоившаяся на её талии. Похоже, никакого приглашения он не получал.***
Пальцы в спешке уже несколько раз попадают не на те цифры, подливая масла в огонь и порождая вспышки не присущей ему раздражительности. Элегантная бабочка теперь покоится в кармане пиджака, а верхние пуговицы шёлковой рубашки расстегнуты — Чон Чонгук был зол, его бесила каждая мелочь, даже самая обыденная вещь: будь то привычное приветствие консьержа или его собственная дверь. Но больше всего кипятило монотонное постукивание каблуков за спиной и абсолютное молчание на протяжении всего пути. Лишь размеренное дыхание и аромат горького шоколада сейчас выдавали её присуствие. Такая непривычно безразличная и послушная — не нравится до мурашек. А чего он хотел? Утешения? Ласки? Что за бред. Чон сам отпустил её тонкую талию и очертил границы, однако не ожидал, что Пак будет вести себя настолько тихо. Чёрт возьми, эта фурия прикусила свой язычок до жути не вовремя. Как же раздражает. И всё же… С силой нажав на последнюю цифру кода, он рывком распахнул дверь. Прекрасно, пусть молчит, Чонгук никогда не гнушался самоанализа в одиночестве — как результат, сугубо личное решение без примеси чужих предрассудков. К тому же, Чон был уверен, если она сейчас вставит свои пять копеек, он пошлет её к черту, а после придется заново проходить девять кругов ада, чтобы заставить эту дикую кошку вернуться. Вернуться. И Чонгук хотел этого? Не заботясь о том, чтобы показать Умэй её комнату, Чонгук устремился к винтовой лестнице, ведущей в холостяцкую спальню. Он уже мысленно срывал с себя этот удушающий официоз и становился под расслабляющие струи горячей воды, однако… — Чонгук! — на середине пути требовательное восклицание всё же донеслось до его ушей, и от раздражения на напряженных скулах заходили желваки. Чон медленно обернулся, пронизывая девушку ледянящим взором. Она впервые назвала его по имени. Но так не вовремя, Боже! — Ты и Аллан Ким… нет, Ким Тэхён, вы всегда так сильно ненавидели друг друга или причиной всему кресло председателя? — её голос звучал рассудительно, словно девушка пыталась решить какую-то задачку у себя в голове. Проклятие. Ким Тэхён. От одного только имени на висках вздувались венки. Для Чонгука эти восемь букв были словно восемь пуль. — А с чего вдруг такой интерес к этому повесе? Наверное, расстроились, когда я помешал задрать Вам юбку? — последние слова он выплюнул с особым презрением, что сработало, словно пощечина. Давно Чонгук не чувствовал себя настолько гадко, но уже не мог остановиться. — И ещё, Пак Умэй, Вы — мой телохранитель. Наши отношения — лишь фикция. Следовательно, это не Ваше собачье дело. Дверь за ним захлопнулась столь же стремительно, как и загорелось пламя негодования в глазах Умэй. Чонгук заметил, и видит Бог, готов ответить на все её колкости, но только не сегодня. Завтра.***
Скрипя зубами, Умэй сама обнаружила нужную комнату по своему багажу. Сначала задребезжали люстры от хлопка дверью из красного дерева, потом на пол полетели шикарное платье и муфта, следом за ними туфли и множество шпилек, что рассыпались по белоснежному ковру черными пятнышками. — Что? Задрать юбку? Да как смеет этот сукин сын… — прошипела Пак, всё ещё чувствуя себя набитой порохом и готовой взорваться от его надменного взгляда и грязных слов. —Телохранитель, говоришь… Не моё собачье дело?! Чувство униженности шкребло по гордости и самолюбию, что заставляло дубасить подушку, слово боксерскую грушу. С каждым новым ударом лицо Чон Чонгука превращалось в сплошное месиво, и ей казалось, что этого достаточно. По крайней мере, так было раньше. Но не сейчас. Ведь ей не удастся уничтожить проблему, положив её на лопатки. Это был вопрос чести. С того проклятого момента, как он захотел её, она стала связана по рукам и ногам одним лишь словом «обещание». Клятвой, которую дала самой себе: защищать семью Пак, став для неё живым щитом. Отбросив подушку, Умэй вскочила с кровати полна решимости расставить точки над «і». Последнее слово всегда за ней, как и последний апперкот. Босые ступни шлепали по холодному паркету, пока Умэй стремительно направлялась к лестнице, ведущей в комнату её липового бойфренда. Эмоции кипели в ней настолько, что наличие лишь кружевного белья на теле осталось ошибочно незамеченным. И, наверное, как только её голова прояснится, Пак пожалеет об этом, но сейчас ей было наплевать на то, как она выглядит и что сорвется с языка, когда доберется до цели. Одно лишь желание заглушить демонов внутри. И поскорее. Бесцеремонный стук и появившаяся перед ним полуголая девушка заставили Чонгука недоумённо поднять бровь, захлопнув весьма интересный роман о нравственности. — Пак Умэй? — Эй ты, чертов псих, разве у тебя есть хоть какое-то право смотреть на меня с таким презрением? Да черта с два! — рявкнула девушка, сорвав с себя подаренный им кулон. — Фиктивные отношения? Да подавись ты своими подарками! Единственное в своём роде украшение звякнуло о пол возле ног Чонгука, и он отчего-то почувствовал облегчение. Она злилась и смотрела на него так, словно хотела разорвать на части. Его чутье всё же не подвело — Пак Умэй не из тех девушек, что покорно проглатывают несправедливое унижение. Дотерпи она до утра, ему пришлось бы извиняться. Губы парня тронула дьявольская усмешка. Забавная. — Тогда раздевайся. — Что? Чонгук вальяжным жестом поднялся с кресла, вовсе не стесняясь своего полуголого вида. Его очень раззадорил её раздраженный и слегка хрипловатый голос. И судя по всё ещё невозмутимому взгляду, в котором лишь промелькнуло стеснение, Умэй даже не подозревала, насколько сексуально выглядит сейчас с растрепанными волосами и высоко вздымающейся грудью. Нет, скорее всего, она просто не могла сбежать, не окончив спаринг. Как же нравится. Это тонкое красное кружево буквально сводило Чона с ума. Господи, да он явно тронулся и завтра обязательно пожалеет о каждом слове, каждом шаге на встречу этой дикой кошке… Но текущее по венам желание блокировало голос разума. Точно псих. — Раздевайся, — он шагнул вперед, смотря точно в два омута напротив, — ведь это кружевное бельё, подаренное мной, — дразнящий голос заполнял комнату, а расстояние между телами всё сокращалось. Наконец теплое дыхание Чонгука опалило её ушную раковину, пуская по телам обоих армию мурашек, — тебе ненавистно, не так ли?