***
К моменту, когда посетители добрались до его комнаты, Редгрейв успокоился и впал в апатию. Хорошая новость — его считают такой же «жертвой обстоятельств», как и других болванчиков. Девицы, которых он подслушал, оказались доктор с переводчиком, которая говорила на удивление чистым языком. Пока доктор молча мерила его пульс, проверяла рефлексы и реакцию зрачка на свет, вторая умело отвлекала внимание на себя от молчаливости собеседницы и задавала вопросы: имя, самочувствие, последнее о чем он помнил. Она явно не хотела спугнуть его, болезненного, нахождением в стане врага, и при этом вытягивала информацию. Пришлось строить себя дурачка, только что снятого с влияния контролирующих волн, и хвала его не до конца пропитой памяти, которая выдала нужный список симптомов, вычитанных из отчетов тестирования Хеймдаля. Хотя невнятная речь и потеря в пространстве и времени так же заходили и под похмелье, так что сильно стараться не пришлось. В стороне, тоже молча, за ним наблюдал охранник в плохо подделанной министерской форме безопасности. Когда все покинули кабинет, Эван устало упал на подушку и лениво осмотрел комнату. Самая обычная одноместная палата, разве что более ухоженная, чем он привык. Только на окнах фигурные решетки, а за дверью — охрана. Можно спокойно обдумать свое положение. Хотя чего тут думать? Когда его расспрашивали, он не стал что–то выдумывать и назвал свое настоящее имя. К его удивлению, девушки не кинулись переводить его в камеру для особо опасных преступников, или просто сделали вид, что не узнали. Может, и правда не узнали, Пит всегда выставлял себя на первый план, информация о «втором лице в стране» могла и затеряться. Но все это лишь вопрос времени. Вечеринка, начавшаяся годы назад с запуска Хеймдаля, наконец–то закончилась. Дома без них все будет спокойно: после Самой Большой Тусовки в Мире, из-за которой производство встало и треть населения ушла в декрет, Пит решил, что отныне кутить можно только в его компании и с его разрешения. Так что без Вождя люди должны зажить обычной жизнью законопослушных граждан, свято следуя законам, которые Редгрейв, в свободное от праздников время, поправил до вменяемого состояния. Мысли Эвана лениво перетекли в будущее: как их казнят? Расстреляют? Повесят? Или будет суд? Как вообще это происходит в цивилизованных странах? Он скоро узнает.***
На четвертый день Редгрейв заподозрил, что от него что–то хотят: медперсонал продолжал вести себя приветливо, а после того, как прошли симптомы алкогольной интоксикации и он посвежел в лице, некоторые медсестры пробовали кокетничать, невзирая на его «непонимание» языка. Хотят усыпить его бдительность? Получить Хеймдаль в свое использование? Или это его фантазия разыгралась? К тому же… их поведение казалось странным. Понадобилось время, чтобы Эван осознал, что ведут они себя нормально, просто привык он к обществу болванчиков. И сейчас, слушая щебетание двух медсестер, которые обсуждали какие–то мелочи, вроде кино… как сильно они отличаются от жертв Хеймдаля! Невыносимо хотелось напиться в хлам, но в больнице строго следили за соблюдением режима.***
В палате стояла Мария Кюри. Редгрейв задумался, не является ли происходящее сном. Старая знакомая поставила возле его кровати корзинку с фруктами и, поинтересовавшись его состоянием, начала щедро делиться информацией. Оказывается, Фергюссона порешили ещё до того, как Борейцы добрались до яхты. Один из пришедших в себя болванчиков оказался отцом очередной пассии Пита на вечеринке, и, увидев оргию с ее участием, слегка вспылил. Сорок шесть ударов розочкой из–под шампанского. Самое забавное, что суд уже успел пройти и полностью оправдал бедолагу. А про него болванчики ничего толком не рассказали. Мол, да, Редгрейв, был такой. Занимался организацией мероприятий для Фергюссона. Ни слова об его статусе, они, похоже, не осознавали, что он не входил в их кампанию с промытыми мозгами. Если подумать, это не так уж и странно. Даже закономерно. Он отстраненно кивал словам женщины, которая начала рассказывать о себе. Оказывается, Кюри назвала сына в его честь. Редгрейв этого явно не заслужил. И ещё она поддерживала связь с Мириам и его дочерью, которые скоро должны приехать. После ухода Кюри, персонал прекратил свой фарс и начал спокойно общаться с ним на южноборейском. Почему его не трясут на вопрос Хеймдаля он спросить так и не рискнул. Даже если происходящее всего лишь плод его воспаленного сознания.***
Это был лучший сон в его жизни, и Эван молил доказано-несуществующих богов, чтобы он никогда не просыпался. Элизабет так выросла за последние пять лет. Дочка кинулась ему на шею, как только вошла в палату и обрадовала, что он едет с ними домой. Оказывается, Кюри замолвила за него словечко. В память о его заслугах по освобождению гениального ученого из плена, доктора не возражали. Только убедились в его адекватности после Хеймдаля и разрешили уехать с семьей, пусть и обязали посещать психологов. Мириам была еще прекраснее, чем в воспоминаниях. Но держалась немного отстраненно, перебросившись с ним приветствием и парой слов, она отправилась оформлять документы на выписку. Молчаливость мамы с лихвой компенсировала Элизабет, которая щебетала на южноборейском всю дорогу домой о школе, ее литературном кружке и одноклассниках, которые не в состоянии оценить все ее достоинства. Подъехали они к очень приличному двухэтажному домику. Эван удивился, он не думал, что тех средств, которые удалось организовать семье при выезде, хватило бы на что-то подобное. Хотя зачем удивляться сну? Они зашли в светлую и уютную прихожую. За ней в большой комнате стоял диван со столиком напротив телевизора, из дверного проема выглядывала кухня, а слева лестница вела на второй этаж. Мириам сразу отправила дочку в свою комнату. Он наблюдал за семьей с глупой улыбкой. Когда жена подошла к нему, Редгрейв затерялся в ее зеленых глазах… Очнулся от звонкой пощечины. Ошарашенно потрогав горящий след от ладони жены, он глупо уставился на ее исказившуюся от ярости гримасу: — Гулял, значит? Эван как открыл рот, так и закрыл обратно, не зная что ответить. — У других мужья максимум на выходные пропадают. Но нет, для тебя это слишком мелко, да? Целые годы колоться, пьянствовать, и организовывать оргии! — Нет, наркотики я избегал… — Значит, оргии ты не отрицаешь? Редгрейв сглотнул. Почему-то именно сейчас, глядя на расходящуюся жену, до него дошло, что все вокруг — по-настоящему. Но Мириам не закончила: — Пять лет! Пять лет я вынуждена была волноваться за тебя, слушая новости о том, как всему населению дома промыли мозги, не зная, жив ли ты вообще. И вот, месяц назад я узнаю, что твою пьяную в хлам задницу с кучей половых болячек с лайнера вытащили?! — Мириам набрала в грудь воздух, задержала на пару секунд дыхание, и более спокойно спросила: — Что скажешь в свое оправдание? — Ну… ты знаешь… Хеймдаль… — в первые на своей памяти Эван полностью утратил свои навыки красноречия. — И только попробуй свалить все на то, что ты был под контролем! Элли очень удачно заметила, что в момент нашего выпроваживания из страны ты точно был в столице, в которой точно работали вышки. И по телефону ты совершенно не звучал, будто под контролем, — женщина скрестила руки. — Ты… поверишь, если я скажу, что сделал… ладно, не лучший, но наименее плохой выбор из возможных? — под скептическим взглядом жены он сглотнул. Редгрейв еще никогда не жалел так сильно, что не смог достать все чертовы сейфы с кодами вовремя. Спасибо папеньке за бдительность. — Мне буквально пришлось выбирать между суицидом и передачей власти одному из Ближнего Круга… а это значит, я выбирал между пыточным маньяком, глобальным геноцидом и, кхем, оргиями. Глаз Мириам слегка дернулся. — …Ладно, был еще Хемниц, но я не собирался давать власть тому, кто отстрелил мозги единственному нормальному человеку в Министерстве за минуту до этого! Ее лицо немного смягчилось. Но помотав головой, его жена устало взмахнула руками: — Нет, я не могу сейчас все это слышать… продолжим разговор позже, когда я смогу сдерживать желание врезать по твоей наглой морде, — она подошла к шкафу возле телевизора и раскрыла его, показывая один набор постельного белья: — Будешь спать на диване. Как минимум пока не вылечишься от того, чего нахватался, — Мириам презрительно скривила губы. — А дальше посмотрим, что будем делать. Устраивайся, — она бросила в него подушку и побежала на второй этаж. Послышался звук захлопнувшейся двери. Эван растерянно посмотрел на подушку у себя в руках. После чего тяжело вздохнул и сел на диван, проверяя свое место жительства на ближайшее время. До него донеслись чьи–то легкие шаги, и сверху из–за угла показалась лицо дочери. — Пап? — сказала она серьезным тоном. — Ты легко отделался. И я не только про разговор с мамой, мы сделали тебе алиби, чтобы никто не догадался, что тебе мозги не промывали. Он благодарно кивнул. Элизабет, тем временем, продолжила: — Кстати… ты можешь сделать так, чтобы все поклонялись мне, как толстяку Фергюссону? Эван застонал и уткнулся лицом в подушку. Девочка рассмеялась.