Пыльная дорога под ботинками глупцов
9 января 2020 г. в 23:37
Адам Грофф тщетно пытается понять, в какой именно момент он успел так катастрофически проебаться. Почему он в принципе не способен совершать поступки, влекущие за собой что-то хорошее, а не очередную проблему?
Он бессовестно завидует. Завидует удачливости Эрика Эффионга и его смелости оставаться собой даже в самой неприятной ситуации. Завидует тому, что отец Эрика любит его не смотря ни на что, принимая абсолютно любым; обнимает крепко и говорит, что гордится им. У Адама Гроффа таких привилегий нет — он давится сигаретным дымом и задыхается от майской жары, но продолжает курить одну пачку за другой, надевает свою потёртую и облезлую дублёнку поверх майки с джинсовой курткой. Продолжает чувствовать на себе взгляд отца — либо извечно безразличный, либо полный всепоглощающего разочарования. Адам Грофф бесполезен и абсолютно никчёмен. Так говорит папа. Это неизменный крест, который Адам тащит на своей спине всю жизнь. От которого ждут великих свершений, чего-то выдающегося. От него требуют успехов, а он просто остаётся жалким ничтожеством, позором семьи.
Адаму Гроффу не быть нормальным. Не быть обычным среднестатистическим подростком с ровной и размеренной скучной жизнью человека, от которого ничего не ждут, как не быть и яркой индивидуальностью вроде Эрика. Эффионг озаряет всё вокруг своим присутствием, освещает, словно самое яркое солнце. Он одевается броско, смеётся громко и говорит первое, что приходит в голову. Конечно же, у Эрика есть те, кто о нём заботится, а у Адама — нет. Это выводит из себя, бесит до чёртиков, но Грофф не может оторвать от Эрика взгляд. Продолжает смотреть на это слепящее солнце и не думает отворачиваться, а сам остаётся серой хмурой тучей, далёкой от этих тёплых ласковых лучей.
Адам Грофф хочет быть нужным и значимым. Хочет, чтобы его любили. Хочет, чтобы о нём заботились. Жаждет этого всем сердцем и тянется ближе. Ищет Эрика взглядом в шумной толпе и непременно находит. Прижимает его к жёлтым шкафчикам в коридоре, отнимает ланч. Хочет, чтобы Эффионг смотрел лишь на него. У Адама больше ничего нет. Не осталось ничего, что можно предложить взамен, кроме угрожающего вида и хмурой морды. Раз ему больше нечем привлечь внимание, это — всё, что остаётся. Кажется, Эрику Эффионгу в этой дыре совсем не место. Он похож на гранёный бриллиант среди кучи мусора. Наверное, именно поэтому им так сильно хочется обладать. Эрик дарит свою дружбу, любовь и поддержку семье и недотёпе Отису. Окружает себя самыми необычными вещами и переворачивает мир вокруг, а Адам смотрит на этот разноцветный калейдоскоп и хочет чувствовать всё так же ярко. Хочет впитывать мир и испытывать бурю эмоций, но глотает безвкусное пиво и запирается в своей комнате и спит.
━ Эй, знаешь, что забавного в нас и тобой? Мы разные, но всё равно одинаковые. Мы просто два лузера, которые никому не нужны, — говорит ему после вечеринки пьяный в стельку Эрик, похожий на оживший апельсин, а затем блюёт под кустом.
Как же сильно он ошибается. Эрик Эффионг нужен всем, чтобы видеть свет и чистоту, чувствовать свободу и счастье, а Адам Грофф вязнет в болоте из собственных страхов, недостатков и всепоглощающего одиночества, которое пробирает до костей. Уж он-то точно никому не нужен, но оставляет слова Эрика без комментариев и молча уходит в свой жалкий мирок. Эми тоже его покинула. Оставила позади. Гроффу кажется, что он это заслужил. Заслужил неприязнь и осуждение, даже ненависть… Всё, за исключением любви. Он разрушает то, к чему прикасается. Оставляет цветущую красоту растоптанной и уничтоженной, валяющейся на холодном полу. Он теряет собаку, засмотревшись на всё того же Эрика. Адам заслуживает и угроз от отца. Но почему от этого совершенно не легче? Никто не хочет позвать его в гости, пойти с ним выпить, сыграть в настольный футбол. В нём не видят света и теплоты, лишь ходячее говорящее тело с микроскопическим мозгом и горой проблем. Грофф никому не нужен — это аксиома, но есть в глазах Эрика что-то помимо страха.
Адам никогда не причинял ему вреда всерьёз, лишь застывал в паре миллиметров перед самым лицом в ожидании реакции. Раньше это приносило какое-то особое удовольствие — забрать его ланч, дёрнуть за рюкзак, зажать в угол. Но теперь, когда лицо Эрика «украшают» фингал и ссадины, оставленные кем-то, кого Адам, без преувеличений, взял и подвесил бы за яйца на какой-нибудь позорный столб, у Гроффа внутри что-то рушится. Эффионгу же будто становится нечего терять, а затем он восстаёт, как феникс из пепла и смотрит без испуга. Он глядит открыто и прямо, говорит с вызовом и приходит на бал так, как хочется, а ещё не боится отвечать. По правде, Адама это безумно заводит — Эрик такой, какой есть. Такой, каким Адому никогда не быть.
Конечно же, отец наказывает Адама. Но вот удача — наказание вдруг становится благословением. Если Эрик рядом, можно побыть самодовольным хоть пару минут. Можно побесить его и вывести из себя, наслаждаясь реакцией. Можно быть замеченным вновь, как на этом злосчастном балу, когда Эрик немо пялился на его агрессивный всплеск. Эффионг смотрит с явным сожалением и чем-то, что Адам никак не может прочесть. Интересно, привлекает ли он Эффионга? Желает ли тот его в ответ? Между ними напряжение, да такое острое, что можно резать ножом. Между ними интерес, борьба и куча вопросов, а ещё пара сантиметров, разделяющая два тела. Эрик плюёт в него от чистого сердца, а Адам смачно харкает в ответ. Эффионг ожидает чего угодно, застывает в страхе и думает, что сейчас ему прилетит по лицу, но этого не происходит. Адам вновь видит этот страх в лице Эрика, в его сожмуренных глазах и в дрожи по всему смуглому телу, к которому он сам сейчас тесно прижимается. Грофф держит его руки, а Эффионг перестаёт сопротивляться и просто молча ждёт.
Честно говоря Адам думал об этом настолько давно, насколько себя помнит, но всем сердцем боялся признать — они действительно похожи, вот только Грофф — абсолютный трус, не достойный любви и принятия. Он наклоняется ещё ближе, легонько соприкасается с Эриком носом. Адам нуждается в нём настолько отчаянно, насколько вообще способен. Ему необходима частичка тепла, которого у Эрика в достатке. Эффионг подаётся вперёд с надеждой и интересом, уже без страха и сожаления, а Грофф понимает, что больше не хочет отбирать — он жаждет отдавать. Жаждет делиться и дарить то немногое, что у него есть. Жаждет отдать хоть ту крупицу нежности, что осталась в его израненном сердце. Он говорит, но не с помощью слов, а с помощью тела. Адам целует Эрика. Сперва осторожно, а затем настойчивее. Позволяет себя приобнять. Становится уверенным в том, что Эрик тоже этого хочет. Это превращается в бессловесное общение, которое не хочется прекращать. Впервые за долгое время Адаму действительно хорошо. Ему нравится нести не боль и разочарование, а удовольствие и радость. Нравится держать в ладонях го лицо и видеть в глазах удивление. Разумеется, Эрик хочет ответов, на которые Адам ответить не в силах. Проще снова его запугать, даже если это разобьёт сердце им обоим.
Следующий день вносит свои коррективы, оставляет Адаму шанс взвесить всё в голове и дать этой истории хоть какой-то шанс. Он наконец понимает, что именно чувствует, как и понимает, что не безразличен Эрику. Разве это та возможность, которую стоит упускать? Эффионг всё ещё прекрасен в своей самобытности. Всё ещё похож на кусочек искусства и гамму красок, к которым Адам не имел шанса прикасаться с нежностью и трепетом до вчерашнего дня. Эрик всё ещё осторожен, но больше не так напряжён. У него тоже было время подумать. Если Гроффу более комфортно молчать и скрывать свои чувства — пусть так и будет, лишь бы не исчезал. Лишь бы не возвращался в тот мрак, в котором прятался до этих пор. Его эмоции в деталях и умиротворённом молчании. В ноге, которую он двигает ближе и в мизинцах, которыми он прикасается к Эрику в поиске отголосков этой нежности.
Когда Адам уходит домой, Эрик чувствует, что пойдёт за ним, даже если Грофф не попросит. Будет говорить, если потребуется и слушать, если тот захочет что-то сказать. Он ведь испытывал это тоже. Он же знает, как сложно бывает принять себя, особенно с таким отцом. Не всем везёт как Эрику Эффионгу, и всё же, он приложит усилия, чтобы помочь Адаму Гроффу распахнуть крылья. Кто-то же должен.
Адам исчезает. Оставляет ему безмолвную тишину, бросает тоскливо-прощальные взгляды и лишает какого-либо шанса попрощаться и высказать то, что скопилось внутри. Эрику не представить, как долго Адам давил в себе любые эмоции, превращая их в зияющее ничто. Опустошённый и одинокий, он исчезает за стеклом и вредными выхлопами. Отец всё-таки нашёл возможность избавиться от него и от этого только больнее. Эрик смотрит вслед и не знает, что будет дальше и ждёт ли их обоих хоть что-то хорошее. Эрик чувствует себя каким-то безнадёжно глупым. Он возвращается домой и пинает велосипед носком кроссовка, мгновенно ставшего пыльным.