Синий - твой любимый цвет

За плечами у Сехуна сплошные сожаления вкупе с недовольством, щепотка юношеского максимализма и бесконечное безразличие. Безразличие к будущему делу, о котором второй год толкуют учителя-предметники, а вот классному руководителю плевать. И О с ним согласен – ему тоже здесь на всех плевать, жаль только, ему за наплевательское отношение не платят. Как, собственно, и учителю, но второго почему-то это не колышет. Сехун встретил достойного соперника. Безразлична О и его судьба, о которой любит вспоминать дедушка. Дедушка ни разу судьбу не видел, не уверен, что видел кто-либо другой, но точно знает, что все происходит благодаря ей. На вопрос, что такое «все», дедушка отвечает «это» и проводит круги указательным пальцем в воздухе. У Сехуна возникает слишком много вопросов, а от того и спросить ему нечего. А дедушке нечего ответить, и О думает, что судьба – не то, на что можно дать ответ. А если на это и ответ дать невозможно, то почему это вдруг должно волновать. Сехуна в принципе ничего не волнует, ибо мало ему кто что объясняет. А Сехуну ответы нужны, но он ни о чем не спрашивает. Считает, что никто ничего не знает, он один в своем безразличии такой умный. Щепотка максимализма, все дела. Безразлично и будущее, разговор о котором заводит мама каждый вечер. Ну, не разговор, монолог, ведь Сехун не слушает. Навык абстрагирования он развил дай боже, мог бы и советы раздавать. Мама начинает с «как ты видишь себя в будущем», медленно переходит к «я в твое время», переключаясь на «люди твоего возраста таким не…» и заканчивает «живи как знаешь, ко мне больше не подходи». Первое время Сехун вскипал, что аж до ругани и швыряния в стены разных предметов, а теперь он высчитывает подходящий момент, говорит, что не хочет ничего этого слышать, и закрывает дверь в свою комнату. Сехун не понимает, как можно думать о будущем, но при этом не думать о настоящем. А настоящего и нет, что еще страннее: есть только прошлое и будущее. Прошлое, о котором мы почти не помним или помним, но сожалеем и хотим забыть, и будущее, о котором ничего не знаем, но верим, что пройдет оно в счастливых улыбках и в ярких воспоминаниях. А настоящее, – оно какое? Сехун не знает, но узнать хочет. Но голову ему забивают только будущим, а сама голова уже забита прошлым. Сехуну безразличен и мир вокруг него, и мир внутри него, и мир окружающих его людей. Единственный мир, который ему не безразличен – это мир Ву Ифаня, который, кажется, наполнен желтыми и зелеными цветами, который постоянно растет и прогрессирует, в то время как у всех других миров стагнация. Мир О Сехуна оранжевый и фиолетовый, а такие цвета с зеленым и голубым не сочетаются. Нужно чем-то разбавить, заменить какой-то цвет, но Сехун пока не готов к таким переменам. Мир О Сехуна недосягаем до мира Ву Ифаня. Да и мир О Сехуна Ву Ифаню без надобности. Ву Ифань появляется в его жизни в четверг третьей недели сентября второго года обучения в старшей школе. Сехуну не хватило двух месяцев до трех лет безразличия. За окном была мерзопакостная погода, когда нет ни солнца, ни дождя, только ветер холодный и небо в одном сплошном облаке. Четверг всегда был не лучшим днём Сехуна, и в тот день он только в этом убедился. Ву Ифань появился неожиданно в его школе, неожиданно стал присутствовать почти в каждом его дне, неожиданно ворвался в голову, неожиданно стал присутствовать в каждой ночной мысли. Столько много «неожиданно», что само слово перестало в себе нести верную дефиницию. Никто, кроме Сехуна, не может правильно донести верное определение, когда за секунду, без предупреждения и подготовки, с головой и медленно, но так верно проникает в сердце, в душу, в каждую клетку и в каждый вздох. Сехун говорит «неожиданно», а думает о Ву Ифане. Сехун много связывает слов с Ву Ифанем, но это - самое первое, совсем неожиданное, как и появление Ву в четверг в самый мерзопакостный день в жизни О Сехуна. Каша масляная, но Сехун так и описывает. Сехун замечает каждое изменение на лице Ву: его недовольство ответом, недоумение от глупых отговорок, отстраненность во время контрольных класса. Сехун все это видит и хочет хоть раз быть причиной смены эмоций на лице мужчины. Хочет увидеть его смущение, его открытость, надежность и обволакивающую заботу. Чтобы чувствовать себя, как в коконе, огороженным от всех извечных вопросов и нескончаемых проблем. У Ву руки огромные, пальцы длинные, а кисти изящно тонкие. Такие бы только рисовать, такими бы только обнимать да по копне волос проводить и между пальцев пропускать. Но Ву рукой только четвертки Сехуну ставит и даже взглядом не одаривает. А Сехуну бы хватило и секундного взгляда, он бы тогда все увидел и все понял. Он бы прочитал все на дне глаз, в омуте, который его так засасывает. Он бы знал, как действовать дальше, если бы только смог правильно прочитать. Но взгляд Ву Ифаня направлен на летающие по классу пылинки мела, на раздолбанную розетку у дальней стены, на дохлых букашек, бог знает сколько лет валяющихся между оконных рам. О Сехуна нет в глазах Ву Ифаня, и О чувствует себя ничтожным. В глазах Ву Ифаня Сехун ниже, чем криво расхаживающий одноглазый голубь во дворе школы. Даже ему Ву уделил свое внимание. Сехун пытается разобраться, найти недостающие элементы, но в голове только китайские иероглифы в одно имя складываются. Сехун не понимает, как так получилось, и спросить даже не у кого. У него это имя будто под коркой выгравировано, что ни одним скальпелем не снимешь. Сехуну страшно и не страшно одновременно. Ему просто хорошо, а от того и заведомо тревожно. В интернете пишут, что такое случается со всеми, и к странным стикерам на форуме добавляют свой жизненный опыт. Сехун не хочет того, о чем пишут уже взрослые мальчики и девочки. Сехун не хочет ни секса в учительской, ни секса в классном кабинете, ни секса в актовом зале. У Сехуна нет таких желаний, фантазий, грез и мыслей. Но у других есть, а от этого Сехуну ещё тревожней. После советов с форума Сехун смотрит на Ву Ифаня иначе. В глазах его теперь не светлый образ всегда хмурого учителя с выпирающим подбородком и уставшим взглядом. Сехун смотрит на пухлые узкие губы, на по-детски пухлые щеки, из-за которых воспринимать Ву тяжело, но возможно; на воротник рубашки, который скрывает выпирающие (Сехун уверен) ключицы, на длинные фаланги пальцев, которые теперь воспринимаются по-другому. О тяжело сглатывает и проходится взглядом по неизменно темно-синему костюму, брюки которого не прикрывают щиколотки, и Сехун взгляда оторвать не в состоянии. Сехун уже как пять месяцев не имеет никакого состояния, а теперь система отключена полностью. Не перезагрузить, не починить. Ву Ифань в нем, как вирус засел, медленно отравляют каждую систему, а антивирус на него ещё не придумали. Вирус удобно расположился в мозгу и на быстрой скорости пробирается к сердцу. Сехун этому и противостоять не хочет. Мозг уже понимать и рационально мыслить отказывается, раз так легко позволяет Ву Ифаню проникать в каждую частичку О. Весь О Сехун для Ву Ифаня. Не симбиоз, но что-то похожее. В кровати Сехун думает как же так получилось. Почему Ву Ифань? Почему О Сехун? Почему О Сехун нашёл в себе Ву Ифаня? На их месте мог быть кто-либо другой, но именно Сехун вынужден смотреть влюблёнными глазами на совершенно не интересующимся им Ву Ифаня. Именно Ву Ифань и глазом не ведёт в сторону О Сехуна. Сехун понимает, что между ними разница в долгие годы, разница в статусах, разница в жизненном опыте и столько много слова «разница», что поэму составить можно. Поэму о глупо влюблённом мальчике и до боли глупом учителе, который влюбленность не замечает. Два глупца и неизвестно, кто больший. Это определенно автобиография, только пока не понятно чья. Сехун мягко откидывается на спинку кровати и снимает домашние шорты вместе с бельем. Он представляет, как бы Ву Ифань смотрел на него, видя его открытость. Только для него. О Сехун только для Ву Ифаня. Пальцы обхватывают ещё неокрепший член, медленно ведя вверх-вниз, большой палец поглаживает розовую головку. Пальцы Сехуна ни в какое сравнение с пальцами Ву не идут, Сехун уверен. Учитель бы обхватил его член в кольцо, прошелся бы указательным по каждой венке, невесомо касаясь головки и сжимая мошонку. Его движения были бы неторопливыми, тягуче-сладкими, он бы внимательно следил за эмоциями О, за его ломаными бровями, закушенной нижней губой и вздымающейся грудью. Сехун представляет, как Ву ложится сверху, как целует напористо, что аж зубы об зубы, посасывает язык и мягко оглаживает верхнее небо. Представляет, как он обхватывает оба члена, как они идеально помещаются в его руке, как они соприкасаются друг с другом, пока Ву покачивает бедрами, трется, как рукой двигает не медленно, а рвано и резко, на стыке удовольствия и боли. Сехун представляет Ву Ифаня таким многогранным, прекрасным в своем медленном и быстром. Представляет его лицо при оргазме, когда все мышцы в одну секунду натягиваются, как струна, когда икры в судорогах сводит, дыхание учащается, а губы краснеют от частых покусываний. Представляет, как он разминал бы бёдра Сехуна после минуты наслаждения, как огладил бы его горячую грудь, как завалился бы рядом, позволил положить на себя ногу и упасть вместе с ним крепкий сон. Ву прекрасный любовник, Сехун уверен. Уверен, что тот уделяет достаточно внимания партнеру, учитывает его предпочтения и вкусы, разделяет его страхи и волнения. Ву Ифань такой правильный. «Правильный» и Ву Ифань - синонимы. Теперь Сехун смотрит на Ву Ифаня не украдкой, а прямо и долго, взгляда не отрывает, будто у него силы какие или жизнь вторая появилась. Ву Ифань это замечает, но отвечать не спешит. Плечи расправляет и вальяжно откидывается спиной на стул. Льстит? Безусловно. Странно? Ещё бы. Такие взгляды от ученика в дрожь должны бросать. Они и бросают, но Ву принимается дрожь игнорировать. Он тоже таким был. Правда, на его месте была молодая практикантка, но он не из тех, кто осуждает. Не Сехуна, который все исправно учит и ниже четвертки не опускается. Ву знает, что такое имеет место быть, особенно, когда это новый человек в старой школе, где коллектив не менялся с прошлого века. Он как молодое мясо, как тряпка для быка. Как глоток свежего воздуха для Сехуна. А потом Сехуна как кипятком ошпаривает. Он ничего про Ву не знает. Все, чем он жил, чем дышал, были лишь его думы и фантазии. У Ву Ифаня могут быть свои скелеты в шкафу, Ву Ифань может скрывать своё прошлое, прикрывая его настоящим, чтобы оно не повлияло на будущее. Ву Ифань может оказаться не тем, кого придумал себе Сехун. Ву Ифань может оказаться самым подлым, неискренним ублюдком, и это ударило по О больше, чем развод родителей в двенадцать лет. Осознание - странная штука. Оно приходит, когда совсем не ждёшь. Как Ву Ифань, только больнее. И не медленно, а сразу и с силой, что аж где-то под рёбрами щемит. Перемены в нем есть, но никто чего-то существенного не видит. Никто, кроме Ву Ифаня. Странно это. Ву Ифань заметил его, когда Сехуну даже смотреть на него тошно. Сехуну и на себя смотреть тошно, но на себя из-за жалости, а на Ву из-за стыда. Он столько всего напридумывал о человеке, о котором знает только место работы, должность и любимый цвет. Синий, очевидно. Ву Ифань смотрит на сгорбившегося парня на второй парте последнего ряда и не понимает, что изменилось. Что-то невидимое, но существенное. Что-то, что обычно только душу терзает в клочья. Сехуну хочется скрыться, ведь он взгляд макушкой на себе чувствует. А от этого выть хочется, ведь он так долго мечтал об ответном взгляде, а сейчас даже тошно. Сехун просит выйти и остаётся сидеть в школьном туалете до конца урока. Ву Ифань не виноват, что О Сехун такой дурак, раз влюбился в придуманный образ с не придуманной внешностью. Сехуну впервые хочется никогда не встречать Ву Ифаня. Но Ву Ифань всегда здесь в неизменные понедельник, четверг и пятницу. О Сехун начинает неделю с Ву Ифанем, с ним и заканчивает. Он старается не смотреть и не думать. Не потому, что мысли его сжирают, а потому, что он начинает придумывать что-то ещё. Что-то, во что влюбляется ещё больше. Он думает «а что если Ву Ифань...», и это нескончаемое «а что если» его в могилу медленно ведет. Он не знает, как это остановить. Но Ву Ифань теперь заботливый, ответственный и любящий. Любящий так, как никто не может. Так всепоглощающе и нежно. Сехун теряет всякие попытки остановить это и просто плывет по течению. Взгляды он все же бросает украдкой, но не задерживает. Будто убеждается, что вот, его фантазии верны и есть такой высокий и статный человек, в которого он по глупости влюбился. Такой нереальный, такой правильный и такой не его. В такие моменты на Сехуна будто ковш с холодной водой выливают. У него такое чувство непонятное возникает, когда он видит Ву в помятых серых трениках и черной майке. У него худощавые руки, выпирающие ключицы (как Сехун и думал), жилистые ноги, впалый живот, и весь он какой-то худо-синий, высокий и тонкий, что ни в какие рамки Сехуна не лезет. Он стоит и глупо пялится на Ву, пока тот выбирает между пиццей в коробке или в простом полиэтилене. Сехун отмечает, что тот, определенно, не имеет времени на готовку или же не ее фанат. Ву берет лазанью и удаляется к кассе, а Сехун так и остается стоять на месте. Ву Ифань такой домашний, небритый. Дома Сехун представляет, как Ву Ифань трется о его щеку своей колючей и, почему-то, это не вызывает неприязнь. Сехун бы все отдал, чтобы почувствовать это. Почувствовать Ву Ифаня с утра, его огромные руки на своём теле, его спокойное дыхание на своей шее. Сехун был бы самым счастливым рядом с Ву Ифанем, Ву Ифань делал бы его самым счастливым. Он и сейчас делает, но, почему-то, это счастье граничит с бесконечной печалью. Печалью, что этого никогда не будет. Ву Ифань не разбудит его ранним утром, не проведет мягко во спутанным волосам, не поцелует в лоб и не предложит чашку кофе. Сехун и кофе-то ненавидит. Даже в мечтах что-то идёт не так. Домашний Ву для Сехуна сродни второму пришествию. Берет и переворачивает с ног на голову. Он теперь не видит в нем холодное и синее, а теплое и коричневое. Видит заспанное лицо со следами от подушки, видит полотенце на бедрах после вечернего душа, видит заинтересованное телевизором лицо. Сехун пропал окончательно. Его только Ву Ифань спасти может, но тот топит его, а Сехун и рад. Сехун всему рад, если это связано с Ву Ифанем. Последние два месяца проходят, как в тумане. Сехун передышку сделать не успевает, как все на голову валится. Одна мысль только по вискам бьет и спать не дает: ты больше его не увидишь. Школа закончится, Сехун уйдёт, Ву Ифань его забудет. Он и не вспомнит о нем, Сехун знает. Он хотел бы быть для Ву кем-то особенным, но так получилось, что для Ву Ифаня он всего лишь парень со второй парты последнего ряда. Глупо, но Сехуну сердце рвет. На последнем совместном уроке он старается ничего не упустить. Он запоминает тембр голоса, глубокий с легкой хрипотцой, запоминает редкие движения рук в воздухе и расслабленную походку по классу. Запоминает один из многочисленных синих костюмов и эти дурацкие щиколотки. Запоминает каждую волосинку и каждую родинку. Мог бы Сехун рисовать, нарисовал бы сотню портретов Ву Ифаня. Но Сехун ничем не наделен, кроме бурной фантазии и не взаимной влюбленности. Сехун бы хотел, чтобы кто-то его любил так, как он любит каждую свою выдумку об Ву Ифане. Но Сехун думает, что никто не заслуживает такой боли. Одноклассники собирают вещи и выходят из класса в последний раз. Сехун остается чуть дольше, намеренно медленно застегивая портфель. Класс пустеет и О подходит к двери, но открывать ее не спешит. Он поворачивается, поднимает взгляд и встречается с чужим. С тем, с которым мечтал встретиться тысячи раз за эти годы. Несправедливо. Сехун поджимает губы и старается запомнить в этом взгляде все. Он видит коньячные глаза, видит себя в них, и это придаёт ему уверенности и немного спокойствия. Он так долго мечтал об этом, что не в силах отвести взгляд. - Спасибо, Ву Ифань. В глазах напротив он видит сожаление. Не жалость, и уже хорошо. Жалеть Сехуна не нужно. Он даже рад, что так получилось. Чужие губы складываются в обнадеживающую улыбку и Сехун не замечает, как улыбается сам. Так по-глупому, когда совсем не ожидал, но испытал облегчение. Сехуну легко по-настоящему, но Сехуну ещё за пределы класса нужно выйти. А за пределами класса реальность, в которой больше нет Ву Ифаня. Там только О Сехун и израненное сердце. Сехун закрывает за собой дверь, а вместе с ней и одну из глав своей жизни. Насыщенную, продолжительную и печальную. Сехуну нужно учиться жить без Ву Ифаня. Вытащить его из мыслей, души и сердца. Сехун устал морально, душа в мелких кусках, а сердце выжато. Сехун закрывает глаза и представляет свою жизнь без Ву, но перед глазами только зеленые и желтые пятна. Ву Ифань видит его в солнечный день четверга, когда даже в тени не скроешься от палящий лучей, а вода нагревается за считанные секунды. Он разросся в плечах, вырос на пару сантиметров, ушла детская пухлость, взгляд стал осмысленным и надменным, а движения плавными и осторожными. Они стоят в паре метров друг от друга и их взгляды встречаются. Только на дне глаз они находят совершенно разное. Кажется, теперь время Ифаня мечтать.