Неправильная история

       Инспектор Ламберджек отложил ручку – путаные показания упрямо не складывались в связный протокол – и посмотрел прямо в глаза собеседника. - Мистер Вольф, ещё раз – успокойтесь, отдышитесь, соберитесь с мыслями. Может быть, вам всё-таки померещилось? - Я пока ещё не выжил из ума! – раздражённо пролаял Вольф, - И не свихнулся на падали! Это была она, - она! – а, значит, могут быть новые жертвы! Ламберджек тоскливо потёр виски. Первые пятнадцать минут второго дня в новой должности и на новом месте шли как-то не так. Нет, ему доводилось сталкиваться с опасными преступниками, и не раз, но тут речь шла о маленькой девочке. Или всё-таки женщине?.. - Мистер Вольф, - инспектор постарался вложить в голос как можно больше вежливости и терпения, - вы ведь не смогли дать хоть какое-либо её описание… - Это неважно! – в рыке собеседника, напротив, прорывалась нетерпимость, - Её главные приметы – красные шапка и плащ! Её знак, фирменный штрих, если хотите – фетиш! Под цвет крови! Инспектор вздохнул и безнадёжно покачал головой. Всё шло к заведению заведомо бессмысленного дела, всё: он новичок; громких побед, влияющих на статус, у него всего одна – да и то сливки предсказуемо снял тогдашний начальник; а мистер Вольф, судя по золотому ошейнику, персона в этой глуши не из последних. С жиру бесится, что ли?.. - Вы здесь новичок, - Вольф насмешливо вывалил язык, - Позвольте старожилу дать вам маленький совет. Ламберджек устало поднял взгляд. - Проверьте одинокую старуху, что живёт на окраине леса, - хищным шёпотом проинформировал собеседник, - Именно к её хижине направлялась эта тварь. Остаток дежурства прошёл без происшествий, позволив инспектору всласть подумать над странным предложением. Чёрт возьми, вся эта ситуация была странной! Он напряг тренированную память и принялся вспоминать архивные дела. Память услужливо подкинула французскую провинцию Жевадан, где за три года популяция волков уменьшилась в десять раз. Кто-то целенаправленно истреблял санитаров леса – местные власти свалили всё на какого-то так и не найденного «монстра». В английской деревушке Вулпит за одну ночь гибнет целая стая… Снова никаких зацепок… Кроме жутких деталей, конечно…Тогда некоторые и говорили о маньяке… Крестьянин в Вулпите уверял, что видел невысокую фигуру, во всём красном, шествующую лесом в ту ночь… Но он был пьянчугой, и к нему не прислушались… И, в конечном счёте, за то убийство повесили двух браконьеров… Но бездоказательно… Ламберджек припомнил, что вдалбливали о серийной преступности на курсах. Кровавая мешанина запустила дорожки холода по телу, но сосредоточиться не помогла. Инспектор пыхнул сигаретой, отхлебнул виски из фляги – внутренне радуясь, что в провинциальном участке кабинеты отдельные. Чёрт подери, а где вообще сказано, что дети не могут совершать преступлений?.. В конце концов, ничего не мешает проверить старуху, а потом спокойно повесить на Вольфа табличку «шизофреник». Мысленно…наверное. И всё же в этом абсурде проглядывало нечто любопытное… Маньяк, убивающий волков… Красные плащ и шапочка… Красная шапочка… Ламберджек усмехнулся. Неплохое прозвище для серийного убийцы.       Когда из-за бледных берёз стали выплывать мрачные очертания, Ламберджек ни чуточки не удивился. Хибара сделала бы честь любой ведьме. За хлипкими деревцами не было смысла таиться – инспектор вышел на поляну, ощущая кожей пляски мурашек и презирая себя за это. На открытом пространстве земля настораживала глаз свежестью и сухостью. Ну, разумеется. Нервно поправив распятие на шее, Ламберджек толкнул дверь. В нос ударил аромат затхлости и заношенной одежды. Глаза привыкали к вынужденной слепоте. Что за манера – заколачивать окна! - На столе – свеча, - ему пришлось схватить себя за бедро, чтоб не подпрыгнуть. - Спокойно, инспектор, - с нотками иронии продолжал хриплый голос. – Вы курите; это заметно даже здесь. Воспользуйтесь зажигалкой. Секунды обратились в года; сразу стало жарко. Негнущиеся ноги проклинали подгнивший пол. Врезавшись животом во что-то тяжёлое и тупое, Ламберджек услышал сипловатый смешок. Пламя плясало под стать рукам. Инспектор прищурился – но всё равно не понял, что за странная фигура возлежит на кровати. - Поздравляю, вы не так безнадёжны, - похвалила фигура, принимая сидячее положение. Ламберджек выдохнул и тоже сел. Чисто машинально – и ощущение жёсткости стула было царским подарком. Мистер Вольф усмехнулся – пошевелил широким языком. Пламя перешло на плавный танец вокруг фитиля. - А где…старуха?.. – слова вывалились помимо воли. Вольф облизнулся и хищно сверкнул желтизной глаз. - Там, где и положено быть монстрам – под кроватью. Ламберджек закрыл глаза и глубоко вздохнул. Похоже, он рано радовался. - Она бы нам помешала, - невозмутимость лающего голоса била по ушам даже сильней, чем смысл сказанного – в мозг. - Она могла бы пойти как свидетель… - да и свой шёпот показался инспектору чужим. - “Свидетель”, “соучастник”, “сокамерник” – какая разница! – Вольф был безапелляционен. – Она мешала; её пришлось устранить. Маленькая жертва для мести за мой народ. Ламберджек тоскливо покачался на стуле. Дело принимало всё более гнетущий оборот. - Нервничающий полицейский – плохая примета, - оскалился Вольф. – Я её даже не пригубил толком. Инспектор передёрнулся – и сам нервно всхохотнул. Сидеть и ждать не пойми, кого – в компании с потенциальным людоедом. “Заговорить ему, что ли, клыки?..” - Но как же вы справились… - Ламберджек облизал пересохшие губы, - … с ведьмой? Людоед – а, может, и нет – лишь презрительно стукнул хвостом по дереву. - Увольте, инспектор! Если старая карга вызубрила пяток-другой убогих оберегов – метла у неё всё равно не взлетит! – он шумно втянул воздух; фыркнул, - Хотя здесь о метле и говорить не приходится. Ламберджек хмуро вгляделся в собеседника. - Знаете, а чепец вам очень к лицу. Вольф со вкусом щёлкнул челюстями и снисходительно обронил: - Ничего-то вы не понимаете в провинциальной моде. Вас, к примеру, украсил бы хороший дезодорант. И немного спокойствия. Самое страшное, что я могу с вами сделать – это подать жалобу. Впрочем, если мы возьмём убийцу, так и быть, обещаю закрыть глаза на ваш плоский юмор. Ламберджек сжал левые пальцы в кулак, правыми – револьвер. Набрал было прелости – высказать серому цинику о его психическом состоянии и социальной опасности. Но силуэт на кровати внезапно подобрался, точно перед прыжком. - Тихо! – ледяной рык пробрал до костей. – Молча! В полутьме повисла тяжёлая тишина. Инспектор слышал лишь своё надтреснутое дыхание. Затем к нему присоединился странный далёкий звук – тоненький и монотонный. Он то поднимался, то падал – и вместе с ним рушилось что-то внутри; что-то, до последнего надеявшееся на незыблемость устоев. Ламберджек обратился в исступлённый слух; странный же голос – да, это был голос! – всё отчётливей вбивал гвозди в гроб рассудка. Оцепеневший в темноте, инспектор готов был поверить во что угодно. - В шкаф! – хлестнуло из груды подушек. “А ему страшно! Не меньше, чем мне”. За стуком сердца половицы оказались молчаливы. В тесноте воздух – ещё тяжелее. Тень от пламени билась в щёлке над кроватью. Что, клыкастый,тоже бросило в жар?.. А голосок разносился уже по поляне, и он был детский, и это было немыслимо. Инспектор ощущал себя заложником дурной предрассветной дрёмы. Топоток у дверей. Тихий скрип осторожного толчка. Лёгкие шаги. - Бабушка… Привет. Ламберджек впился зубами в ладонь. Больно было не коже, а рассудку. Пробудиться не получалось. - Здравствуй, внученька, - с таким голосом вероятность встретить дедушку была бы равна нулю. Актёр из Вольфа не лучше, чем эти фигляры из бродячих театров. - Почему у тебя такой грубый голос? – еле заметная рябь удивления. “А у тебя ведь он тоже странен. Вроде бы детский, а вроде и нет. Посмотреть бы, да в щель не увидать.” - Заболела я, внученька… - “Ага. Паранойей и манией преследования. Нет, похоже, ты всё же кандидат в дурдом, серый.” - Бедная… - “Чёрт, да что же не так в твоём голосе?..” – Я тебе тут пирожков принесла! – стук чего-то по столу – наверняка, корзинка. – Как ты любишь, с волчатинкой! Хлипкий пол медленно поехал вбок, сердце пропустило удар. В виски гулко бахало. Инспектор привалился к вороху запылённых платьев, до крови прикусив губу. - Спасибо, моя милая… - “Однако! Мощная выдержка! Не то, что я…” – Подойди-ка поближе. Снова лёгкий перестук. И слабый стон старой постели. - Выросла… Похорошела… - неискренность шёпота насторожила бы и ребёнка. “Впрочем, ты, видно, ребёнок особый.” Инспектор крепче стиснул револьверную рукоять. - Какие у тебя большие уши, бабушка, - голос, словно у механической куклы. Что-то почуяла? - Это – чтобы лучше слышать, маленькая… - “А меня ты слышишь? Слышишь, как я не дышу в этом гробу, проклятый авантюрист?” - Какие у тебя жёлтые глаза… - “Беги отсюда, дурёха! Впрочем, кого же мне тогда арестовывать?” - Это – чтобы лучше видеть, красавица… - “странная связь. Спишем на напряжение.” Пауза. Долгая. Очень. - А почему…у тебя… - край одеяла ощутимо напрягся в режиме обзора, - …такие…острые…зубы? Грубый всхохот. Никакого притворства. - А это, дор-рогая, чтобы…!!! Звонкий щелчок. Непонятные, глухие звуки. И жуткое, булькающее хрипение. Ламберджек рванулся – заклинившая дверь не пускала. Сжав зубы, он навалился всем телом, слыша кошмарные хрипы. Щёки – как лёд. Крупные капли – за воротник. Плевать на шум! Инспектор упёрся спиной в мягкое, пыльное – и, что было сил ударил ногой – прямо в щель, заслонённую чем-то широким, колыхающимся, красным. Словно со стороны прозвучали щелчок пистолета и собственное грозное блеяние. Перед глазами судорожно билось волчье “полено”, когти в бессильной ненависти скребли занозистый пол. А странная маленькая фигура застыла над умирающим, и понять, где плащ переходит в кровавую лужу, было непросто. - Распрямись! Медленно! – “надеюсь, она не чувствует, как трясутся мои ноги.” Красная шапочка казалась послушной. Пока. - Брось нож! Клинок с тихим звоном ударил инспектору в грудь и спланировал на пол. Полезная всё-таки привычка – надевать под рубаху лёгкую кольчугу. Два выстрела набатом всколыхнули клубы пыли. Крови на полу стало несколько больше. Предательские струйки гадко пощекотали виски. Ламберджек осторожно приблизился и ногой перевернул тело. Большая голова. Крошечные руки в алых перчатках. И лицо – слишком старое для девочки, слишком детское для женщины. “Живучая…” Карлица ещё дышала, а вот оскалу мистера Вольфа было уже не суждено превратиться в улыбку. “Я думал, он знал, на что шёл. А я – знаю?”