Awakening

Засыпая, Габриэль каждый раз видел ее. Маринетт стояла к нему спиной. Широкие поля белой соломенной шляпы колыхались под слабым ветром. Погода была замечательной: один из тех вечеров, когда так и тянет прогуляться по улице и просто посмотреть, как лениво морские волны омывают каменистый берег. В руках Габриэль держал старенький фотоаппарат. Он должен был делать снимки, пока Маринетт старательно позировала ему, но вместо этого мужчина замер на месте. Он наблюдал, как легко развевались иссиня-черные волосы: девушка перестала забирать их в хвостики давным-давно. Маринетт казалась совсем хрупкой на фоне воды, которая медленно поглощала солнце. Габриэлю хотелось защитить ее во что бы то ни стало. Но слова застряли в горле, а ноги пустили корни среди гладких камней. — Что такое, милый? — ласково спросила Маринетт, повернувшись к нему. Она улыбалась, однако в голубых глазах зияла бездна. Когда огромная волна внезапно поднялась и поглотила девушку, Габриэль вздрогнул и проснулся. Встал, пошатываясь. И медленно двинулся к окну. На улице было совсем темно, и мужчина видел отражение своего измученного лица. Ему часто в последнее время снились чересчур реалистичные сны. Он коснулся рукой холодной поверхности стекла — только оно являлось спасительной преградой от тьмы. Свободной рукой Габриэль потер переносицу, тщетно пытаясь сфокусировать и собрать воедино мысли. Голова гудела, точно внутри был двигатель в триста лошадей. Он чувствовал это каждый раз после пробуждения. Чувствовал, как медленно сходит с ума.

***

Маринетт невесомо поцеловала его в лоб, и он обнял ее, притянув к себе. Она была живительно теплой. Настолько знакомой и родной, что от ощущения одиночества хотелось выть. Габриэлю казалось, что он по-настоящему ощущал каждое ее прикосновение. Маринетт гладила его плечи осторожно, будто вовсе не она была иллюзорным порождением фантазий. — Не уходи, — попросил он, прижимаясь к ней от бессилия, пытаясь отыскать спасенье в хрупком девичьем теле. Маринетт молчала. И Габриэль прекрасно знал, что будет дальше. Но каждый раз ему не хотелось верить. В нем жила глупая призрачная надежда, что после очередного кошмара он проснется рядом с ней. Однако по утрам собственная постель обжигала его холодом ледников, и будто тысячи иголок пронзали кожу. Он не мог уйти, не мог покинуть это место. Его жизнь состояла из льда, тьмы за окном и убийственно реалистичных снов. Он не разговаривал с людьми уже несколько месяцев. В постоянной череде кошмаров он стал забывать, кем являлся раньше. Воспоминания смешивались в единую кашу из образов. Время текло для него мучительно медленно, и в то же время слишком быстро. Ему казалось, что Маринетт была здесь всего пару часов назад, что она сидела рядом и держала его руку в своих маленьких ладонях. Габриэль не заметил, как стал пленником собственного страха реальности. Он боялся однажды проснуться окончательно. Проснуться и вспомнить все.

***

— Отпусти меня, — тихо попросила Маринетт, глядя ему прямо в глаза. Сердце сжалось и сбилось с ритма, будто ветер унес листы с нотами. Габриэль не мог произнести ни слова. Они медленно раскачивались на качели из белого дерева. Вокруг были только бескрайние луга, и все казалось ослепительным в ярком свете полуденного солнца. Воздух пах грозой, но небо было чистым, небо было в глазах Маринетт, и только там оно действительно казалось настоящим. Габриэль сжимал ее руку, слепо веря, что так он сможет остаться здесь навсегда. Он боялся возвращения в промозглую серую комнату, боялся вновь ощутить острые иглы у себя под кожей. Боялся остаться в полном, беспросветном одиночестве. — Но тогда ты не боялся, — медленно произнесла Маринетт, словно читая его мысли, и ее тихий голос показался ему раскатом грома, — не боялся, когда… Он резко открыл глаза и увидел над собой черную бездну потолка. Его будто придавила огромная прозрачная стена, и он не мог сделать ни вдоха. Габриэль дернулся, сминая простынь под ледяными пальцами, и забился в немой агонии; ему чудился пристальный взгляд из темноты, чудилось чье-то незнакомое дыхание. Он слышал мельчайшие звуки: бешеное биение сердца, шум крови в ушах, скрип кровати, шорох простыни и чьи-то шаги. Он хотел закричать, но был не в силах разжать челюсти, которые будто свело судорогой. Но он чувствовал это. Чувствовал чужое дыхание, что вытягивало из него душу. Он хрипло вскрикнул и снова открыл глаза. В комнате было светло. Он давно перестал следить за временем. Но кажется, близился полдень.

***

— Что ты обычно здесь делаешь? — спросила Маринетт тихо. Она стояла рядом с ним в его комнате, и Габриэль отчетливо знал, что это всего лишь сон. Однако все внутри сжималось, когда он смотрел в грустное девичье лицо, которое выражало лишь сострадание, и в котором он все надеялся отыскать любовь. Маринетт была так близко, что его неумолимо тянуло к ней, но Габриэль боялся коснуться ее. Боялся, что она испарится, что его рука не встретит никакого препятствия, что он вновь останется один. Он стоял, и внутренняя борьба разрывала на части его душу. — Смотрю в окно, — ответил он, касаясь пальцами холодного стекла. — Габриэль… — произнесла она, и в ее глазах блеснули слезы, отразив свет фонарей. — Здесь нет окон.

***

— Не уходи… — почти умолял он, прижимая ее к себе. Они лежали на широкой кровати, — слишком широкой для них двоих. Он ощущал это тепло будто в последний раз, будто Маринетт больше никогда не придет к нему. Габриэль боялся остаться один. Боялся всегда, несмотря на свое добровольное затворничество, о котором он помнил смутно. Иногда во снах он блуждал в своем огромном пустом особняке, и эхо его шагов отдавалось в ушах страшным гулом, точно кто-то выл на самом верхнем этаже. И хватало пары мгновений, чтобы в этом надорванном вое узнать свой собственный голос. Хрупкое женское тело в его руках казалось до безумия знакомым. Это единственное, что Габриэль помнил отчетливо. Маринетт была лучом света, что не позволял ему забыться окончательно. Он помнил все то время, которое они провели вместе. Время, ставшее самым счастливым в последние годы его жизни. Он никогда не думал, что сможет вновь так сильно кого-то полюбить. — Я не могу остаться, — ответила она, отстраняясь и снова глядя ему в глаза. Так пронзительно, что Габриэль понял: это прощание. — Почему?.. — выдохнул он, не умея больше подбирать нужные слова. — Ты убил меня, — произнесла Маринетт совсем тихо.

***

Он проснулся в комнате с мягкими белыми стенами. Окон не было. Из-за закрытой двери раздавались приглушенные голоса врачей. Узкая кровать скрипнула, когда он повернулся и сел. В голове было пусто и тихо. Но Габриэль помнил. Теперь он все помнил.