ты меня не любишь, не жалеешь

У самого потолка, там, где собрался свет от белой лампы, ютился металлический запах, смешанный с персиковой пеной для ванн. Специфический аромат бросался в ноздри и путался в запотевшем небольшом окне, вид которого выходил на противоположный дом и громоздкие кондиционеры на охристых кирпичных стенах. Поздний ночной воздух проникал сквозь оконную щель и мешался шумом редких машин с тяжёлым дыханием. В ванне, наполненной чуть ли не краёв розоватой водой с горами пеной над, совершенно спокойно раскинув руки и улёгшись на худое тело под собой, развалился Тэхён, со свойственной ему тёплой ухмылкой на губах и закрытыми от умиротворения глазами. Его оцарапанную кожу повсеместно ласкал и щипал ночной ветер, ненавязчиво будоражащий сознание. Хосок, на чью грудную клетку давил вес младшего, аккуратно перебирал меж пальцев слипшиеся от запёкшейся крови волосы, нежно впутывался и массировал кожу; он прикрывал глаза, когда Тэхён низко стонал от действий, производимых над ним, и всё больше тыкался затылком в его ключицу, слепо улыбаясь старшему. Молчание было тёплым и уютным; оно стекало меж пальцев и нежилось в грудной клетке, не оседая остатком тяжёлого дня. Хосок всё понимал и поэтому просто прижимался мягкими губами к виску младшего, тяжело дыша ему в щёку. — Ну тише, не волнуйся, — у Тэхёна инстинктом ощущалось то, как изнутри у старшего бушевало море крови, как поднимался ком к горлу от металлического запаха и то, как густело его дыхание. У Хосока в таких ситуациях была только одна схема: вдох, выдох, вдох и выдох, до тех пор, пока не станет легче дышать и мыслить о вещах прямо. У него с нервами в принципе был полнейший порядок, но выковыривать землю из волос своего парня вечерами было не одним из самых его любимых занятий. — Не каждый же день видишь своего парня с проломленной башкой, — тихо пробубнил он, спускаясь тонкими пальцами по его лицу, задевая свежие царапины и рубцы у висков, ниже — к синяку на скуле, после снова закрывая глаза и вдыхая резкий запах металла, стараясь активно игнорировать светлую розовую воду, что окутывала их теплом. — Это моя работа, солнце, — нежный поцелуй на костяшках старшего сухими губами. — Твоя работа — спасать людей, не калечиться, — фыркнул Чон нервно, сжимая пальцы на ногах от твёрдой хватки на своём бедре и ниже, до коленной чашечки; слишком знакомо. — Это как дополнение, — младший мягко провёл по длинному рубцу на ляжке Хосока, находя выученные наизусть родинки на ощупь, — не переживай, у меня всё ещё есть причина возвращаться живым домой, — Тэхён хмыкнул как-то насмешливо, будто мысленно давая себе подзатыльник за сентиментальность, — с татуировкой на пояснице и просто отличной задницей. Старший ребячески закатил глаза и аккуратно толкнул того в плечо, после проводя кончиком пальца по линии приобретшего пурпурный оттенок синяка. — О чём ты думал, когда он заехал тебе? — задумчиво поинтересовался Хосок, протягивая руку к потрёпанной ванной полке, чтобы достать громоздкий пузырёк с шампунем. — Вспомнил всех родственников по материнской линии, передал Всевышнему, чтобы он напомнил тебе выкинуть наконец тот тухлый сэндвич в углу холодильника, и попросил его почаще советовать тебе краситься в рыжий, потому что это, блять, горячо, — Тэхён горделиво вздёрнул нос, когда пена потекла по его лбу, смешанная с собственной кровью. — Придурок, я серьёзно, — Хосок позади него нахмурился, но продолжил аккуратно вымывать спёкшуюся кровь с каштановых волос, успокаивающими движениями касаясь кожи головы. — Прекрати. Ты знаешь, о чём я думал, — младший откинул липкую чёлку со лба и умыл лицо розовой от крови водой; его руки все были украшены розовыми и белыми шрамами разнообразных размеров; они варьировались от самых кистей до костяшек пальцев, а в местах переломов длинные ветки фаланг некрасиво срастались. Хосок позади него смирно молчал, пока сам Тэхён переворачивался в его объятьях так, чтобы оказаться со старшим лицом к лицу и обхватить щёки того скользкими шершавыми ладонями, чуть жмурясь от того самого выражения лица. Хосок всегда принимал его даже незначительные травмы слишком близко к сердцу, часто плакал, если младший задерживался на особо важных заданиях больше, чем на десять минут, или был слишком занят перевязываем растянутых мышц, чтобы сделать отзвон. Хосоку честно было страшно каждый день, а Тэхён просто создал папку с сохранёнными картинками выдр и отправлял, как только появлялась возможность, потому что знал, как у старшего могут путаться мысли из-за пустяков. — Иди сюда, — младший аккуратно обогнул шею Хосока, целуя за ухом мягко и так, как точно нравилось старшему, после впитывая его тёплый, чуть более резкий вдох; он запутался носом в его влажных волосах и повёл по виску вверх, попутно очерчивая крепкими руками мягкие бёдра, сжимая до всхлипа. Хосок в его руках дёрнулся, загнанно глянул глаза в глаза, а потом обхватил лодыжками поясницу младшего, притягивая к себе до упора. Старший аккуратно провел ладонью по не повреждённой скуле, подушечками пальцев находя раздражённые участки расцарапанной кожи и цепляясь взором за расплывающийся по щеке синяк, после закусывая губу. — Молчи, солнце, — напомнил ему Тэхён, нежно прижимаясь своими губами к губам Хосока, который послушно проглотил сгусток множества слов и слегка ударился затылком о борт ванной, когда длинные шероховатые пальцы младшего скользнули ему меж бедёр. Думал о том, что ты тут, ждёшь меня и готовишь пиццу с ананасами, и о том, что я просто не имею права не вернуться домой, иначе кто скинет фильм с Гари Олдманом на флешку, ведь ты так и не научился это делать, — мелькало в затуманенном разуме Тэхёна, а розовая пена стекала по его вискам и щипала мелкие царапинки, когда он сам уже вязко дышал старшему в шею и кусал его плечи, оставляя красивые, амарантовые метки вдоль ключиц. Хосоку было не обязательно знать о драматичных мыслях самого Тэхёна, ведь он был сам горазд мастерить их в своей голове; лепить множество витиеватых фигурок и расставлять их в ряд, после оставляя как бесполезный хлам, в груду, изредка напоминая себе сдуть с них пыль и обязательно не забыть поволноваться над каждой. Хосоку было немного не обязательно знать, что у Тэхёна в рюкзаке лежал моток окровавленных бинтов и тридцать восемь использованных пластырей, слипшихся между собой. О некоторых вещах Хосоку просто не нужно было иметь понятия. Тэхён был уверен в этом, когда тот сжимал его волосы на затылке и стонал сквозь зубы имя младшего; у него от Хосока не было никаких секретов, лишь несколько пачек анальгина и три упаковки пластырей. *** Широкая студия вмещала в себя громоздкий матрас, полку для книг, горшков с цветами и всякой подарочной ерунды из круизов, что отделяла основную часть помещения от кухонного гарнитура, оформленного в тёмных синих тонах; треугольный шкаф стоял в самом углу, ближе к дверям, ведущим в ванную и туалет — раздельно. Тёмный ламинат, практически чёрный, отдавал бликами от круглых встроенных в потолок ламп, а комод для нижнего белья и носков ютился за спиной Хосока, ближе к шкафу. — Тебе нужны доминошки с однёрками, — протянул Тэхён разглядывая их витиеватую картину из чёрной пластмассы с белыми вкраплениями. На его волосах была затянута бордовая бандана с охрой разбросанных непонятных животных, которые, Хосок знал наверняка, имели для младшего какое-то своё, особое значение. Безразмерная рубашка была застёгнута на Тэхёне только на три пуговицы посередине, а бёдра обтягивали боксёры со Спайс Герлз. — Бля, Тэ, я знаю, чем мне ходить, я умею играть в домино, мы это делали миллиард раз, — буркнул старший, чуть закатывая глаза и откидывая чёрную прядь волос; он выглядел слишком несуразно в слитной голубой пижаме, напоминавшей костюмы для новорожденных детей, и сигаретой меж тонких пальцев, пускавшей дым по всей квартире. Хосок сделал глубокую затяжку, задерживая в себе дым до тех пор, пока не вытащил из своей части коробочки домино с одной точкой по обеим сторонам и не присоединил её к последней, той, что поставил Тэхён, а после выпустил грузным облаком вверх, чуть улыбаясь самому себе. В конечностях появилась приятная лёгкость, а в голове чуть меньше мыслей. Ким, рассматривавший его со стороны сощуренным взором, подумал, что, быть может, они были совсем сумасшедшие, раз играли в домино в два часа ночи, и они на все сто процентов не выспятся завтра, несмотря на выходной день, потому что режим и окна без штор, но, господи, Хосок, красиво пускавший уродливый дым в их потолок, уже порядком закоптившийся и потерявший свой былой оттенок белоснежного, стоил очередной бессонной ночи. Тэхён поднялся со своего места и прошёлся босыми ногами по ламинату к широкому окну, резким движением распахивая и впуская ночной густой воздух, чуть перегибаясь за подоконник, дабы рассмотреть мелькающие огни и вывески круглосуточных магазинов. — Я хочу есть, — раздался за спиной голос старшего, что затушил окурок о железный козырёк, лёгким движением пальцев отпуская на волю, — Загрязняю окружающую среду, по-моему, у вас есть на это статья, — он уложил подбородок на плечо Тэхёну, тепло целуя основание и закрывая глаза, когда тот протянул свою руку к бедру старшего, потирая собственнически. — Собирайся, сходим в Бинс-бинс, — никто из них толком не умел готовить, и обычно в холодильнике были только заранее готовые продукты, но у Тэхёна, с его некрасиво ободранным затылком и висками после смены, не было особого желания тащиться в магазин, а Хосок о своём голоде вспоминал только ближе к полуночи или позже. — Тот, что за углом? — пробормотал старший, тонкими пальцами цепляясь за подбородок Тэхёна, немного щетинившийся, но не сильно острый, и повернул к себе. — Ага, — руки младшего спустились вниз по талии Хосока, нежно охватывая поясницу и поглаживая неглубокие ямочки, после тычась носом тому в щёку, — опять весь день ничего не ел? — недовольно поинтересовался он, ощущая тёплые ладони старшего на своей спине; они нежно поглаживали выступающие лопатки и пересчитывали рёбра. — Со мной Сузу поделилась сэндвичем, а потом я купил себе апельсиновый сок, — у Хосока уже успело войти в привычку обсуждение с Тэхёном его дневного рациона, поэтому он иногда даже записывал это для него; ему не тяжело, а младшему спокойней хотя бы на грамм. — Одевайся. Свитер в сушке, — Ким аккуратно поцеловал его в нос и отстранил от себя, направляясь к комоду, дабы выбрать носки и пару джинс для себя и старшего. — Люблю тебя, — младшему было слышно только эхо из ванной, но этого было достаточно, чтобы горячее, вязкое тепло растеклось в груди, а знакомая ухмылка появилась на тёмных губах. — И я тебя. *** Свежий ночной воздух приятной поволокой оседал в сознании, медленный ветер поднимал иссушенные листья и путался в растрепанных волосах. На растянутом полотне глубокого синего неба, затянутого неплотными тучами, вскрывался белоснежный акрил созвездий и неполная, улыбчивая луна. У Хосока в руке была рука Тэхёна, или у Тэхёна в руке была рука Хосока, никто особо не разбирался, а парные чёрные свитера, обвивающие горло у самого подбородка, покалывали кожу. Голубые джинсы с высокой талией обтягивали красивые, мальчишечьи бёдра старшего и были чуть коротки ему на щиколотках. Тэхён близ него, ни разу не сомневавшийся в своих ногах, шагал в свободных деловых брюках, которые смешно болтались на его длинных голенях. Цветные кеды с супергероями отлично дополняли его образ. Младший снисходительно потянулся к зажигалке в ладони Хосока, что безуспешно пытался зажечь свою сигарету одной рукой, упорно не желая выпускать ладонь Тэхёна из своей. Чон благодарно глянул на него из-под ресниц и чуть наклонился, закрывая кистью сигарету от ветра и выжидающе рассматривая длинные, безумно красивые пальцы младшего, что, щёлкнув на две трети пустой зажигалкой, зажёг сигарету Хосока, что удовлетворённо втянул дым в лёгкие, после чуть глотая воздуха и задерживая в себе. Не то чтобы Тэхён был против. Когда они встретились, ещё в студенческие годы, на третьем курсе, Хосок уже активно занимался разрушением своего здоровья посредством курения, мог пробежать от силы два круга на физкультуре и его пальцы уже тогда насквозь пропахли табаком. Сейчас, спустя пять лет, это отличалось лишь тем, что сигареты он начал покупать чуть лучше, тоньше и с какой-нибудь корицей или вишней, чтобы Тэхён потом просиживал по несколько часов, нюхая пальцы старшего. При этом он слишком забавлял Хосока, которому было точно известно, насколько Ким Тэхён маньяк на запахи, и то, что он ни за что на свете не выберется из его цепких рук, пока тот не надышится. Тэхён не видел смысла в курении, но находил наслаждение в запахе Хосока, его красивых клубах дыма и иногда кольцах, как получалось. Это казалось ему особенным: быть может, просто сказывалась привязанность к Чону, но это не имело значения тогда.