потому что я люблю тебя, хён.

      - Я все равно не понимаю. Зачем тебе это? Почему ты так хочешь, чтобы я остался?       Вдалеке все еще слышались глухие раскаты грома. На оконном стекле поблескивали крупные капли, отражая слабый свет пары лавандовых свечей и экрана ноутбука - единственного освещения гостиной. Время от времени капли собирались в крупные бесформенные кляксы, срываясь неровными дорожками вниз под тяжестью собственного веса. В общежитии было как-то по-особому тихо. Все давно поужинали и разбрелись по собственным комнатам, более не подавая признаков жизни, будто предчувствуя, что их присутствие нежелательно. Мучительно долго тянулось время между тиканьем настенных часов.       - Потому что я люблю тебя, хён.       -Ты... Что?..       Комната сплошь заполнилась гнетущей тишиной и душным запахом лавандового парафина. Чимин смотрел внимательно, и даже сквозь линзы цвета дымчатого кварца можно было видеть, как глаза его светились... Надеждой? Или же то были просто отблески пламени неспешно догорающих свечей в подступивших слезах, Чонгук не мог сказать с уверенностью. Но он слышал сбившееся дыхание и неровный грохот сердечной мышцы, неистово качающей кровь со столь необходимым кислородом, а это означало, что собеседник взволнован не меньше его самого. Лишь спустя несколько мгновений парень с ужасом осознал, что весь шум исходит из его собственной грудной клетки, отдавая пульсирующим эхом в виски, уши и горло. Дышать вдруг стало еще затруднительнее, а смотреть в мерцающие напротив глаза - и вовсе невыносимо. Он сгорбился, крепко зажмурившись и сжимая кулаки до хруста, что со стороны походило на рецидив язвы желудка или микроинсульт. В какой-то момент он даже решил было, что его и в правду вот-вот стошнит, но к счастью, в следующие пару секунд кроме легкого головокружения так ничего и не почувствовал.       - Гук-и, ты в порядке? - голос был тих, хрипловат и явно встревожен.       Способность дышать постепенно возвращалась, и, собрав в кулак всю решительность, какая когда-либо была в его сердце, и даже чуть больше, Чон распрямился, а затем встал и прошел до дивана, на котором сидел хён, опустившись так близко, что голова вновь закружилась, а щеки опалило румянцем. От волнения все его тело пробирала мелкая дрожь как при ознобе, пальцы на руках практически полностью онемели. Чимин не отодвинулся, не пошевелился, не произнес ни слова, и это пугало еще сильней. Чонгук знал, что это его последний шанс, его единственный шанс что-то сделать, и если он не воспользуется им сейчас, то не воспользуется уже никогда. Чимин уйдет. Уйдет и не обернется. Он бы и не попрощался, если бы мог, но Намджун-хён - хороший лидер, он не смог допустить такого. Спортивные брюки Чонгука, на которые он пристально смотрел все это время, вдруг начали расплываться причудливыми кругами, а в носу неприятно защипало. Голос его был тише шелеста бумажного листа, когда он заговорил:       - Ты нужен мне. Больше, чем кто бы то ни было. Можешь считать меня эгоистом, душевно больным, уродом, да кем угодно - я тебя не отпущу. Ты говорил, что ты бесполезен, ни на что не годен, что нам будет лучше без тебя, но это не правда. Каждый день, каждый божий день, я проживаю только благодаря тебе. Именно ты задаешь направление и придаешь мне сил двигаться дальше. Всем, чего я добился со времен дебюта, я обязан тебе. Потому что я просто хотел соответствовать, хотел выглядеть достойно рядом с тобой. Тяжело тягаться с человеком, который сияет ярче, чем солнце, уж поверь... Но ты сияй, пожалуйста, если не ради себя, то хотя бы ради меня. А я сделаю, все, что от меня потребуется, все, что в моих силах, чтобы помочь тебе и поддержать, потому что на свете нет ничего прекраснее твоей улыбки, и я приложу все силы, чтобы видеть ее каждый день, чтобы ее заслужить. Ты можешь презирать меня, ненавидеть, унижать, только, умоляю, не оставляй меня одного...       Вдруг Чонгук почувствовал, как теплая рука, пахнущая стиральным порошком и календулой, бережно коснулась его щеки, вытирая текущие ручьями слезы. Внутри все болело, словно от колотых ран, но на душе почему-то стало невероятно легко и свободно. Он, наконец, поднял глаза, чтоб взглянуть на самого дорогого ему человека, вероятно, в последний раз и увидел, что тот тоже плачет. А затем произошло то, о чем Чонгук и подумать боялся, и уж точно не знал, что это случится именно так, именно в этот вечер, именно с ним. Он был, испуган, растерян, смущен, выглядел просто отвратительно и совсем не был готов. Но в какой-то момент запах календулы стал сильнее, а губы оказались вплотную прижаты к чужим.       Это был их первый поцелуй и первое разочарование Чонгука в отношениях. Не то, чтобы он питал большие надежды на счет поцелуев и физической близости в целом, но приятного в этом оказалось еще меньше, чем он когда-либо себе представлял. Было странно и чудовищно неловко, и слишком уж непредсказуемо. Но в то же время, если отбросить мелочи в сторону, это был, возможно, самый счастливый момент в его жизни. Касаясь кончиками пальцев ключицы, сгребая в ладонь соломенные по цвету и ощущениям густые волосы, чувствуя, как сердце вырывается к чертовой матери прочь из груди, Чонгук был всецело, по-настоящему счастлив. Счастье касалось его кожи, дышало ему в шею, блестело двумя фальшивыми дымчатыми кварцами в его глазах. Быть может, он и не предполагал, как много разочарований еще ждет его впереди, но он точно знал одну вещь: если их причиной станет Пак Чимин - он очень хочет разочароваться.