***
— Что думаешь об этом новом Человеке-Пауке? Майлз дёргается так резко, что чуть не опрокидывает свои хлопья на стол. Он выглядит, как марионетка, у которой дёрнули за все струны сразу — вот только большинство марионеток не смогут вот так уронить челюсть. Джефферсон не может сдержаться от усмешки. — Пап, чт- что за Человек-Па- в смысле, ты же в курсе, что он погиб, да? — Майлз раскидывает руки поверх того, что рисовал, удивительно плавным движением убирает хлопья на шкафчик, потом возвращается к прикрыванию рисунка — и всё это не сводя взгляда с отца, как будто Джефферсон здесь нашкодивший подросток, а не он. — Да, Человек-Паук погиб, — говорит Джефферсон, — но кто-то другой взял его имя. Ребёнок, по-моему. Мелкий — лет шестнадцать, не больше. Жаль его родителей. Майлз что-то переворачивает, потом снимает наушники с шеи, складывает и кладёт на стол. — Что ты о нем знаешь? — спрашивает он. — Не так уж много, — пожимает плечами Джефферсон. — Я с ним только пару минут говорил- — Ты говорил с Человеком-Пауком? — Да, сразу после твоего звонка, кстати. Майлз проводит рукавом кофты по лицу, но Джефферсон всё равно замечает капельки пота, выступившие на лбу. — Я удивлён, что ты ещё не слышал о новом Человеке-Пауке, — говорит он. — О нём же уже везде в новостях раструбили. — Ну, я, эээ, очень устал вчера вечером, — отвечает Майлз. Он тянется за маркером и каким-то образом смахивает половину содержимого стола на пол. — Но да, я с ним разговаривал, — продолжает Джефферсон, притворяясь, что не заметил этого. — Он вроде бы неплохой парень. Немного неловкий, но думаю, это потому что неопытный ещё. Надеюсь, он ещё успеет поднабрать опыта до того, как объявится следующий большой злодей. Майлз корчит обиженную мину, ту самую, которая обычно значит, что он вот-вот начнёт настаивать, что его стикеры — это искусство, а не материальный ущерб. Но затем он просто дёргает головой, будто вытряхивая из неё мысль, и говорит: — Круто, что ты его встретил, пап. Джефферсон улыбается и идёт к двери. — Я тоже так думаю. А теперь давай собирайся, а то в школу опоздаешь. Он наблюдает, как Майлз собирает всё, что забыл упаковать в прошлый раз, когда едва не опоздал, подгоняет его по дому, подмигивает Рио и загружает ребёнка в машину. Они уже успевают проехать половину Клинтона, когда до Майлза доходит. — Пап. Сегодня же суббота.***
— Дэвис! Иди сюда, с тобой кто-то хочет поговорить. Джефферсон роняет стопку отчётов на стол и кричит в ответ через весь офис: — А это не подождёт, пока я схожу за кофе? Пронизывающий взгляд сержанта практически можно услышать, даже через четыре стола и шкаф. — Могло бы подождать, — отвечает она, — если бы ты приехал вовремя. — Эй, мне нужно было отвезти ребёнка в школу, и Вы знаете, какие пробки в- — Дэвис. — Ладно-ладно, иду. — Он пересекает офис, обходя других офицеров, поздно завтракающих и обсуждающих, что будет на утреннем собрании. Рядом с сержантом Пембертон стоит хрупкая девушка в ярком зелёном жакете и белых брюках, что сочетались исключительно благодаря её осанке. — Дэвис, — говорит Пембертон, — это Лина Санчез. Она пишет статью для «Нью-Йорк Пост» о новом Человеке-Пауке. — Приятно познакомиться, офицер. — Санчез дружелюбно улыбается Джефферсону и протягивает руку — её ногти коротко подстрижены и не вяжутся с костюмом с иголочки. Её рукопожатие твёрдое — вниз-вверх-отпустить, серьёзное и деловое. — Взаимно, — говорит Джефферсон. — Хотя я удивлён, что Вы посетили нас — 84-й участок был в самом центре событий, у моста. — Я вчера с ними говорила, — отвечает Санчез. — Но мне сказали, что один офицер из Флэтбуша оказался неподалёку, отправился к Башне Фиска и лично говорил с Мальчиком-Пауком. Джефферсон чувствует, как снова учащается пульс, будто он снова в Башне Фиска. — А. Репортер снова улыбается — но на сей раз улыбка острая, будто акула демонстрирует самые края зубов. — Давайте побеседуем где-нибудь поспокойнее, Вы не против? — Можете воспользоваться кабинетом для собраний на пару минут, — говорит сержант Пембертон. Потом бросает Джефферсону красноречивый взгляд под названием «Нам не помешает хорошая репутация в прессе, не проебись». И Джефферсон провожает репортёра в кабинет, приносит ей кофе и садится прямо под прицелом её взгляда. — Как давно Вы уже служите в полиции Нью-Йорка, офицер Дэвис? — спрашивает Санчез. «А разве интервью не о Человеке-Пауке?» — Но вслух он этого не говорит, просто освежает память и отвечает: — Пятнадцать лет. Я устроился ещё до рождения моего сына. — Пятнадцать лет, замечательно. — Санчез достаёт блокнот и записывает это, хотя она и так записывает разговор на телефон. — И за эти пятнадцать лет не случалось ничего подобного тому, что произошло на Башне Фиска на прошлой неделе? — Ну, это же Нью-Йорк, — говорит Джефферсон. — У нас тут полно странностей. Я уже насмотрелся всякого — и чудаков в плащах, и преступников, наглотавшихся отходов и думающих, что они теперь непобедимы, и какие-то необъяснимые огни над Квинс, ну вы это помните. Но вот Башня Фиска… это было что-то совершенно другого уровня. Я даже не знаю, как описать то, что произошло в той лаборатории. Санчез склоняется к нему, достаточно близко, чтобы Джефферсону удалось уловить запах её парфюма. — Попытайтесь. И Джефферсон пытается. Он описывает как пробивался к подземной лаборатории, описывает фантастическое искажающее пространство световое шоу, что он нашел там внизу, описывает столкновение крохотного Человека-Паука и громадного Уилсона Фиска, которому он был свидетелем. Он описывает каждую мелочь, за исключением разве что одной — как он кричал Человеку-Пауку, когда Фиск сбил его с ног: никому не нужно знать, что он кричал «поднимайся» супергерою, как будто тот был просто мальчишкой на детской площадке, да и к тому же, вряд ли Человек-Паук его слышал. — Это всё очень полезная информация, — говорит Санчез, всё ещё фанатично записывая. Он пытается взглянуть через её плечо на эти записи, но либо у неё какой-то тайный шифр, либо худший почерк в истории — ни слова не разобрать. — Так, — продолжает она, — офицеры на 84-м участке, с которыми я беседовала, также рассказали мне, что Вы говорили с Человеком-Пауком после того, как вывели Могильщика из Башни. Это верно? Джефферсон потирает затылок. — Да. В смысле, только пару минут, не больше. Я поблагодарил его за спасение города, а он обнял меня и поблагодарил за смелость, хотя я ничего такого особенного не сделал, а потом сказал «обернитесь», и тогда-то мы все и увидели Фиска, подвешенного между зданиями. — Секунду. — Санчез перестает писать и поднимает взгляд на Джефферсона, впервые смотрит ему в глаза с тех пор, как они устроились в кабинете. — Он обнял Вас? Почему? — Понятия не имею, — отвечает Джефферсон. — Но я думаю- В смысле, этот новый Человек-Паук, он младше Питера Паркера. Не знаю, сколько ему лет, и сложно прикинуть на глаз с его костюмом, но когда он со мной говорил, он попытался замаскировать голос, как будто притворялся, у него уже сломался голос. Ребёнок выступил против Фиска, и я даже представить не могу, как он до этого дошёл — парень наверняка чертовски был напуган. Может, он во мне увидел единственное дружественное лицо, и просто отреагировал на это. Хотя, ребёнок он или нет, он силён — чуть рёбра мне не переломал. — Ребёнок, — задумчиво повторяет Санчез. Она снова отрывается от писанины и прикусывает кончик карандаша. — Это, пожалуй, окрасит историю в иной свет. Как Вы думаете, его семья в курсе? Джефферсон резко начинает сожалеть обо всех решениях, которые он когда-либо принял в своей жизни. — Эм, — выдавливает он, роняя внезапно вспотевшие ладони на колени. — Я не, эээ- — Эй, Джефферсон! — раздаётся из-за дверей окрик сержанта Пембертон. Тот поднимает голову и снова видит её пристальный прожигающий взгляд, а за её спиной — столпившийся отряд. — Время на интервью вышло, проведём собрание, пока Говард снова не сбежал в туалет. Санчез недовольно щурится, но не возражает, когда отряд заходит в кабинет. — Хорошо, офицер Дэвис, — говорит она, поднимаясь на ноги. — Полагаю, на этом тогда всё. Спасибо, что уделили мне время. Моя статья выйдет в ближайшие пару дней, но возможно, вы ещё меня услышите. И она выходит, стуча каблуками по полу. Джефферсон благодарит Бога и Иисуса, что интервью так вовремя прервалось, а потом переключается на собрание.***
— Corazón, ты сегодня утром не видел Майлза? Джефферсон отрывает взгляд от газеты. Солнечный свет льется из окон кухни, свежевымытые после обеда тарелки выстроены на сушилке, он допивает второй стакан пива, а Рио уже переоделась в рабочую форму, готовясь к послеполуденной воскресной смене. — А он не позавтракал? — спрашивает он. — И не пообедал? Рио качает головой. — Я думала, может, он зашёл и взял себе что-нибудь, потом ушёл обратно к себе в комнату, как он обычно делает, но коробки с хлопьями стоят нетронутые. — Парень дома бывает два дня в неделю и не может пару часов провести с семьёй? — Джефферсон поднимается, со скрипом отодвинув стул. Он стучит в дверь комнаты Майлза. — Эй! Проснись и пой! С другой стороны доносится едва слышное неразборчивое ворчание. Джефферсон ждёт более внятного отклика, а когда ничего не получает, открывает дверь и заходит. Майлз лежит, свернувшись под одеялом, рука свисает с кровати, ноги (всё ещё в носках) торчат из-под одеяла. Судя по всему, ни яркое солнце за окном, ни шаги Джефферсона никак на него не действуют. Джефферсон сдёргивает с него одеяло и наклоняется к самому уху. — МАЙЛЗ! Майлз дёргается — рука рефлекторно взлетает вверх кулаком прямо по носу Джефферсону. А он неслабо бьёт — Джефферсон удивлён. А ещё ему больно, придётся приложить лёд. — Пап, что за нафиг, — жалуется Майлз и переворачивается на другой бок, не открывая глаз. — Дай поспать. — Три часа дня, — отвечает Джефферсон. — Выспался уже. А теперь спускайся и попрощайся с мамой, пока она на работу не ушла. Джефферсон возвращается в коридор, но оставляет дверь открытой, так что ему слышен приглушенный бух выкатившегося из постели Майлза, а потом ещё несколько бухов Майлза в поисках чистых джинс и футболки. Он появляется через пару минут, как раз успевая поцеловать Рио на прощание. Майлз машет ей рукой, а потом шлёпает на кухню. Он достает пачку хлопьев и галлон молока, но каждое второе движение подчёркнуто гигантским зевком. — Ты во сколько вчера ночью спать лёг? — спрашивает удивленный Джефферсон. Майлз ставит чашку с хлопьями и наливает молоко, но ещё один зевок — и молоко переливается через край. — Я, эээ- в одиннадцать? Я просто сильно устал, пап. Нам такую домашку в школе задают, трудная такая, я едва спал всю неделю. Джефферсон смотрит на сына. Майлз ловит его взгляд и невинно улыбается, как будто Джефферсон только что застукал его складывающим баллончики с краской в рюкзак. Пауза затягивается. — Ну, — наконец говорит Джефферсон, — я рад, что ты прикладываешь усилия, но сон тоже важен, Майлз. — Да, знаю, пап. На следующей неделе будет лучше. Когда Майлз отворачивается к хлопьям, Джефферсон замечает синяк у него на затылке — новый, раньше он его определённо не видел, но уже заметно побледневший. Джефферсон уносит газету с собой в гостиную.***
— Мистер Дэвис? Это Лео Кэбрал, глава службы безопасности Бруклин Виженс. Джефферсон роняет отчёт, который до этого читал, и прижимает трубку к уху. Он окидывает взглядом офис — к счастью, полупустой, кроме него, на другом конце комнаты ещё один офицер работает над отчётом. — Слушаю, мистер Кэбрал, — говорит он. — Я Вас помню — мы разговаривали, когда мой сын заехал в кампус. Чем могу помочь? — Буду краток, — отвечает Кэбрал. Его голос строг, сплошные твёрдые согласные, даже по телефону. В своё время именно этот голос убедил Джефферсона решиться на кампус — голос, соответствующий человеку, руководящему безопасностью престижной школы, школы, где будет учиться Майлз Моралес — но сейчас же, этот же голос заставляет Джефферсона нервно впиться пальцами в край стола. — Майлз сбегает с кампуса по ночам. У меня нет никаких доказательств — он каким-то образом пробирается мимо камер, а другие методы осмотра его комнаты не позволяют правила школы. Но он часто пропускает завтрак, засыпает в классе больше других учеников и никогда не посещает вечерние дополнительные занятия или общественные мероприятия. Так что у меня есть подозрения. А мои подозрения редко оказываются пустыми. Джефферсон вцепляется в стол крепче. — И что Вы планируете делать с этими подозрениями? — Пока что я ничего не могу сделать, — говорит Кэбрал. — Я продолжу за ним приглядывать, но моих подозрений недостаточно, чтобы призвать Майлза к порядку. Поэтому я и звоню Вам. Вы уважаемый человек, мистер Дэвис. Вы понимаете, как важно, чтобы растущий ребёнок, особенно такой талантливый, как Майлз, вкладывал усилия в учёбу. — Да, понимаю. — Тогда поговорите с ним на выходных. Вы знаете своего сына лучше, чем я. Выясните, что происходит, и положите этому конец. Мне не нужно ни о чём докладывать — мне достаточно просто видеть его успех. — Спасибо за звонок, мистер Кэбрал, — говорит Джефферсон. Каждый звук ему приходится выдавливать из себя, как будто он говорит под водой. — Я поговорю с Майлзом. — Отлично. Рад это слышать. Джефферсон кладёт трубку, потом откладывает телефон, роняет локти на стол и опускает голову в ладони. «Дыши» — говорит он себе. –«Вдох, выдох. Вдох, выдох. Успокойся. Успокойся.» «Вы знаете своего сына лучше, чем я». А знает ли он? Джефферсон медленно считает до ста, потом собирается и продолжает заполнять бумаги.***
В доме тихо, когда Джефферсон возвращается. Рио оставила свет на кухне и записку на холодильнике — на ужин можно разогреть остатки. Но он не голоден. Он вешает фуражку у двери, куртку — на стул, и смотрит на свою тень в коридоре между их спальней и комнатой Майлза. Джефферсон возвращается в кухню. Снимает обувь. Может, всё-таки стоит поесть. Он разогревает остатки ужина — эмпанады, полминуты в микроволновке — и они вкусные настолько, что ему втайне захотелось, чтобы он вернулся домой пораньше — садится за кухонный стол, уминает полконтейнера, а потом сидит, уставившись на оставшуюся половину. «Вы знаете своего сына лучше, чем я». Остатки еды смеются ему в лицо. Джефферсон не знает своего сына. Он не знал его ещё с пелёнок, когда Майлз ещё катался у него на плечах, дёргал за волосы и радостно вопил, когда Джефферсон бежал с ним на плечах, требуя «быстрее, Papá, быстрее». Быстрее, Papá, быстрее. Джефферсон больше не голоден. Напротив, его мутит. Он убирает остатки эмпанад и возвращается в коридор. Стоит тут какое-то время. Где-то вдалеке завывает сирена. Кто знает, может, Майлз сейчас её преследует? Может, он вот-вот ворвется в дом через окно — измождённый, раненый, или что ещё похуже? Джефферсон открывает дверь комнаты Майлза. Он осматривает комнату, все тёмные силуэты в полумраке от света уличного фонаря на углу: открытый чемодан, гора грязного белья, стол, заваленный книгами, кровать с бугром в форме Майлза в центре. Джефферсон выдыхает, только сейчас понимая, что не дышал всё это время. Он заходит в комнату, тихо, как мышь, и садится на край постели. Майлз спит, наполовину сбросив одеяло с кровати, подтянув колени к груди. Его дыхание тихое и размеренное — вдох, выдох. В этом полумраке Джефферсону не видно, появились ли на нём новые царапины, синяки, боевые шрамы — он только видит форму его носа, упругие кудри волос да пальцы, сжатые в кулак. — Это ведь ты, не так ли, — шепчет Джефферсон. Майлз не шевелится. Он просто продолжает тихо сопеть — вдох, выдох, вдох, выдох. — Иначе быть не может, — продолжает Джефферсон. — Или это ты, или мне придётся найти родителей какого-нибудь другого безумного подростка-Паука и сказать им наказать своего ребёнка. Только я- я не знаю, что мне с тобой делать, Майлз. Я не могу отпустить тебя, но не могу заставить тебя остаться, чтобы ты потом ненавидел меня. И если ты Человек-Паук — если это ты одолел Уилсона Фиска — то что могу сделать я? Зачем ты ещё здесь? Джефферсон начинал с шёпота, но теперь он говорит почти в полный голос. Он останавливает себя и протягивает руку, обхватывая кулак Майлза. — Я хочу поддерживать тебя, как и раньше, — шепчет он. — Я хочу быть тем, кто тебе нужен. Но продолжай возвращаться домой, Майлз. Просто возвращайся домой. Джефферсон сидит здесь какое-то время, склонив голову, потом осторожно, бережно убирает руку и встает. Он поднимает одеяло и укрывает им Майлза. — Спокойной ночи, — говорит он. И на цыпочках выходит из комнаты, закрыв за собой дверь.***
«10-10, четвертый уровень, у нас стрельба в Бруклинском колледже. Повторяю, у нас стрельба в Бруклинском колледже». Джефферсон не раздумывает — он реагирует сразу, немедленно сворачивает налево на Ностранд-авеню, включает сирену, стискивает руль и давит на газ. — 10-4, — отвечает его напарник в рацию, — Диаз и Дэвис с 67-го участка. Мы в трёх кварталах, выезжаем. Улица пролетает в размытых огнях и автомобильных гудках, и вскоре они уже тормозят у центра исполнительских искусств, выскакивают из машины и бегут навстречу полиции и службе безопасности кампуса, собравшимся перед длинным кирпичным зданием с тремя арками. Им быстро обрисовывает ситуацию глава службы безопасности, маленькая, но строгая женщина с волосами, собранными в тугой пучок. Стрелявший — юноша, белый, среднего роста, худощавого телосложения, предположительно студент. Вошел с оружием в рюкзаке, направился на четвёртый этаж и открыл огонь в классе. Офицеры отправляются в командах для перекрытия выходов. Так как здание старое, установленных камер недостаточно, чтобы определить, куда стрелок направится или что он собирается сделать. — Где мы вам нужны? — спрашивает Джефферсон. — Вы можете быть в следующей команде. Возьмите второй этаж, восточное крыло, там находятся офисы администрации. Он кивает, вытаскивает пистолет — и вот он уже внутри, ботинки гремят по плитке. Это даже немного жутко, насколько здесь тихо, среди бледных стен и едва слышных отзвуках — как будто угроза превратила это здание в площадку фильма ужасов. Джефферсон сосредотачивается, фокусируется на весе фуражки на голове, пистолете, стиснутом в пальцах. Он сможет. Никто не умрёт на его посту. — Стоять. Развернитесь. Руки за голову. Джефферсон разворачивается. Диаз разворачивается. А вот и он — тощий пацан в тёмном худи, капюшон поднят, пистолет направлен на них. Его пальцы отчаянно впиваются в оружие — даже с другого конца коридора Джефферсону видно, как парня трясёт. — Бр-бросайте пушки, или я- Вжух. Тонкая нить вылетает откуда-то над головой стрелка и выхватывает пистолет из его рук. Оружие со стуком падает в нескольких метрах перед ними. — Какого- Вжух. И прежде чем стрелок успевает что-то сказать, вылетает ещё одна нить, на этот раз прямо перед ним, и запечатывает ему рот. Как намордник, только из… это что, паутина? Вжух-вжух-вжух-вжух-вжух. Новые нити пролетают мимо, обматывая парню руки, ноги, грудь, пока он не теряет равновесие и не падает на пол, извиваясь, как муха в паутине. Только тогда из ниоткуда появляется силуэт, возникнув между Джефферсоном и стрелком. Маленькая фигурка, одетая в чёрное с красным, маской, скрывающей лицо и — паучьей эмблемой на груди, заметной теперь, когда пацан поворачивается к Диазу и Джефферсону лицом. Сердце Джефферсона камнем падает к желудку. — Привет. — Майлз — Человек-Паук хочет помахать рукой, но останавливается в полужесте, заметив Джефферсона, и роняет руку. — Ой- эээ- здрасьте. Он снова занижает голос. Джефферсон бы рассмеялся, если бы он не был на волосок от сердечного приступа. — Не заметил вас тут. Я, эм. Рад помочь. Но мне пора бежать, опаздываю на ма- то есть, на важную встречу. С, эээ, Сорвиголовой. По очень важным супергеройским делам. Ну, я пошел. Adiós! И после этого Человек-Паук исчезает из виду. Но Джефферсон ещё слышит, как он бежит по коридору, шлёпая кроссовками по плитке. — Блин, — говорит Диаз, поражённый. — Он и вправду ещё мальчишка. Джефферсон какое-то время смотрит в пустоту, притворяясь, что видит, как Майлз торопится в школу. Надо летать туда-сюда, вжик-вжик-вжик, если опаздываешь на математику. — Да, — откликается Джефферсон. — И вправду мальчишка.***
— Мне нужно увидеться с Ником Фьюри. Его офис всё такой же, каким Джефферсон его помнит: твёрдые прямые линии и монохромная мебель, портрет президента на одной стене, портрет Капитана Америки — на другой, и секретарша на километровых шпильках, которая, скорее всего, могла бы надрать задницу Джефферсону, вооружившись лишь заколкой, будь такая возможность. Секретарь поднимает взгляд на Джефферсона, медленно сморгнув, когда тот врывается в офис, топая форменными ботинками по натёртым полам, и с глухим стуком опускает фуражку на стол. — Здравствуйте, — говорит она, снова возвращаясь к монитору. — Чем могу помочь? — Я только что сказал — мне надо встретиться с Ником Фьюри. — Разумеется. Вам назначено? Джефферсон подбирает фуражку со стола и убирает руки за спину, расправляя плечи. — Мне не нужно. Секретарь продолжает стучать по клавиатуре. — Никто не может встретиться с директором Фьюри без назначения. Директор Фьюри, вот как. Этот мудила и вправду себе имя сделал. Джефферсон снова окидывает взглядом офис, на сей раз замечая золотой отблеск на двери — что-то вроде Медали за отвагу. — Скажите ему, что это Джефферсон Дэвис, — говорит Джефферсон. Он кивает секретарю, как будто они старые знакомые, и устраивается на ближайшем диванчике подождать. (Устраивается — это мягко сказано, на этих диванчиках впору мясо рубить, а не пятую точку пристраивать.) После почти часа ожидания и где-то двадцати раундов в TempleRun, секретарь многозначительно кашляет. — Директор Фьюри ждет Вас. Джефферсон встаёт и снова кивает ей. — Спасибо. Он расправляет плечи — и твёрдым шагом входит в кабинет. — Дэвис. Чем обязан Вашим визитом? Фьюри, как и его офис, состоит из тех же прямых линий и монохрома: единственные перемены, что замечает в нём Джефферсон, это морщинки за очками (чуть глубже), его тёмный костюм (чуть дороже) и его движения, когда он подходит пожать Джефферсону руку (чуть деревяннее). Джефферон жмёт руку крепко, но не слишком — как вышестоящим по рангу офицерам на рабочих встречах. — Новый Человек-Паук, — говорит он. — Что Вам о нём известно? Фьюри замолкает на секунду — несомненно, пристально рассматривая Джефферсона через очки, — потом направляется к своему высокому столу из тёмного дерева и присаживается за него. Он жестом предлагает Джефферсону сесть в одно из кресел с твёрдой спинкой напротив стола, но Джефферсон сосредоточен на окне во всю стену за ним — Манхэттен, окутанный сумерками, раскинувшийся под ними, сверкающий, как шоу планетария вблизи. — Знаете, если бы Вам понадобилась информация для расследования, Вы могли бы просто подать официальный запрос, — говорит Фьюри. Джефферсон качает головой. — Это не расследование. Скорее личное любопытство. Мне нужно знать Ваше мнение о нём, и я не могу сказать Вам зачем. Выражение лица Фьюри не меняется, твёрдое, как очертания его костюма. — Что я о нём знаю и что я о нём думаю — это разные вещи. — Тогда позвольте мне объяснить: мне нужно знать, что Вы думаете о его способностях и положении в Нью-Йорке. Пусть это будет услуга за услугу, которую вы мне задолжали. — Джефферсон делает шаг ближе к столу, сцепляя ладони за спиной, чтобы унять дрожь. — Разумеется, Дэвис. Пусть будет услуга за услугу. — Фьюри встает обратно и направляется к окну. Он жестом приглашает Джефферсона присоединиться к нему. Джефферсон следует, но его руки всё ещё сцеплены, правая рука сжимает фуражку так, будто от этого зависит его жизнь. — Посмотрите на этот город, — говорит Фьюри. — Сколько огней, сколько теней. Сколько тёмных уголков, где могут укрыться монстры. Новому Человеку-Пауку, как и другим супергероям, придётся идти по узкой грани между светом и тьмой. Возможно, он бросается в глаза больше других — раскачивается между домами, летает с птицами, привлекает внимание прессы — но его цели такие же. Защищать город. Защищать его людей. — И как он пока что справляется? Фьюри опускает взгляд, рассматривая что-то на улице внизу, чего Джефферсон не может разглядеть. — Он безрассуден. Определённо работает на публику. И очевидно ещё ребёнок, я бы дал ему от силы семнадцать-восемнадцать. Но он креативен, всегда подходит к проблеме с новой точки зрения. И он воплощает надежду города, он вернул её, после того как Паркер умер, невозможным, как я думал, образом. Джефферсон некоторое время молчит, пытаясь подобрать слова, но в итоге просто задаёт вопрос как есть: — Он в безопасности? Фьюри оборачивается на Джефферсона — его презрение почти ощутимо, даже сквозь очки. — Он спрыгивает с небоскребов просто чтобы передвигаться по городу. Джефферсон качает головой. — Я знаю, знаю, но я хотел сказать — справится ли он там один? Он же ребёнок, Вы сами так сказали. Фьюри продолжает смотреть на Джефферсона. Именно этот взгляд — эта скрытая напряжённость, ощущение, что его видят насквозь, знание, что даже если он сиганет из окна, этот человек просто вздохнет и вызовет кого-нибудь убрать тело — именно из-за этого Джефферсон когда-то и поступил в полицию. Но теперь он старше. Его шаги весомее, ему есть что защищать. Он смотрит в ответ. — Человек-Паук учится, — наконец отвечает Фьюри. — Быстрее любого героя, что я когда-либо видел. Он не сильнейший, кого может предоставить Нью-Йорк, но он усердно работает над этим — у него всё впереди. — Фьюри отводит взгляд, наблюдает за огнями за окном: проезжающее мимо такси, электричка на Манхэттенском мосту, группа детей на пути на на вечеринку, смеющиеся и скачущие. А потом Фьюри снова смотрит на Джефферсона. — Я ответил на Ваш вопрос? — Ну. — Джефферсон откашливается — и внезапно понимает, что его перестала колотить дрожь. — И ещё одно. Если, гипотетически, Вы бы были отцом этого Человека-Паука, Вы бы назначили ему, я не знаю, комендантский час? Фьюри в ответ улыбается — обычный человек вместо такой улыбки уже хохотал бы в голос. — А Вы думаете, он ему последует?***
— Эй, Матео, тебе новый выпуск Сорвиголовы ещё не завезли? — Джефферсон толкает дверь в магазин комиксов, шаурма в одной руке, рация в другой — звук выкручен на полную, на случай, если придется снова прервать обеденный перерыв. В магазине, как всегда, ужасно тесно — не магазин, а пещера дракона, охраняющего выпуски «Мстителей» вместо золота и драгоценностей. Где-то за стеной раздаётся грохот, тихое дребезжание, короткая очередь стуков, и из подсобки выныривает Матео со стопкой бесценного самиздата под мышкой, как будто это таблоиды. — Джефф! Здорово! — Матео удивленно смаргивает за стёклами очков в тонкой оправе. Он тянется незанятой комиксами рукой поправить длинные волосы, собранные в конский хвост. — Нет, новых выпусков по твоему парню нет на этой неделе, прости. Но тебе это может понравиться — слыхал о новом Человеке-Пауке? Джефферсон начинает отвечать, но Матео перебивает его: — Да что это я, конечно же ты о нём слышал. Все вокруг до самого Йонкерса знают, что ты лично встретился с парнишкой, счастливчик. Джефферсон пытается усмехнуться, но выходит как-то через силу. Он цепляет рацию на пояс и потирает затылок освободившейся рукой. — Не сказал бы, что я его встретил. Просто поболтал с ним секунду. — Всё равно! — восклицает Матео. — Это ближе, чем я когда-либо подберусь к супергерою. Я это к чему — у пацана теперь свой комикс есть, «Совершенный Человек-Паук». Зацени — мы ему целую витрину отвели у кассы. — Матео дёргает подбородком в ту сторону. — Ну или у нас была целая витрина, теперь осталась только пара выпусков. Новый Паучок разлетается быстрее, чем первые выпуски «Могучего Тора». В первый раз Джефферсон попал в этот магазин, когда безнадежно заблудился во время игры в прятки с Аароном. Начался дождь, он замёрз и проголодался, и был практически готов обмочить ближайший пожарный гидрант. Матео — тогда ещё тоже парнишка за прилавком — впустил его, дал воспользоваться служебной уборной и дал карту, чтобы Джефферсон смог найти дорогу домой, а ещё дал почитать несколько выпусков Сорвиголовы, чтобы переждать дождь. После этого Джефферсон больше не давал Аарону устанавливать правила пряток, но в тот магазин комиксов он продолжил приходить — ему запали в душу Халк, Чёрная Пантера и Человек-Паук, он прятал комиксы за учебниками по истории, брал их с собой на семейные поездки и на худшие подработки с Аароном, напоминая себе, что любой, любой может быть сильным, может быть героем и делать добро, если приложит к этому усилия. И теперь, с гордостью расставленный на этом самом прилавке, за пределами пятна, где Джефферсон уронил свою шаурму, стоит комикс, с обложки которого улыбается его сын. Дизайн обложки простой — экшн-кадр, Человек-Паук готовится к прыжку посреди нью-йоркской улицы, небо, машины и дома сливаются в размытые пятна за его спиной, он упирается ногами в два разных такси и смотрит на читателя с маской на лице. Он летит вперед, готов взмыть в небо в любой момент навстречу новым испытанием. Готовый справиться с чем угодно. И поверх этой картины — название, написанное большими красными буквами: «Совершенный Человек-Паук». «Я вижу эту искру в тебе. Она восхитительна.» — Ты ведь в курсе, что можешь взять книгу, Джефф? Джефферсон осознает, что он стоит, протянув руку, пальцы зависли в сантиметрах от стопки комиксов. Он делает вдох — опускает руку. Берёт книгу. Он почти что не хочет её открывать, не хочет заляпать страницы своими потными, липкими от шаурмы пальцами, но он должен её открыть. Он должен. И там есть всё — это Майлз, только не совсем Майлз, скорее просто темнокожий мальчишка с Бруклина, который чем-то напоминает Майлза, но на пару лет старше — но это Майлз за маской, вот Майлз собирается забомбить стену в перекрытой зоне, вот Майлз натыкается на паука, вот Майлз встречается с Питером Паркером, ему передают ключ, вот Майлз учится стрелять паутиной, вот Майлз идет за Фиском… История наполовину идеализирована, диалог слишком постановочный, сюжет не совсем логичен, да и не может такого быть, чтобы Майлз так быстро разобрался с техникой (он месяц промаялся с осмозом, о чём вы вообще). Но все же, это Майлз за маской. Это этот бруклинский мальчишка, что движется слишком быстро для его кожи, что красит мир в яркие цвета, это — наименьшее, что Нью-Йорк может для него сделать. Майлз не просто качается между домами. Он взлетает. Легче ветра, выше сирен, быстрее солнечных зайчиков от миллиона открытых окон. И здесь, на последней странице — полицейский, крупного телосложения и с крепкой хваткой на фуражке. «Спасибо за вашу смелость» — говорит Человек-Паук. Он отдаёт честь знаком мира и готовится к прыжку. Джефферсон утирает глаза рукавом. Глубоко вздыхает, чтобы его голос не дрожал, когда он говорит: — Я возьму два.***
Это подарок Джефферсона Майлзу на Рождество. Копия «Совершенного Человека-Паука», с подписью на последней странице. Под диалогом между Человеком-Пауком и полицейским, Джефферсон дописывает: «Люблю тебя. Горжусь тобой. Не говори маме. — Папа»***
— ПАПА! Дверь врезается в стул внутри чулана-переделанного-в-кабинет Джефферсона, потом вылетает обратно и врезается в стену в коридоре, потом ВНУТРЬ, НАРУЖУ, ВНУТРЬ, НАРУЖУ, внутрь, наружу, внутрь, наружу, медленно, как маятник, раскачиваясь. Неплохой ритм получается, кстати. Джефферсон мог бы даже сделать из этого неплохой бит. Но вместо этого он дожидается, когда крещендо двери стихнет полностью, и только тогда разворачивает кресло и опускает очки. — Майлз. — Это как понимать? — Майлз показывает выпуск «Совершенного Человека-Паука», раскрытый на последней странице. Выражение его лица просто неописуемое — частично злость, частично ужас, и насквозь пропитанное маниакальной подростковой энергией. Джефферсон помнит такое выражение лица ещё когда его мать поймала их с Аароном на граффити-вылазках к подземке. — Ладно, заходи и закрой дверь, — говорит Джефферсон. — И не держи книгу так, а то корешок испортишь. Майлз заходит — медленно, осторожно, закрывает за собой дверь. Та тихо захлопывается. — Не знал, что ты читаешь комиксы, пап. — Ну конечно, читаю. Откуда мне ещё знать о новых героях Нью-Йорка? Майлз смотрит на него, и выражение его лица сменяется на полу-злость, полу-ужас, полу-смущение. — Не могу понять, ты сейчас шутишь или нет. Джефферсон улыбается и манит сына поближе. Майлз делает ещё несколько шагов, пока не оказывается прямо перед его столом, руки сложены за спиной, дрожит, как флюгер в шторм. — Майлз, как я написал, так и понимать, — говорит Джефферсон. — Я не хочу знать больше. Чем больше я знаю, тем больше хочу просто посадить тебя под домашний арест до самого выпуска из колледжа. Но я знаю, что этому городу нужен Человек-Паук. Я не всегда одобряю его методы, но я им восхищаюсь. Я горжусь им. Я люблю его. И я буду поддерживать его с земли чем только смогу. Майлз смотрит на него некоторое время, не в силах сказать ни слова — глаза круглые как тарелки, — а потом роняет комикс и стискивает Джефферсона в объятиях. Он настолько силён, что едва не выдавливает воздух из лёгких. Это поэтому у Джефферсона щемит в груди. Потому что дышать нечем. Не потому что он плачет. Нет, точно не потому что он плачет. — Просто помни, с большой силой приходит большая подотчётность, — говорит Джефферсон, и его голос самую чуточку хрипит. Майлз снова начинает дрожать, и у Джефферсона уходит несколько панических секунд, чтобы осознать, что это он смеётся, уткнувшись ему в рубашку. — Спасибо, пап, — говорит Майлз. — Я люблю тебя. Джефферсон обхватывает его руками и держит, как если бы он был каждой нитью паутины, каждым порывом ветра, каждой стеной в пяти соседних районах. — Да, — говорит он. — Я тебя тоже люблю.***
Джефферсон переодевается, потягивается, плюхается на кровать и уже успевает прочитать половину сегодняшней главы политической биографии этого месяца, когда замечает, что читает Рио. Она ловит его взгляд и улыбается, — этой её ужасной улыбкой, которая значит, что она вот-вот метафорически швырнёт его в мусорку, а он всё равно будет смотреть на неё такими глазами, будто это она лично подвесила луну на небе, — потом аккуратно отмечает место в книге закладкой, закрывает книгу и кладет на ночной столик. — Ты ему это подарил? — говорит она. — Dios mío, ты что, хотел, чтобы нашего сына удар хватил? — Я, эм. — Джефферсон пытается подобрать слова, чтобы выставить, будто это было хорошим балансом между нагоняем и похвалой, и вообще, последние несколько недель он очень старался быть хорошим отцом, серьёзно, он даже убедил свой участок дать разрешение на роспись стены, неужели он не заслужил хоть какой-то похвалы — а потом до него доходит суть вопроса. — Откуда ты знаешь? Рио качает головой. — Es obvio. Он всё стирает свой костюм в раковине на кухне, когда думает, что я уже сплю, и ещё он забрал всю мою присыпку. Я удивляюсь, как до тебя раньше не дошло. — Я по- то есть, я подозревал, конечно, но- я не хотел- хочешь сказать, ты не против? — Что наш сын — новый герой Нью-Йорка? Да, я не совсем это имела в виду, когда сказала ему взять побольше внеклассных занятий. Но я ему доверяю. Tengo fe. Да и ему это, похоже, нравится, он будто бы нашел, чем хочет заниматься. И к тому же, — Рио берёт Джефферсона за руку и прижимает костяшки к губам. — Я знаю, что ты за ним присмотришь. — Да. — Джефферсон в ответ сжимает её руку, крепко, как обещание. — Я за ним присмотрю.***
— Йо, Дэвис, ты об этом уже слышал? — Диаз показывает ему телефон. — О чём? — спрашивает Джефферсон, кусая бутерброд. — Блин, ты же знаешь, что я без очков нихрена не вижу, дай сюда. Диаз вздыхает и передаёт телефон. — Ну ты и старикан. — Я всего-то на два года старше тебя, — Джефферон опускает очки и смотрит на экран телефона. — Ладно, и на что я смотрю? — Кто-то прилепил стикер на вершину Крайслер-билдинг, — говорит Диаз. — Прямо на одну из этих металлических горгулий. Он там, наверное, недели уже висел, но новостной вертолет АВС заметил его вчера в углу какого-то снимка с воздуха. Офигеть, а? Единственный, кто мог бы туда забраться — это Человек-Паук. Статья короткая, в общем-то передающая всю ту информацию, что Диаз только что сказал, так что Джефферсон обращает внимание на фотографию: обыкновенный жёлтый стикер с надписью «МЕНЯ ЗОВУТ», и двумя словами на пустом месте, жирными красными буквами. Фото размазано, но эти два слова определённо «ЧЕЛОВЕК-ПАУК». Эту надпись Джефферсон где угодно узнает. О боже. Ему ни за что не заставить Майлза снять этот стикер. Он пытается изобразить всё то же правомерное презрение к порче общественного имущества, которое обычно появляется, когда он обнаруживает работу рук Майлза, но на этот раз всё, что выходит — это смех, пузырящийся в неукротимом Ньютоновском движении. Поскорее бы рассказать об этом Рио.***
Он скидывает Майлзу ссылку на статью. «Не буду заставлять тебя снимать его, но хотя бы сделай фото получше.» Майлз отвечает где-то через час, фотографией: улыбка до ушей, маска наполовину снята, вниз головой рядом со стикером, на фоне сверкающего полуденного неба, яркий и тёплый, как первый весенний день. Джефферсон не может сдержать улыбки до самого конца смены.