Момент принятия решений

Он уже и не помнит, когда, собственно говоря, все это началось. Когда он стал зависеть от блеска золотых волос, задорных искр в карих глазах и яркой улыбки. Возможно не так давно, но, стоя почти лицом к лицу со своей целью, казалось, что и вовсе так было всю его жизнь. Они встретились даже не на поле боя. Гораздо раньше. Когда между ними еще не стояли ни принципы, ни связи с друзьями. Двое незнакомых людей, которых связывало лишь место встречи и беглый взгляд по чудно́му человеку. Тогда он был ранен и, пробираясь сквозь трущобы, пытался скрыться от какой-то светлой гильдии, шаркая ногами по грязной земле. Она же спешила совершенно в другую сторону, не замечая ничего и никого, с застывшими на глазах слезами и в порванной одежде. И если бы не их встретившийся взгляд (боже, а как романтично звучит-то!) и ее внезапный необдуманный порыв, то, наверное, их бы в жизни ничего и не связало, кроме двух ожесточенных битв за мир. Смахнув слезы, тогда она внезапно схватила его за руку и утащила за ближайший поворот, прочь от нарастающего гула чужих шагов. Протащила почти через весь городишко, а затем впихнула его в какой-то дом, следом юркнув и сама. Ее глаза были полны печали и боли, тонкие ручки покрывало множество ссадин и синяков, а одежда лохмотьями висела на тощем теле. Она кусала губы, заправляла за уши грязные спутанные волосы и обрабатывала его раны. Как он тогда посчитал — красивой девушка не была. Но он не жаловался и просто принимал ее помощь. За три дня, что они пробыли вместе, скрываясь от гильдии, они не промолвили ни слова. Однако уходя, он бросил краткое: —Миднайт, - совершенно не ожидая услышать что либо в ответ. И тем удивительнее было, когда за его спиной послышалось тихое и несмелое: —Люси. Он не искал с ней встреч, впрочем как и она с ним. Да и как отыскать одного незнакомца среди миллионов других, зная лишь имя и взгляд из-под полуопущенных век? Однако ночь за ночью в голове всплывал ее образ: встревоженные карие глаза и закусанные до крови губы. Горестно вздыхая и в сотый раз пытаясь обдумать все более тщательно, он вновь и вновь бросал ручку в стену и мял недописанные письма. Бред. Кому это вообще надо? Писать единожды встреченному человеку, зная, что она со всем из другого мира (а ведь ее выдавала всего лишь походка и гордо поднятая голова). Глупости. Но каждый раз, видя в своей руке ручку, он бесился и не понимал сам себя. Делать все это незачем. Абсолютно бессмысленно. А если она все же получит письмо?.. Почему эта чертова незнакомка так прочно засела в его голове всего за три чертовых дня?! Кобра смеялся над ним, Мозг удивлялся, а Ангел хитро щурила глаза каждый раз, когда он ерошил свои волосы и смотрел отрешенно куда-то в сторону. Казалось, будто все знали его маленькую почти-тайну и не упускали шанса поглумиться над ним, пусть и всего лишь краткими смешками. Его жизнь превратилась в настоящий театр абсурда имени Люси-как-ее-там. Тысячи смятых бумажек ковром ложатся на пол каждого их нового убежища, пока самому Миднайту это не надоест. А потом миллионы чернильных слов сгорают в огне, отражаясь в его глазах. Ручки ломаются с завидной периодичностью, а настроение с каждым днем становилось все хуже. Люси. Лю-си. Л-ю-с-и. Он повторяет это имя как мантру, пока оно не отпечатывается уродливыми буквами, казалось бы, на самой черепной коробке. Это все безумие. Наваждение. И он отчаянно пытается утихомирить свои мысли, от которых у Кобры, кажется, голову разрывает на мириады маленьких кусков. Он отчаянно пытается забыть одно, казалось бы, проклятое имя. Стереть, зачеркнуть, забыть, как страшный сон. Он ее никогда больше не увидит. Так зачем так терзаться из-за одной некрасивой девчонки со спутанными грязными волосами. Забыть. Забыть-забыть-забыть. Словно заклинание произносит себе Миднайт утром, днем и вечером. Да и бессонными ночами он терзает свою несчастную голову лишь этой мыслью, стараясь впитать ее в себя так, чтобы он и сам поверил в то, что вообще способен это сделать. Но ничего не выходило. И чтобы хоть как-то утихомирить это нечто, сводящее его с ума, он стал больше спать, где во снах его не преследовали ее тоненькие ручки и блеск карих глаз. В мире его снов лишь зияющая пустота и прорастающие из нее темные фиолетовые цветы. А время идет. Наваждение прошло. И сейчас и вовсе ничего не говорило о том, что в нем когда-то прорастало настоящее безумия, изничтожающее изнутри. И все вновь стало как прежде. Серые дни, лишенные любого разнообразия. И даже цель оставалась все одна. Нирвана, которую стоило заполучить любым способом. И безумно хотелось воплотить уже весь план в жизнь, чтобы потом можно было спать и наслаждаться долгожданной тишиной. (Оставьте меня в покое!) Только все рушится, как карточный домик. Жизнь катится в Тартар. Полное разрушение всех его планов и грез о спокойном будущем. Никто не сомневался, что за Шестью Просящими когда-нибудь отправили бы не то что одну гильдию, а целый союз из светлых волшебников. Но черт бы побрал эту судьбу, которая в этот союз впустила ту самую девушку с мягким именем Люси. Она изменилась. Подстриглась, вытянулась, выглядела живой. В карих глазах плясали озорные искорки, а на губах застыла веселая усмешка. Миднайт и не узнал бы ее, если бы не вся та же гордая осанка и походка. От той Люси, что когда-то ему повстречалась, остались лишь воспоминания, да горстка пепла из не отправленных писем. А она смотрит. Смотрит внимательно и, кажется, даже узнает его самого. Тяжелый вздох сорвался с ее губ и в голове резко что-то щелкнуло. С этой нелепой девчонкой он разберется сам. Они все расходятся кто куда, зная, что союз светлых гильдий ринется их искать, дабы разбить их, уничтожить всех их планы, а затем сдать на попечительство магическому Совету. Он ловит хищный взгляд Ангела, направленный на Люси и отчего-то хочется вмазать заклинательнице по лицу. Не трожь, мое! Однако ничего не делает, разворачивается и скрывается где-то в чаще леса, следуя за Мозгом. Он находит ее полуживую где-то на окраине леса. Ее грудь еле вздымается, из небольших ранок течет алая кровь, а волосы опять спутанные и грязные. Не красавица. Но и не страшная. В животе не порхают бабочки, сердце не заходится в бешеном ритме, но взгляд все равно цепляется за тонкие запястья, испещренные множеством царапин. И сидя рядом с ней, Миднайт совершенно ничего не чувствует, кроме легкой пульсирующей боли в голове, где на черепной коробке печать с именем несносной девчонки. И это кажется не то что неожиданным. Это кажется необычным, парадоксальным. Это вызывает интерес. Одна девчонка, а столько проблем. И он уходит, не оборачиваясь, будто и не встречал ее в глуши леса. Он не убил ее. Но и не спас. И поглощенный своими собственными мыслями он идет лишь вперед навстречу Нирване. (А есть ли в ней смысл?) Шестеро Просящих проигрывают. Их разносят в пух и прах. И лежа спиной на холодной земле почему-то в голову лезут образы отнюдь не камер темницы, а спутанные грязные волосы и задорные карие глаза. Он улыбается одними уголками губ, когда его тащит стража в повозку. Ангел, видя этот его нетипичный жест, передергивает плечами и смотрит настороженно. Но Миднайт лишь закрывает глаза и не противится своей "судьбе". Теперь у него будет много времени, чтобы подумать об объекте, который вызывает лишь жгучий интерес. Это так забавно. Забавно-забавно-забавно. Как бы он не пытался, образ светловолосой девчушки из головы со временем так и не ушел. Он представлял, как она скачет по полю в поисках нужных цветов, плетет венок и смеется, смеется, смеется. У нее, должно быть, красивая улыбка. И ему интересно узнать, так ли это на самом деле. Наверное, и волосы у нее на ощупь все же мягкие и пушистые. А ее кожа пахнет солнцем и цветами. Люси, девушка, которую он видел всего-то пару раз, представляла в его мыслях образ свободы и тепла, которых у него никогда не будет. Время песком проходится между его пальцев, ускользает прочь. Это уже даже не здоровый интерес, это мания. С того момента прошло пять лет. И за это время в его одиночной камере так ничего и не изменилось. Кроме, разве что, самого Миднайта. Все снова казалось безумием. Потому что мог ли он на самом деле слышать голос несносной девчонки и видеть ее глаза? Перед его взором лишь толстое стекло и пролетающая туда-сюда стража, что изредка перешептывается так громко, что и до него доходят обрывки новостей из внешнего мира. Главных хулиганов континента больше нет. Тот хвост феи, что видел когда-то он сам, исчез. Он тогда долго смеялся, когда узнал. Запрокидывал голову назад, ударяясь о стенку своей тюремной камеры, зарывался пальцами в спутанные отросшие волосы, прикрывал глаза и смеялся, смеялся, смеялся. Это так глупо и неправильно. Нечестно. Засадили их всех сюда, а сами исчезли буквально через всего ничего. Дали посмотреть на девчушку, сводящую с ума одним лишь взглядом, а потом вновь отобрали ее, оставив его совсем одного. Он их всех ненавидит. Люси, заклинательница звездных духов, засела в его душе, словно паразит. Пошла прочь. Но у судьбы на Миднайта совсем другие планы. Она сама листает его жизнь, как книгу, продумывает каждую встречу, не оставляя выбора. Она безжалостно рвет страницы и рассыпает остатки по ветру, оставляя его на пепелище собственной истории без возможности что-то изменить. Возможно он утрировал. Сам это понимал. Но как еще объяснить то, что через еще два года он снова видит ту несносную девчонку, снова теряет контроль над своими мыслями и снова впадает в безумие. Каждая его мысль лишь о ней одной. Романтичная сопливая дрянь. А так ли на самом деле? Он ненавидит ее всем сердцем, желает ей смерти, но обнимает ее, когда ей холодно и грустно. Он целует ее в ямочки на щеках и зарывается носом в пушистые светлые волосы. Пожалуйста, пусть она останется. Долгие годы навязчивой мыслью образ этой девушки крутился в его голове. И когда она наконец-то пришла к нему сама, он не смог ее отпустить. Миднайт был похож на ребенка, которому наконец-то дали ту самую игрушку, о которой он так долго грезил. И отдавать ее кому-то еще он не намерен. Плевать, если Хвост Феи завалится в это тихое место прямо сейчас. Лишь бы к чертям собачьим не разнесли тот уют и спокойствие, что наконец-то царили у него в душе. Люси Хартфилия — гарант его спокойной мирной жизни. И им же лучше, если так будет продолжаться и дальше. А Люси вовсе и не против. Счастливо смеется и вплетает ему в волосы ромашки. Сам же Миднайт смиряет ее нечитаемым взглядом, а затем давит в себе разочарованный вздох. Они оба знают, что все это скоро закончится. Хартфилия не строила иллюзий на свой счет. Знала, что у Шестерых Просящих она находится не просто так. Наверное, очередной план по разрушению или подчинению мира. Она могла бы долго дуться, сердиться, да вот толку-то? В одиночку ей не победить не то что всех Шестерых Просящих, а даже одного Миднайта, который почему-то всегда был рядом с ней, не отпуская даже на шаг. Смирилась ли? Возможно, в какой-то мере. Почему-то не хотелось делать еще хуже. Хотелось выбираться с этим молчуном в поля, смотреть в небо и рисовать воображением из облаков воздушные замки. Тишина и умиротворенность. И лишь изредка кошки скреблись на душе, а в голове засела фраза: ты здесь не для того, чтобы строить воздушные замки. Это почти грустно. Почему-то сердце его сдавливают тиски, когда Люси добровольно идет к часам Бесконечности. Ангел восторженно хлопает, будто она сама приручила девчонку, а затем сказала ей сделать последний шаг. Девчушка и не смотрит на нее даже. Лишь как-то тихо говорит, что не отдаст ключи и прикасается рукой к системе, что пожрет ее саму. Это почти больно. Ублюдский Хвост Феи так и не появился, чтобы ее спасти. И Миднайт, наверное, в первый раз в своей жизни, гневается именно по такому поводу. Потому что не он приручил эту Люси. Это Люси приручила его, привязала к себе невидимыми крепкими нитями и сейчас, уходя, казалось, тащила его за собой. Хватит. Наверное, напоследок ей хочется поговорить хоть с кем-то. Но она угрюмо молчит и кривит губы. Миднайту хочется сказать: не надо. Но он все так же безучастно смотрит вдаль. Почему-то на душе паршиво. Остановите это, молю. Система почти полностью поглотила Люси. От девчушки осталась только гордо вздернутая голова, светлые хвостики мягких волосы, усталые карие глаза и ломаная улыбка, которую можно было сравнить только с поломанностью их судеб. И он, не слыша ничего, идет к ней. Обнимает то, что еще не успело скрыться в янтарных часах. Ее аккуратный маленький носик тычится ему в шею и Миднайт чувствует теплое дыхание такой заледеневшей Хартфилии. Он хочет чувствовать ее жизнь. Это неправильно. Но какая к черту разница? Ему нечего терять-то впрочем. Миднайт ломает часы.