Il mio amore per te.

Криштиану злится. Криштиану, на самом деле, просто пиздец как злится. Едва завидев его, Пауло будто в насмешку убегает на другую половину поля, лезет к Дугласу, вытягивая перед собой руку с телефоном, заливает, наверное, историю в инстаграм и широко улыбается, одновременно бросая на Роналду испепеляющий взгляд, который он, кажется, за километр способен почувствовать. Обиделся. Криштиану невыносимо хочется поймать за руку и прижать к себе изящного взъерошенного аргентинца, прикоснуться губами к мокрой шее и замереть, не двигаясь и чувствуя, как тот нерешительно улыбается и расслабляется, шепча своё постоянное: «Поздравляю, Криш.» Ему хочется это сделать, но вместо этого он пожимает руку Кьеллини, фотографируется со всеми, с кем нужно, не глядя, плетётся в раздевалку вместе со всеми и там уже садится на скамью и смотрит на команду, радующуюся кубку так, будто это как минимум выигранная Лига Чемпионов, как максимум — кубок мира для каждого в отдельности. Радость от победы притупляется. Пауло не обращает на него внимания. Криштиану в принципе не привык и никогда не сможет привыкнуть к тому, что его обходят стороной. Он всегда в центре внимания, он — пример для подражания, на него равнялись и равняются, и даже сейчас, пусть все находятся в пьяной эйфории от удачной игры и очередного трофея, он ловит на себе восхищённый и чуть расфокусированный взгляд Бернардески, кажется, совершенно отвлечённого от всеобщего празднования. Криштиану хмурится, но, увидев, как Пауло, поцеловав кубок, вручает его кому-то из товарищей, а сам подходит к Пьяничу и быстро что-то говорит ему, едва касаясь кончиками пальцев шеи, улыбается Федерико в ответ. Сука. Он знает, что неправильно это и как-то… по-девчачьи поступать так, отвечая гадостью на гадость, но устраивать сцену в раздевалке при всех в разгар празднования не может. Не для того переходил, чтобы после шести месяцев в Италии вылетать сначала в прессу на первые страницы, а потом и из самой страны. Криштиану Роналду приревновал своего одноклубника к другому, случайно убил обоих и повесился сам. Отелло. Радоваться, сука, надо, но металлическая скамья почему-то словно гнётся под побелевшими от напряжения пальцами, как пластилин, когда Криштиану наблюдает одними глазами за Пауло, скользит взглядом по поджарому крепкому телу и обречённо откидывается назад, ударяясь головой о стенку. С победой, блять. Заслуженной.

***

Ночью в столице Катара душно. Криштиану молча разглядывает висящий на стене кондиционер, бездумно щёлкает пультом управления, понимая, что ещё немного — и скатится в совсем невесёлые размышления, из которых потом не выберется. Ему это надо? На самом деле, да. Роналду нервно сжимает в руке телефон, загружая в истории фотографии. Вот он забивает гол, вот он с командой, вот он целует кубок. Рука Пьянича лежит на бедре Пауло слишком… странно, и Криштиану надолго застывает, пытаясь проанализировать, что же он всё-таки сейчас увидел. Миралем Пауло разве что ноги не раздвигает, но Криштиану отчего-то с ноющей тоской и злобой понимает — недолго до этого было. Аргентинец, блять. Горячая кровь. Он слышит стук в дверь, мягкий, вкрадчивый, усталый, но открывать не спешит. Знает, кто там. Потому что только один человек не обращает никакого внимания на все меры предосторожности в отношениях с ним и продолжает нарываться даже тогда, когда Криштиану прямым текстом приказывает съебаться. Именно приказывает — потому что по-другому не прокатывает. Хотя и так не получается тоже. Пауло скребётся в дверь, как кошка, не касаясь ручки, стучит костяшками пальцев, и Криштиану, не выдержав, встаёт с кровати и в несколько шагов оказывается около двери, разъярённо дёргая её на себя. — Кто к нам пожаловал, блять, — ехидно бросает он, застыв в дверях и разглядывая ночного гостя. Пауло насмешливо фыркает, когда обрушивается ему на грудь всей своей тяжестью, пьяно тычется губами в шею, прекрасно зная, что целовать — можно, кусать — нельзя, и закрывает за собой дверь ногой, смотрит на Криштиану широко распахнутыми влажными глазами и молчит. Обижается. Пришёл-то он первым, но чтобы в таком же духе извиниться — ни за что. — Чего тебе? — наконец, грубо спрашивает Роналду, вновь прерывая надолго затянувшееся молчание, и Пауло хмыкает, трёт подбородок и чешет бровь. — Гостеприимно, ничего не скажешь, — выдаёт он, отпихивает Криштиану в сторону — тот поддаётся легко, совсем не сопротивляясь — и проходит в комнату дальше, тут же плюхаясь на большую двуспальную кровать. — Переночевать, — невнятно бубнит он, и Роналду приходится привлечь все свои скудные познания в итальянском, чтобы понять, что он только что сказал. Пауло вообще мстительный до ужаса и говорит с Криштиану сразу на трёх языках — на испанском, когда всё хорошо и опасаться нечего, на итальянском, когда Криш где-то проебался по-крупному, но не хочет признавать, и на английском в более официальных сферах, почему-то считая, что это везде общепринято. И сейчас Криштиану знает, что проебался, только не признаёт. Упрямый и гордый до безумия, и чужим капризам потакать не собирается. (ну, или почти не собирается) — А у себя уже место заказано, да? — усмехается он, и Пауло качает головой. — У меня занято. Так получилось. Криш, не будь сукой, пусти. Криштиану знает, что ничего здесь поделать не может. Пауло всё равно не уйдёт, а он не выгонит, и это очередной круг персонального ада, из которого нет спасения. Пауло почти засыпает, когда Криштиану плюхается на кровать рядом и рывком переворачивает его на спину, тут же устраиваясь между разведённых ног. Дибала моргает несколько раз, пытаясь понять, что происходит, механически тянется за поцелуем, но Криштиану уклоняется — и он падает обратно на одеяло, исподлобья сверкая глазами. — Ты не можешь так делать, — злится Пауло, даже не пытаясь вырваться, но сейчас Роналду не понимает — от усталости ли или всё это действительно было напускным. — Я вообще хочу спать, если ты не заметил. Криштиану не отвечает. Он проводит ладонью по чужой шее, гладит, нажимает и внезапно замирает, когда Пауло дёргается, точно от боли, и раздражённо шипит, пытаясь отвести от себя мускулистую руку. Тщетно. Теперь Криштиану даже без света может различать тёмные некрасивые пятна, хаотично украшающие напряжённую шею, и злоба, только-только успокоившаяся, разгорается опять с новой силой. — С кем на этот раз? — шипит он, закрывая следы ладонью, чтобы не было видно, и Пауло морщится. Пиздец. — Ответь, блять, или я узнаю сам. Роналду злится, но Пауло не становится страшно — разве только немного за Пьянича, но тот справится сам. Сам виноват — пусть и получает за дело. Кришу не объяснишь, слишком буйный, идёт до конца, как таран, когда это совсем не нужно, и Пауло… привык. Но к его яду и постоянной ревности привыкнуть всё никак не может, и даже последняя их ссора, так и не завершившаяся, началась именно из-за этого. — Это случайно, — цедит Пауло, глядя на Криштиану с вызовом, но Криш распаляется лишь больше. — Я был против. Криштиану смотрит и не понимает — издевается? Если да, то нихуя это не забавно, а если нет... Тогда Пьянич, которого он вычислил сразу же, может прощаться с местом в основе месяца так на два. — Ебанутый, — с чувством выругивается Роналду, решив, что потом он с одноклубником разберётся, сейчас не это важно, — жди, я сейчас вернусь. Пауло послушно зевает и отползает дальше к подушкам, смотрит на дверь ванной, за которой скрылся Криштиану, и слушает мерный звук воды. Обидно. Пауло не любит контроль над собой и не любит быть беспомощным. Он любит смотреть в глаза, когда Криштиану нависает над ним и входит резко, одним толчком, заставляя вскрикнуть от неожиданности и боли, но глаз не отвести; любит опускаться на Криштиану сверху, чувствуя, что он один управляет этим процессом и может регулировать его так, как ему захочется; любит свободу и мужские крепкие руки, стискивающие иной раз до хруста рёбер и лёгкого тянущего ощущения в груди; любит играть с Криштиану, подобно волчонку, который кружит вокруг матёрого волка и скалит острые клыки, норовя то и дело впиться в лапу. Роналду знает, что с Пауло сложно. Знает всё то, что он любит и всё то, что ненавидит, но почему-то первую сторону нарушает гораздо чаще, чем вторую, за что и получает часто злобные взгляды из-под ресниц и едва слышное раздражённое шипение. Знает, что ограничивать его — всё равно что переть против машины. И собьёт, и убьёт, и проедет, не остановившись. Криштиану всё это прекрасно знает, но оступается всякий раз, как видит, что кто-то покушается на его бриллиант, потому что злится, а гнев был всегда не особым его достоинством. Когда Криштиану выходит из душа в одном полотенце, Пауло спит, зарывшись практически полностью в тонкое одеяло. Такой маленький на такой большой кровати. Он во сне кажется чересчур расслабленным, иррационально спокойным — Криштиану подходит ближе и осторожно садится на край кровати, проводя кончиками пальцев по лбу и отводя в сторону одну из прядей. Маленький. Усталый. Родной. Криштиану кажется, будто весь его мир — одна большая победа и успехи. У него есть слава, деньги, семья, команда. У него есть всё. У него есть Пауло, который сейчас, во сне, внезапно слабо улыбается чему-то и прижимает к себе чужую руку, буквально вынуждая наклониться к себе и застыть в не очень удобном положении. Спит. Криштиану не злится, и обида и тоска, грызущие сердце ещё недавно, растворяются напрочь, сменяясь спокойствием и уютом. Завтра он извинится. — Спокойной ночи, Пауло, — тихо желает он и совсем не ожидает в ответ услышать невнятное сонное: — Спокойной ночи, amore mio.