Таинство боли

— Цу-чан, вставай! — я проснулась от того, что меня трясли за плечо. Стоило сонно распахнуть глаза, как передо мной предстало доброе лицо любимой мамы. Жива! — мелькнуло у меня в мыслях, и прежде чем мама успела среагировать, я сжала её в крепких объятиях. Тёплая, живая. Моя мама живая. Но вместе с тем пришло понимание того, что день снова повторяется. — Милая, так рада меня видеть? — над ухом раздался мамин голос. Я просто кивнула. Мы просидели так пару минут, обнимая друг друга. Ворот маминой футболки был таким же, как и в прошлые повторы, а полоски на ткани — неизменно белая и тёмно-бежевая, чередуясь от самого ворота и до низа. Да, как и в прошлые разы. — Мам, я тебя люблю, — отстраняясь от мамы, сказала я, глядя в её лицо. Улыбка тронула её губы, и она коснулась моей щеки ладонью со словами: — Я тебя тоже, милая. Ты — моё сокровище. Так тепло и уютно. Такое непередаваемое ощущение идиллии. Жаль только, что эта магия развеется после шести вечера. Я выпуталась из одеяла и слезла с кровати, что было для меня-прошлой очень необычно. — Не будешь лежать в кровати? — удивилась мама. Я миновала порог, но всё же обернулась. — Так можно весь день пролежать, — сказала я и вышла из комнаты, скрываясь за дверью ванной. Послышались шаги — мама покинула мою комнату. Заскрипели половицы на лестнице. Выдохнув, я скатилась вниз по двери и уронила лицо, утыкаясь носом в колени. Я помнила Геену огненную, поглотившую меня, маму и Такеши. По моей вине они погибли. Почему я решила, что если не покину дом, то ничего не произойдёт? Мой дом — больше не крепость, не нерушимый бастион. Я убила двух дорогих мне людей. Не своими руками, но косвенно. Пусть мама и Такеши снова живы, но факта это не меняет. Из-за моей глупости пострадали невинные. Это непростительно. Слёз не было. Только привкус отчаяния на кончике языка. Но всё же, почему я? День повторяется или обнуляется только для меня, или же кто-то ещё помнит? Встав, я умылась и побрызгала водой в лицо. Из зеркала на меня смотрела Савада Цунаёши, серьёзная, как никогда. Такой мрачной решительности не могло быть на лице меня-прошлой, но теперь всё потеряло смысл. Почему всё повторяется? Почему я — неудачница и неумеха? Тряхнув головой, я спустилась вниз по лестнице и не упала. Шаги давались мне удивительно легко, пусть грех и давил на плечи нестерпимым грузом. На столе — яичница с беконом и тост с джемом. Мама ставит передо мной чашку с кофе — она знает, что я не спала пол ночи. Сегодня меня не тошнит, и я съедаю всё подчистую, пусть обычного восторга, который я испытывала при поглощении пищи, и не испытывала. Расчёска вновь порхает по моим волосам, а пальцы мамы мимолётно касаются моих волос, разделяя их на отдельные пряди. Очередной «колосок», и я дико против, но пусть мама заплетёт мне его. Мама — не мой последний бастион. Я думаю теперь и о Такеши, который испытывает ко мне чувства, с которыми я теперь не знаю, что мне делать. Отвечу, не отвечу? — какая разница. День вернётся к своему началу, всё вновь повторится. — Цу-чан, готово, — оповещает меня мама и подаёт мне зеркало. — Спасибо, — киваю я и беру в руки зеркало. Из отражения на меня смотрит слишком мрачная девочка с каштановыми волосами, собранными в идеальный «колосок». В карих глазах застыла скука. Я беру кончик «колоска», которым и заканчивалась коса, и щекочу себе нос. — Цу-чан, тебе не нравится?.. Я поднимаю глаза и смотрю на маму. Мои губы трогает улыбка, пусть мне совсем и не весело. — Мне так нравится, что я даже не узнала себя! — вру, конечно, но мама верит. У неё нет причин мне не верить. — Давай, одевайся, — постель прогибается, и мама встаёт с кровати, — а то опоздаешь в школу. — Да-да, опаздывать нельзя! — киваю я, откладывая зеркало на тумбочку. Дверь за мамой закрывается. Мир за пределами одеяла и моего дома действительно опасен. Он уже не просто страшит меня, а ужасает. Я немного удивляюсь тому, как при всём том, что я испытываю внутри, внешне на моём лице отражается лишь мрачная холодность. Хотя чего удивительного? Я целых три раза умерла! И то ли ещё будет. Такими темпами моим хобби станет интерес к тому, какой же смертью закончится моя очередная попытка. Школьная форма привычно висит на вешалке, взяв которую в руки, я смотрю на неё со скукой. — Бесит, — усмехаюсь я и иду с вешалкой к стулу. Голубой лифчик, жёлтые трусики? Да ну. Поковырявшись в ворохе одежды, мне удаётся найти тёмно-зелёный кружевной комплект — подарок от подруги на Рождество, пока я ещё не уехала из Токио. Форма сидит на мне на все сто. Я придирчиво оглядываю себя со всех сторон, но складочки на юбке идеальные, блузка выглажена. На фоне моей молочно-белой кожи каштановые волосы смотрятся слишком ярко, не по-японски. У меня нет надобности сверяться с расписанием, так что нужные тетради летят в сумку. Спуск по лестнице даётся мне без всяких огрех. Пятая снизу ступенька знакомо скрипит. — Цу-чан, опаздываешь! — уперев руки в бока, недовольно кривит губы мама, встречая меня у лестницы. — Успею, — отмахиваюсь я и беру из её рук платочек с бенто — вновь в чёрную и рыжую клетку, и убираю его в сумку. — Цу-чан?.. Я молча иду в прихожую и без всяких проблем нахожу свои школьные туфли на полке, надев их с помощью обувной ложки. — Я ушла, — говорю я, открывая входную дверь, и выхожу из дому прежде, чем услышать ответ мамы. Бежать не вижу смысла. Школа? Занятия? Есть ли в этом смысл? Путь до калитки никогда не проходил так медленно, но мне это даже нравится. Коса за спиной чуть шевелится в такт движениям. Куда мне идти? И мне вспоминается мой грех. Из-за меня при прошлой попытке погибли мама и Такеши. При одной мысли об этом мою грудь сдавливает, становится нечем дышать, но я сдерживаюсь. Может, сходить в храм? А почему нет? Заброшенный храм находится в противоположной от школы стороне. Я дохожу до него за пятнадцать минут, идя против потока людей и учеников, спешащих в свои школы на занятия. Красные тории нависают надо мной. Я минут пять стою под ними, разглядывая мелкие трещинки на древесине — никто давно не ухаживал за храмом. Во дворе храма упадок. Трава растёт между вымощенной камнем дорожки. Лепестки сакуры роскошным розовым ковром укрывают землю. Нет ни одного служителя храма, кто бы убрал территорию. Так тихо, я будто в другой вселенной. Поток ветра поднимает лепестки сакуры вверх, и порывом уносит их в сторону, а когда он затихает, то роняет их обратно на землю. Я подхожу к алтарю и достаю из сумки кошелёк, выгребая из него несколько монеток по десять йен, и, бросив их между прорезями ящика для подношений, тяну за потёртую верёвку колокола и хлопаю в ладоши. — Пусть этот день закончится и наступит следующий, прошу! — потирая ладони в молитве, прошу я. Но боги остаются безразличны к моим молитвам. Наслаждаясь тёплым апрельским ветерком, теребящим края моей юбки и волосы, я качаю головой. Что-то мне подсказывает, что всё бесполезно. Грустно улыбаясь, я подхватываю кончик косы и касаюсь им носа. По дороге от храма я натыкаюсь на супермаркет. Подумав, почему бы и нет, захожу в него, минуя автоматические двери. Бутылка с колой, чипсы, снеки, конфеты. Последний день живём. За кассой стоит потрёпанный жизнью мужчина далеко за сорок, может, и за пятьдесят. Я не очень в этом разбираюсь. У него на груди приколот бейджик, на котором написано «Танака». Он пробивает мои вкусняшки и укладывает их в целлофановый пакет. Я расплачиваюсь наличкой, спуская на свою мелкую снедь приличное количество денег. Нет, то, что я из обеспеченной семьи — ещё ничего не значит. Просто это сегодня особенное. Иногда, когда совсем туго, я позволяю себе спустить какую-то сумму на полную хрень. Бесконечное сегодня — тот повод наесть вкусняшками до отвала. — Спасибо за покупку, ждём вас снова, — летит дежурное от работника Танаки мне вслед, но я игнорирую его и покидаю супермаркет. Передо мной множество вариантов, где захомячить мои вкусняшки, но самым забавным мне кажется заточить их в стенах школы, так что туда я и иду. Но каково становится моё удивление, когда я вижу у ворот школы Ямамото Такеши, ковыряющегося в телефоне. «А если я предложу?» — как вспышка яркое, воспоминание ядерным грибком поднялось над моими мыслями. Щёки предательски вспыхнули. — О, какие люди! — Такеши оторвался от созерцания экрана телефона и поднял на меня глаза. — А ты чего так поздно? Урок в самом разгаре. — Встречный вопрос, — я встала напротив него, — а ты чего не на занятиях? Несколько неловкая улыбка расплылась на его лице. Когда я узнала, что нравлюсь ему, понимать Такеши стало гораздо проще. Он выдавал себя каждым движением, тем, как он на меня смотрит. Даже такая несведущая в отношениях я видела это. И Такеши, этот потрясающий парень, проявляет ко мне симпатию. — Ёске сообщил мне, что первого урока не будет, так что я прогуливаю, — улыбаясь, ответил Такеши. Вроде и не соврал. Мы смотрели друг на друга: я — снизу вверх, он — сверху вниз. Различие в росте, поле, взглядах на жизнь, друзьях и социальной жизни. И этот человек выбрал меня, а не кого-то другого. Вчера Такеши погиб по моей вине. — А что в пакете? — полюбопытствовал Такеши, указывая пальцем на мой пакет, зажатый в руке. — Это? — я покосилась на свою ношу. — Вкусняшки, которые я планирую съесть. — Ну-ка, ну-ка, что там у тебя? — не спрашивая разрешения, Такеши бесцеремонно заглянул в мой пакет. — О, у тебя тут есть умайбо! Можно? — Да, угощайся. — Я кивнула. — Да? Спасибо! Такеши достал из пакета палочку из воздушной кукурузы со вкусом дыни. То, что я разрешила ему взять эту до неприличия дешёвую закуску, почему-то приносит ему много радости. Такеши едва ли не светится от счастья, открывая упаковку умайбо. Когда раздаётся хруст — зубы вцепляются в хрустящую субстанцию, я невольно улыбаюсь. В груди порхают бабочки. — Такеши, скажи, если бы вечером тебя ожидал конец света, то как бы ты провёл день? — в порыве спрашиваю я, о чём тут же жалею. Карие глаза с интересом буравят меня. Похрустывая умайбо, Такеши облизывает губы. — Вопрос с подвохом, да? — Чисто гипотетически, — тем не менее, подхватываю я. Лицо Такеши становится задумчивым. Он хрустит умайбо, глядя куда-то в сторону. Его щека движется при пережёвывании. Мы одни перед школьными воротами в этой до нелепости абсурдной ситуации. Такеши ест и думает, а я не мешаю ему. Всё равно в конце дня я умру, и этого разговора не станет. — Как бы я об этом не думал, — слова срываются с его губ стремительно, — но я бы всё равно провёл этот день весело. Знаешь, жизнь — это игра. Конец света — тоже неплохой финал. — Интересный… ответ… — я даже растерялась. — Например? Весело — это как? — Ну… Весело? — Такеши удивлённо поглядывает на меня с высоты своего роста. Когда я в последний раз веселилась? Месяц назад? А в Токио мне было вообще весело? Перед глазами проносятся лица подруг, старый дом, старая школа, но я не нахожу ответа. Жизнь в Намимори и временная петля, в которую я попала, убили всё веселье. — Забей, — улыбаясь, я махнула ему рукой и прошла мимо, направляясь к воротам. Незачем втягивать в это кого-то другого. Это только моя проблема. Но Такеши считал иначе. Сильная рука схватила меня под локоть, разворачивая к себе лицом. Такеши навис надо мной. — Что-то случилось? Ты же не просто так спросила? — А что ты ожидаешь, чтобы я тебе ответила? — чувствуя, как его рука обжигает мою кожу, вопросом на вопрос отвечаю я, но даже не пытаюсь вырваться. Мне нравится то, как он меня держит. — Пойдём, пока нас не спалили, — говорит Такеши и тянет меня за собой, уводя прочь от школы. — Куда ты? — плетясь за ним следом, не вырывая свою руку, спрашиваю я. — М-м… Не знаю пока. — Звучит в ответ. Из моего горла непроизвольно вырывается смех. Такеши оборачивается, и на его лице улыбка, а глаза светятся от удовольствия. Похоже, ему весело. Он берёт меня поудобнее за руку, наши пальцы переплетаются. — Цуна, ты мне нравишься. Я смотрю ему в спину. Слова трогают меня до глубины души. — Знаешь, похоже, ты мне тоже… — потупив взгляд, глядя себе под ноги, пробормотала я. — Правда? Такеши остановился. Я не смела поднять на него глаза, заливаясь румянцем. Наверное, Такеши мне нравился ещё с самого поступления. Такой простой, такой милый. Он не смотрел на других людей как на более низших существ. Сейчас он видел меня, а не ту неудачницу, которую знает почти вся школа. — Да, правда, — улыбаясь, я сжимаю его руку в своей. Пусть краткий миг. Пусть. Можно я только сегодня позволю себе упиваться счастьем? И мы действительно весело проводим этот день. Такеши ведёт меня в парк аттракционов, где мы покупаем два дорогущих безлимитных билета и катаемся на всех аттракционах подряд. Мой бенто и вкусняшки с колой уходят у нас на ура. Счастье — вот ты, оказывается, какое. Такеши странно на меня действовал, даря умиротворение. Он был как тёплый летний дождик, мелкой капелью проливающийся на солнце. Такой светлый, что можно ослепнуть. Парк мы покидаем ближе к вечеру. Часы показывают 16:27. — Тебе стало лучше? — заботливо спрашивает Такеши, держа меня за руку. Его глаза смотрят на меня, Цуну, и это просто восхитительно. — Да, — киваю я. Но я вру. Это призрачное счастье настолько прекрасно, насколько призрачно. До момента моей смерти остаётся не так уж и долго. Умираю я в диапазоне от 18:30 до 19:00, но, может, отрезок и чуть другой. Мне трудно судить — только три повтора, слишком мало информации. — М-м… Подожди меня тут, ладно? — просит Такеши, когда мы проходим мимо супермаркета. — Хорошо, — киваю я и присаживаюсь на ограду. Такеши уходит в магазин, а я рассматриваю улицу. Тут я ещё не бывала. Обычно эту сторону улицы никогда не посещала. Я сидела на оградке рядом с магазином и смотрела на набережную и реку. Мой дом и школа располагались на другой стороне. Пышные кроны сакуры чуть мешали обзору, но между стволов я видела знакомые здания. — Пойдём? — Такеши встал рядом со мной, шурша пакетом. Из него выглядывали упаковки фейерверков. — Ага. Я спрыгнула с ограды и поправила юбку, разглаживая складки. Такеши вновь взял меня за руку, поглаживая пальцами тыльную сторону ладони. Мне очень понравился этот жест. Такеши потянул меня к холмистому склону, ведущему к берегу реки и помог спуститься. Жечь фейерверки оказалось не менее весело, чем кататься на аттракционах. Огни задорно горели, снопами искр выгорая навсегда, безвозвратно, прямо как мой день. И всему приходит конец. Все фейерверки догорели. Сидя на земле, рядом друг с другом, мы смотрели на русло реки; воду усеивали розовые лепестки. Сакура была везде, куда не глянь. — Цуна, правда. Ты мне очень нравишься, — глядя на противоположный берег говорит Такеши. Я кладу голову ему на плечо и закрываю глаза. Я ему верю. У меня нет причин не верить. — Как ты заметил меня среди всех… Других? — закрывая глаза, спрашиваю я. — Ты спасла меня. Не помнишь? — Нотки удивления проскальзывают в его голосе. Я отрицательно качаю головой. — Когда я поступил в Нами по рекомендации, то в бейсбольной команде у меня всё было не очень хорошо. Мне даже не удавалось пробиться в основной состав. Когда я совсем захандрил, помнишь, что ты мне сказала? Что-то такое было? Я уже потерялась за эти три дня. То, что было до них, несколько подёрнулось туманом. — Нет, прости, — призналась я. — Ничего, всё нормально. Говоря о спасении — это не совсем так, но ты сказала мне важную вещь. — Какую? — интересуюсь я. — Такеши, не унывай. За чёрными полосами бывают и белые. Меня как громом поражает. Я вспоминаю тот самый день. Мне было тогда тяжело как никогда, все меня дразнили. Посреди класса на большой перемене я увидела Ямамото Такеши, уныло глядящего в окно. Он мне тогда показался довольно жалким. Я слышала о его проблемах в команде от одноклассников. Кому-то в тот день было ещё хуже, чем мне, так что я не сдержалась и сказала ему те напыщенные слова. Какая ирония. — Это слова тебя и поддержали? — открывая глаза, я заглянула ему в лицо. Такеши улыбался, глядя на меня с нежностью. — Да. И в тот день я заметил тебя. Ты меня заинтересовала. А потом действительно настала белая полоса, мне удалось доказать команде, что я чего-то стою. Ребята и тренер меня приняли. Так что если тебя что-то беспокоит, то я хочу тебе помочь. Зная, что всё бесполезно, что я что-то упускаю из виду во всей этой ситуации, тем не менее, рассказ о моей жизни и трёх последних днях даётся мне довольно легко. Когда я замолкаю, то на душе становится легче. — Значит, ты умираешь с половины седьмого где-то до семи включительно? — Ты мне веришь? — удивилась я, поднимая брови вверх. — А ты соврала? — Карие глаза насмешливо смотрят. Я вновь кладу голову ему на плечо. — Нет. — Вот видишь. Травинки колыхаются на ветру. Река мирно течёт, вода идёт всполохами, когда по ней проплывают водомерки. Сакура устилает своими лепестками землю, на которой мы сидим. — Я не знаю, что мне делать, — вздыхаю. — Я тоже. Ты слишком поздно рассказала, не могу ничего так придумать, — грустно смотрит на меня Такеши. — Мозговой штурм — немного не моё. Гокудера в этом лучше. — Слушай, — я даже вся подобралась, — вот ты хорошо о нём отзываешься, а Хаято с тебя бомбит. В чём дело? Такеши неловко почесал переносицу. — У него есть старшая сестра Бьянки. Она учится в нашей школе, кстати. — Серьёзно? Впервые слышу! — У них разные матери. Мы с ним знаем друг друга со средней школы и… Ну-у… В общем, я сказал нечто некрасивое о его сестре, и Гокудера больше не хочет со мной общаться. Это немного не укладывается в моей голове, ибо вчера, когда мы втроём сидели за столиком на фудкорте, парни хорошо общались. Наверное, всё не так уж и плохо у них, как они оба думают. — Так говоришь, лучше спросить Хаято? — Да, — Такеши кивнул. — Он умный, может, что дельное предложить… Стоп! — Такеши аж весь подорвался и схватил меня за плечи. — Ч-чего?.. — Я аж испугалась. Лицо Такеши было слишком близко от моего. — То есть этого дня и признания не будет?! — Типа того, — грустно улыбнулась я. — Ты меня подловил… — Это нечестно, Цуна! — Такеши заметно запаниковал. — Я долго собирался с мыслями, как тебе признаться, но ты так холодна была… Ну… До сегодня… Я боялся, что мне ничего не грозит! А сегодня… Всё так удачно!.. Чё-е-е-ерт! Такеши действительно расстроился. Ему было больше не весело. Я принесла боль любимому человеку. Но… Я была даже счастлива, что ему так больно. Меня так любят… Если выберусь из этой петли, то меня будет ждать безграничное счастье. — Эй, Такеши, — позвала я, заключая его лицо в ладони, — хочешь меня поцеловать? — Ты жестока, Цуна… — кладя свои ладони поверх моих, сообщает мне совершенно очевидную вещь Такеши. — Но да, я хочу. Очень-очень. И я тоже очень хочу ощутить твои губы, Такеши. Подари мне немножечко энергии и позитива перед тем, как я умру. Наши лица были настолько близко, что мы почти сталкивались носами. Наши губы соприкоснулись сперва несмело, невинно. Почти невесомо. Но мы смелели. Поцелуй углубился. Я обвила шею Такеши руками, чувствуя, насколько у него широкие грудь и плечи. Разорвав поцелуй, мы смущённо потупились. Я коснулась своих губ пальцами, чувствуя, как те заметно припухли. Они горели. Самый счастливый день в моей жизни. Я запомню его. Когда я попыталась выпутаться из объятий Такеши, чтобы покинуть его, он не разжал рук. — Я буду до последнего с тобой! — он был непреклонен. Обнимая Такеши, положив ему подбородок на плечо, я ждала своей (нашей?) кончины, готовая принять этот грех на душу. Грехом больше, грехом меньше. Ну и что? 18:30. Ничего не произошло. 18:36. Я была всё ещё жива. 18:49. Всё в порядке. 18:58. Жива. 19:00… — Может, всё тебе приснилось? — с затаённой надеждой спрашивает у меня Такеши, но я молчу, понимая, что так не бывает. Я поймана в петлю. Мне это не приснилось. 19:05. 19:07. 19:15. 19:22… И тут моему сердцу становится больно. Колкая, отвратительная боль, точно сердце протыкают насквозь. Оно разрывается на части. Меня сводит судорогой. Больно, так больно… — Цуна! Цуна, ты… Я в последний раз впиваюсь пальцами в плечи Такеши, а затем у меня не остаётся сил. Изо рта струится кровь. Я пытаюсь прошептать Такеши, что он мне очень нравится, но глаза застилает тёмная пелена, и я теряю связь с реальностью. Всё становится черным-черно.