Забытый подарок

1. Лорена расстегнула крупные золотые пуговицы на когда-то белой, а теперь серо-черной, местами прожженной мантии с вышитым на груди знаком ордена Света — свечой в круге. Со стоном удовольствия избавилась от корсета, переступила через упавшие под ноги юбки, стянула через голову рубашку. Щелчком пальцев зажгла светильники, так, чтобы не приходилось щуриться, присела на бортик мраморной ванны. Она любила свою работу. И любила возвращаться с работы домой, в скрытый под сенью трех раскидистых дубов особняк почти в центре столицы Виннетского княжества. Любила приходить, нырять в ванну, смывать с себя грязь, усталость, неуверенность, чтобы потом прийти к мужу и спрятаться в его объятиях от всего мира. Она погрузилась в теплую пенную воду с головой, провела рукой по груди, чувствуя, как отзывается тело. Вздохнула полной грудью, и вода всколыхнулась, лаская узкие плечи. Лорена представила, будто не вода это прикасается к ней, а Эжен. Эта игра всегда волновала ее, сокровенная и странная фантазия, о которой не знал никто, даже муж. Где-то там, за пределами теплого мирка ванной комнаты он ждал ее, занимаясь повседневными делами, перешучиваясь с прислугой, читая газеты, по рассеянности намазывая на хлеб сметанную маску для лица, и в то же время он был с ней, был в ней, заполняя Лорену всю, без остатка, не оставляя ни малейшего зазора для страхов, горя, мыслей о чем-то плохом. Эжен был ее океаном, а она — лишь частью его, волной, быстрой рыбкой, неторопливой медузой, лунным отблеском на глади воды. Она была его частью, а он ее… И существовать друг без друга они не могли. Лорена вышла из ванны, укутавшись в пушистый, как облако, халат, взглянула на часы — одиннадцать вечера, экономка давно ушла. На кухне, за закрытой дверью, пробиваясь сквозь витраж, горел свет. Лорена остановилась на пороге, тронула поясок халата, думая о том, как она сейчас выйдет на свет обнаженная и прекрасная. Мужской голос за дверью сказал: — И все же неправильно ты, Эжен, вектора накладываешь. Как левое ухо правой рукой чешешь. Эжен ответил: — Мне так удобнее. Тут в Виннетте не много встретишь мастеров старой школы. После того как был разрушен дом Снов. Оба вздохнули, отдавая дань памяти разрушенной в войну семинарии при ордене Тьмы. Лорена отошла от двери, прыснув в кулачок. Подстегнутое воображение рисовало ей картины одну нелепее другой: собственный вопль, там, в круге света на кухне, попытку прикрыться букетом из вазы. Эжена, сдергивающего со стола скатерть. Она прошла в спальню, присела на подоконник, прижимаясь теплой спиной к холодному стеклу, улыбнулась своим мыслям, представляя лицо Эжена с сурово насупленными бровями. Скинула халат, тряхнула рыжими кудрями, оттенявшими нежную смуглую кожу. Взглянула на себя в огромное зеркало, прикоснулась к ямочке на щеке, не удержалась, шепнула: — Хороша… Взгляд ее упал на секретер в углу, и тень непонимания и страха пробежала по лицу. Лорена накинула легкое шелковое платье с запахом, быстрым шагом преодолела полкомнаты, остановилась, коснувшись пальцами столешницы секретера. Дневника на месте не было. Эжен всегда оставлял его здесь, под защитой чар, это было незыблемо, как рассвет и закат, как то, что вода мокрая, а воздухом можно дышать. Он хранил его здесь, этот был первый предмет, на который падал его взгляд при пробуждении. Потому что здесь, в этом дневнике он записывал все свои мысли, этот дневник был его памятью… Ибо, засыпая, муж память терял и просыпался вновь в липком кошмаре пятилетней давности, в плену, из которого вышел обремененный ревматизмом и тем, что маги Разума назвали антероградной амнезией. Лорена так и не узнала, что именно произошло с ним тогда, когда память Эжена дала сбой. Что так отчаянно он пожелал забыть, что и вовсе перестал запоминать события? Она встретила его после долгой разлуки уже таким, в лагере для освобожденных из плена. Лорену он, конечно, узнал — они были знакомы еще до войны. Но каждое утро он просыпался, помня только холодное сырое утро в клетушке старого замка, куда светлые свозили пленных. Она выбежала в коридор, не стала тратить время на спуск по лестнице со второго этажа, где располагались спальня и гардеробная, просто перемахнула через перила, мягко приземлилась на ковер в холле, ткань платья обвилась вокруг ног. На кухне снова послышался смех. Лорена распахнула дверь и застыла: на столе, мерцая, стояла шкатулка для проигрывания кристаллов записи. Над ней висели в воздухе две полупрозрачные фигуры — Эжен и его друг, приехавший ненадолго из залечивавшей послевоенные раны Астурии. Мужчины сидели за этим самым столом и беззаботно болтали о магии. Издалека слышался смех самой Лорены. Она помнила эту запись. В тот день, год назад, она сидела вместе ними, держа в руках «глазок» — мехомагический аппарат для запечатления картинки и звука на кристалл. Полупрозрачный Эжен обернулся к настоящей Лорене, стоящей в дверях, сказал, просто и серьезно: — Я люблю тебя. Это я всегда буду помнить. Лорена раздраженно хлопнула себя по бедру. — Сбежал. Вот гад. Она опустилась на стул, оперлась локтями о столешницу, зло посмотрела на свою полупрозрачную копию, усевшуюся на колени к своему тогда еще жениху. Оставленный на подоконнике «глазок» чуть наклонился, делая изображение непропорциональным. Полупрозрачная Лорена ласково убрала светлые, начавшие отрастать волосы Эжена за уши, он поймал ее руку, прикоснулся губами к запястью, украшенному венчальным браслетом. Настоящая Лорена перевела взгляд на свою руку, провела пальцем по обнаженной коже — она сняла браслет перед ванной. Потом усмехнулась. Не в первый раз Эжен сбегал. От самого себя, от своих страхов, от выдуманной опасности, которая якобы от него исходит. 2. {Два года назад.} Эжен син’Эриад, темный маг, мастер некромантии, мастер боевой магии, и прочее, и прочее, и прочее, уже месяц не мог найти работу. Точнее мог, но идти разбираться со снежницами, нежитью мелкой, и неразумной, но очень прыткой, при ноющих от холода костях в местах многочисленных переломов, было глупо. Между тем приближался праздник середины Зимы, а морковь с капустой уже изрядно надоели. И — что особенно отвратительно, — утепленная роба перестала греть, и даже профессионально наложенные заклинания ничем не помогали. Если еще и сапоги протекать начнут… Перед магом было два пути — обратиться за помощью в Орден Тьмы, и получив вспомоществование, быть своим собратьям должным, или возвращаться назад, в Орнеттское княжество. Там после войны темных магов днем с огнем не найдешь, а нежить жиреет. При мысли об огне, с которым ищут темных магов, Эжен передернул плечами. Он на костер попадал, ему не понравилось. Но и тут, в Винетте не жизнь. Куда ему податься со своей дырявой памятью, и ноющими костями? Разве что в «Оринду», магические кристаллы заряжать… Он передернул плечами, засунул руки в карманы и оглянулся. Люди шли мимо по освещенной праздничными огнями улице, у каждого второго — испуганное и растерянное выражение лица. Эжен, казалось, видел как в головах вертятся шестеренки, каждая из которых подписана: «подарки», «несделанная работа», «купить», «купить» «отыскать», «доделать». Это при полном отсутствии способностей к магии разума… У самого Эжена таких мыслей не возникало. Его шестеренки давно проржавели и двигались с неохотой. В данный момент они, сделав явственное усилие, заскрипели, провернулись, и маг обнаружил что стоит и пялится на празнично украшенную лентами и еловыми шишками дверь, ведущую, судя по всему в паб, созданный в северно-астурийском стиле. Ничего удивительно — эмигарнатами из Астурии в Винетте хоть мостовую мости. Дверь отворилась, немолодой мужчина вывалился на снег, обдавая Эжена ароматом глювайна и жаренных над очагом сосисок. Живот, набитый с утра проклятой капустой, предательски заурчал. Срочно захотелось горячего красного вина с пряностями. — Ненавижу! — сказал Эжен, ни к кому не обращаясь, и не конкретизируя, что или кого именно он ненавидит. И поймал закрывающуюся дверь. Внутри было тепло, даже жарко. Эжен занял место у широкого окна, с тайным злорадством, от которого ему самому становилось смешно, наблюдал, как спешат куда-то люди. Виннетская зима, не столько холодная, сколько сырая, не могла порадовать снегом, скрипящим под ногами. Любой снег превращался в слякоть. Наконец принесли глювайн, к нему — жаркое. Эжен сделал глоток — вино полусухое, некрепкое, многовато перца. Если прикрыть глаза, подумалось ему, можно вспомнить беззаботные времена учебы. Напротив семинарии темных, так назывпемого называемого дома Снов был почти такой же паб. С севера Астурии происходило больше всего однокашников — там ветра из Бездны дуют сильнее, побуждают к открытию в людях темный дар. Если прикрыть глаза можно представить, что они тут: и Ганс, толстый, как колбаса, которую ему присылал иногда отец-мясник, и Адалвалф, обедневший аристократ с изысканными манерами, умеющий разбираться в винах, и вечно сидящий на мели, и Аллистер, по прозвищу Мышонок, крестьянский мальчишка, скромный, молчаливый, с кожей нежной и белой, с пушистыми ресницами. Его иногда принимали за девушку… Их тени, вызванные не даром некроманта, а лишь памятью, сидели рядом с Эженом, может быть что-то говорили, только он их не слышал. Если не открывать глаз, можно подумать, что он все еще подающий надежды студент, а не нищий маг, слишком гордый чтобы принимать подачки, и слишком больной, чтобы полноценно работать… Можно подумать что все еще впереди, что он запомнит этот день, как запоминают обычно люди, чуть смазанным, и нечетким, но запомнит, а не проснётся завтра снова, трясясь от страха, в ожидании что вот -вот скрипнет решетчатая дверь, ведущая в его камеру… Она скрипнула, конечно скрипнула и открылась, но что там было дальше? Почему он этого не помнит? Как не помнит и следующих двух лет… Как не запомнит и этот день. — Простите, у вас не занято? — услышал он над головой мелодичный женский голос. Тени прошлого расступились, уступая место красавице в беличьей шубке. Эжен поднял голову, всматриваясь в смутно знакомое лицо. Потом его осенило: — Лорена? Она тряхнула яркими локонами, сверкнула белыми зубами, села напротив, качнулся висевший на груди знак ордена Света — горящая свеча в круге. — Узнал? — слегка удивилась она. — Узнал. С тобой я был знаком еще до того, как шестеренки в моей голове заржавели и дали собой, — усмехнулся Эжен. 3. Снег холодил босые ноги. Лорена не знала что делать. Выбежала на дорогу, готовая лететь, мчаться, искать следы... Следов не было. Куда бежать, у кого просить помощи? У отца, у посольств Астурии и Орнетты? Или... если он ушел, то так и надо? Зачем держать его, если он не хочет, не хочет и не может здесь оставаться? Снег падал, поддерживать с помощью магии температурау тела становилось все сложнее, и Лорена вернулась в дом. Снег плавился под ее ногами, тонкий шелк промок, стал тяжелым, холодным. Давно она не чувствовала себя такой беспомощной дурой. У Лорены ведь было все. Всегда было все, у дочери светлого лорда, наместника магистра ордена Света в Орнетте, бывшей провинции Астурийской империи, ныне - самостоятельного государства, получившего независимость без кровопролития, под шумок, пока империя была охвачена гражданской войной. Во время одного из перемирий, того, что позже историки назвали "второй волной", отец отправил ее в Астурию, колыбель магии, как ни крути... Она проходила обучение в семинарии дома Света. Потом, когда война стала снова набирать обороты, но осталась при отце, в штабе, делала какую то ненужную, бессмысленную работу. Отец верил в победу, и Лорена вслед за ним прошла от триумфального боя за столицу до отчаянного бегства к Двум Сестрам, крепости на севере страны. И очнулась от полусна растерянности и непонимания того что делать и как быть в день окончания войны. Стояла у окна небольшого домика, занятого людьми отца, смотрела как падает на город серый пепел. То, что осталось от великой Армии Мертвых, которую вел полководец некромантов по прозвищу Проклятый. И которую он уничтожил. Для того, чтобы дать хрупкому миру меж светом и тьмой еще один шанс... Мир мог бы стать продолжением бездны, голодной и безумной, полной боли, но они сумели вовремя остановиться. В сердце бывшей империи война прекратилась, в бывших провинциях, в том числе и в родной Орнетте, все только началось. Месяца через два Лорена стала добровольцем объединенной миротворческой армии, целительницей в отряде, состоявшем из магов всех четырех орденов - Света, Тьмы, Разума и Природы. Отец бушевал, грозился лишить ее наследства и покровительства, но Лорена чувствовала, что должна исправить ту несправедливость, что была причинена миру, в том числе и ее отцом. Орнетское княжество - небольшой пятак земли на юге Астурии, географический центр Эуропы. Здесь нежить достаточно смирна и не опасна, а потому мысль о том, что некроманты, борющиеся против нее так же нужны, как природники, разумники и светлые, тяжело доходила до князя и его присных. Темные здесь были истреблены под корень. Те, кто сумел уехать, возвращаться отказывались. Это было неудивительно. При всем вспыльчивом, резком нраве и страсти к разжиганию конфликтов темные - не самоубийцы. Эжена она увидела уже после освобождения из плена. Он бродил по госпиталю потерянный и уставший, каждый день заново удивлявшийся чистой постели, еде, огромному окну в палате, у которого стоял часами. И всегда вздрагивал, когда слышал за спиной скрип двери. Жизнь его приходила в норму примерно к полудню, когда он снова был готов примириться с переменами. Он постоянно делал записи в маленькой записной книжке, и переносил самое важное вечером в зачарованный дневник. Чтобы с утра, проснувшись на восходе солнца снова испытать удушающий страх плена, потом облегчение и удивление тому, что для человека должно быть естественным доступным минимумом, как всегда, казалось Лорене, возможно слишком наивной последовательнице гуманизма. И каждый день он удивлялся тому, что и она здесь. В последний раз они виделись в Астурии, во время перемирия, на светском приеме. Перед тем, как Эжен вернулся назад, в Орнетту, отрабатывать деньги вложенные княжеской казной в его обучение. Сам он был сиротой, формально усыновленным родом торговцев пряностями. Это избавляло их от какой-то части налогов. Они часто и подолгу беседовали, вспоминали юность, те времена, когда они встречались иногда почти тайком, чтобы просто поболтать на родном языке. Иногда Эжен, оказавшийся знатоком точных наук, помогал ей с решением задач по мехомагии, а Лорена в ответ объясняла ему тонкости этикета. Теперь они часто вспоминали то беззаботное время, погибших и пропавших без вести друзей. Потом, поняв, что ему всю жизнь придется вот так вот читать каждый день с одной и той же точки, Эжен начал озлабливаться. Искренняя радость от того, что война закончилась, что над ним больше не висит опасность быть убитым, сменилась угрюмостью и раздражительностью. Записей в дневнике становилось больше и больше, и Эжен стал понимать, что всю оставшуюся жизнь ему придется зависеть от куска бумаги, и того, что именно он запишет в него. Из одного из самых приятных пациентов госпиталя он превратился в самого противного, вечно пребывающего в скверном настроении. Лорена могла быть хорошим другом, но была отвратительной сиделкой. Ей не хватало терпимости и принятия. Она готова была давать поддержку, но ждала того же и ответ. По крайней мере от Эжена. Но он сейчас не был готов как-либо отвечать на чужие чувства. Пока Лорена укрывала его одеялом своей дружбы, а сама оставалась мерзнуть и вечно так продолжаться не могло. Она стала отдаляться от Эжена. Это отдаление он, зная, сколько они времени проводили прежде вместе, воспринял как предательство. Однажды он собрал свои немногочисленные вещи, и просто ушел из госпиталя, помочь ему там все равно не могли. Ему полагались выплаты и компенсации делавшие его если не богачом, то достаточно обеспеченным человеком. Но к своему счету в банке он не притронулся, хотя нужные сведения у него точно были, об этом работники госпиталя позаботились. Лорена чихнула, и почувствовала, что у нее свербит в носу и слезятся глаза. Видимо, зря она стояла в снегу столько времени. Даже подстегнутая магией способность сопротивляться болезням может дать сбой. Она вернулась на кухню, растерянно прошлась вдоль кухонного стола в поисках кристаллов для розжига печи, потом хлопнула себя по лбу. Тоже, хозяйка нашлась! Дипломированный маг! Небольшое усилие воли, и печь весело загудела, обдавая лицо ровным жаром. Лорена водрузила чайник на каменную плиту поверх печи, вернулась в ванную комнату за своим брачным браслетом. В нем был скрыт небольшой секрет. Лорена провела пальцем по поверхности, надавила на один из полудрагоценных камней. Он с щелканьем отошел в сторону. В появившееся углубление Лорена вставила магический кристалл, и провела над браслетом рукой, активируя вложенные заклятия. Итак... судя по показателям Эжен спокоен, не спит, давление в норме, самочувствие тоже. Двигается с одинаковой скоростью. Идет? Нет, достаточно быстро, и не бежит, судя по ровному пульсу. Едет в самоходе? Похоже на то. Куда же он едет? Засвистел чайник, Лорена заварила противопростудный сбор, без всякого желания выпила его, поднялась в спальню. Вещи, выглаженные и разложенные стараниями экономки ровными стопочками, лежали на своих местах. Эжен ушел в теплой одежде, перчатках и хороших ботинках. Отлично. Она достала его домашнюю рубашку, накинула поверх домашнего платья, и легла в постель. "Как кошка, которая ждет хозяина", - подумала она, засыпая. 3. Лорена молча улыбалась, Эжен меланхолично жевал жаркое, исподлобья поглядывая на него. Он ждал и боялся каких-нибудь вопросов о том, как ему живется. Судя по записям дневников жилось ему нормально. Немногочисленные знакомые, с которыми он поддерживал отношения, ссужали его то деньгами, то работой, а бакалейщик из лавки напротив дома открыл ему кредит. Откровенно говоря, можно было жить и лучше, если бы не проблемы с памятью и собственный скверный нрав. Лорена с интересом посмотрела на жаркое. — Будешь? — кивнул он на тарелку. Светлая заколебалась. — Разве что один кусочек… Просто попробовать. Обычно вечером я не ем. Эжен подозвал подавальщика, спросил еще одну вилку, придвинул тарелку к Лорене. — Приятного аппетита. — А ты? Он откинулся на спинку скамьи, вертя свою вилку в руках. — А я хочу угостить красивую девушку обедом. Лорена фыркнула. — Сядь нормально! Неужто я плохо тебя учила? — Отчего же… На приеме у князя я не выглядел плебеем… На том, с которого меня забрали. Лорена дернулась как от пощечины. Эжену стало неприятно. — Прости, — сказал он, потирая пальцем бровь. Заболела голова. — Я говорю глупости. Она натянуто улыбнулась. У очага собрались музыканты, негромко переговариваясь стали расставлять инструменты, две девушки, брюнетка и блондинка в традиционных астурийских платьях, с рунами на подоле и рукавах, расправляли веера-вейлы. — В общем я устроился неплохо, — медленно проговорил Эжен, отвечая на невысказанный вопрос. — В городе не теряюсь, обеспечиваю себя сам. Единственно что поражает — цены. Не помню, чтобы какая-нибудь брюква так дорого стоила… — Земледельческие области очень сильно пострадали, и… — Лорена осеклась. — - Почему ты не пользуешься своим счетом в банке? Там хватит на безбедную жизнь. И на брюкву в том числе, как ты только ее ешь? — А ты все еще давишься вареным луком? Она всплеснула руками. — Какой ты… злопамятный. Когда это было. Я с тех пор немного выросла. — Я не злопамятный. Я просто все записываю. Эжен извлек из кармана небольшой блокнот в черном кожаном переплете. Провел рукой по обложке, сказал: — Элис, просыпайся, лентяйка! Обложка неуловимо изменилась, становясь похожим на человеческое, предположительно женское лицо. Белые глаза уставились на Эжена. — Хозяин, — проскрипела она. — Энергии мало, наполни кристалл. — Обжора, — возмутился маг. — Ты же с полудня в спящем режиме! Обложка прикрыла глаза. — Я обновлялась, — с чувством собственного достоинства произнесла она. — Теперь у меня есть карты пригородов и ханьско-винетский краткий словарь. — Чем ты забиваешь свою… нашу память? Верну мастеру, дурацкая книжка! Книга прищурилась. — Ай, ай, как некрасиво хозяин! Что о вас подумают… — Иди спать, — проворчал Эжен, бросая книгу на стол — Кристалл зарядите, хозяин, — взмолилась та. Он вздохнул, сложил пальцы щепотью, дотронулся до корешка, на котором тускло мерцал кристалл размером с ноготь мизинца. Минуту спустя он засиял ярче. — Этим я подрабатываю иногда — пояснил он Лорене. — Заряжаю кристаллы. Чуть дешевле, чем это сделали бы в «Оринде». — Почему же сам не работаешь на них? — спросила Лорена. Как и все орденские маги против «Оринды» и ее кустарной магии она была предубеждена. — Благодарность моя не имеет границ, хозяин… — довольно прищурившись, сказала книга. — Одно дело зарядить иной раз десяток кристаллов, другое — целый день только этим и заниматься. От такой работы тупеют быстро. А я и так, по известным тебе причинам туп в первой половине дня. Книга всхрапнула. Эжен глянул на нее, и убрал во внутренний карман мантии. Музыканты и танцовщицы у камина наконец разобрались со своим инвентарем. Девушки закружились в танце под неспешную музыку, скорее словенскую, чем астурийскую. Лорена обернулась посмотреть, похвалилась : — Не то хоровод, не то вариация на тему. — Главное, чтоб не пели, — поморщился Эжен. — Замечательная у тебя книжка, — сказала Лорена. — Откуда? — Она не так хороша, — отмахнулся он. — Мозгов не на грош, одна имитация. Но она довольно полезна. По крайней мере, с ней я не потеряюсь. И собеседник, какой никакой. Я с ней даже пью иногда. Некоторые записи она делает самостоятельно — например о местах, где я был в течение дня. Лорена заинтересованно кивнула. — Ах да, — хлопнул себя по лбу Эжен. — Если к мастеру, изготовившему книгу от меня придет человек с заказом, мне заплатят десятую часть… Вещь не дешевая, скажу я тебе. — И как? Маг пожал плечами. — Иногда перепадает. Но я не уверен, что это просто по доброте душевной. Я спас его однажды от довольно неприятной нежити психосоматического генеза. К магам разума они так и липнут. Лорена покачала головой. — Ты слишком мнителен. Люди вокруг не сосредоточены только на том, чтобы обеспечить тебя деньгами. — Может быть. Он тоже так говорит. Музыканты все-таки запели. Лорена и Эжен синхронно поморщились. — Красотка, эй налей вина, налей вина налей вина… — надрывался бард. Захмелевшие посетители пристукивали по столам и притопывали. — К тебе или ко мне? — спросила Лорена. В полутьме сверкнули ее глаза. — Ко мне, — выдохнул Эжен. 4. Эжен долго звенел ключами у входной двери, мучительно пытаясь вспомнить, в каком виде он оставил утром комнаты. Судя по дневнику, он привык убирать каждый вечер все вещи по местам, чтобы избегать поутру лишних раздражителей. Сегодня он вышел из дома рано — невнятная тоска не давала ему сидеть дома. Кошки скребли на душе особенно сильно. Наконец он совладал с замками, и распахнул перед Лореной дверь. Она вошла в полутемную прихожую, щелкнула пальцами, зажигая осветительные шары, гроздью висящие на стене. Эжен окинул взглядом квадратное помещение, утром он не успел запомнить, как оно выглядит. Зеркало в патине, стены — голый кирпич, два кресла, между ними вешалка. На одно из кресел Лорена сбросила беличью шубку, на другое — шляпку с брошкой в виде осеннего кленового листа. Брошь явно вышла из рук мага из ордена разума — магически наполненные кристаллы особенным блеском играют в искусственном свете шаров. Красный в центре — защищает владелицу от случайного сглаза. Насчет остальных Эжен не уверен — в чарах разумников он не силен. Лорена подошла к зеркалу, оправила ладно сидящее на фигуре белое платье, едва тронула упругие локоны, обрамлявшие лицо. — Куда идти? — Спросила она, кивая на две закрытые двери. Эжен задумался. — За одной дверью спальня, за другой гостиная. Вероятно за этой, — он указал на правую. Потом подумал, и указал на левую, — или за этой. — И все? — поразилась Лорена. — Тебе хватает двух комнат? Он скрестил руки на груди и привалился к стене. — Я и за эти две комнаты плачу по полтора золотых в неделю. — Ну это вполне дешево, — ответила Лорена, и подошла к одной из дверей. — А где… — Удобства во дворе, — ответил Эжен. — В спальне есть умывальник. Что же до цены… я и так почти каждое утро поражаюсь ценам. Одна капуста радует — всегда стабильные три медяка. Лорена наобум открыла дверь — за ней оказалась спальня. С кроватью под балдахином, ковром на полу, и портретами двух магистров на стене. У темного из глазницы торчал кинжал. Светлому Эжен старательно и неумело пририсовал пушистые усы. И перерезаное горло. — Не любишь ты наше высокое начальство, — усмехнулась Лорена. Эжен, заглянув ей через плечо тоже хмыкнул. — За что их любить? За развязанную войну? — Справедливости ради, оба стали магистрами уже после окончания военных действий, — Лорена, взялась закостяную рукоятку, и уперевшись левой рукой в стену раскачав и приложив силу, вытащила из глазницы темного кинжал. — Но все это время оба были в совете лордов, — не согласился Эжен и отобрал у Лорены оружие. — Отойди! Она послушалась. Кинжал со свистом впился в доселе неповрежденную глазницу темного магистра. Лорена хлопнула в ладоши. — Дай я тоже попробую. Чтобы было честно, ты будешь целиться в своего магистра, а я в своего. Эжен протянул ей второй кинжал. Потом они пили вино, подогретое, даже с какими-то травами, теми, что нашлись в Эженовых запасах. Потом танцевали и пели, не лучше певцов из паба, от которых они сбежали, зато с чувством и удовольствием. Потом играли в «Битвы магов» — у Эжена нашлась потрепанная колода. А потом неожиданно и закономерно оказались в постели. Лорена избавилась от своего белого платья, оставшись в рубашке и в чем-то кружевном, открывавшим мягкие округлые колени, с желтоватым синяком и ссадиной на левом. Эжен провел по нему пальцем, потом губами. Кожа была нежной и шелковистой. — Откуда ссадина? — спросил он, двигая ладонь от колена выше и выше, растворяясь в нежной теплоте ее тела. Лорена потянула его за руку, Эжен лег на спину и увлек ее за собой. — С работы. Я… сейчас в смешанном отряде, защищаю мир от нечисти. Эжен хотел что-то спросить, но Лорена отвлекла его самым приятным образом, оказавшись сверху. Эжен прижал ее к себе и поцеловал со страстью, с настойчивостью, удивившей его самого. Пальцы запутались в ее локонах, а разум в ее глазах. — У тебя давно не было женщины? — шепчут вишневые губы. — Я не помню, — ответил он, освобождая небольшие, аккуратные груди из батистового плена. — Ты ничего не помнишь, Эжен. — Отчего же, — ответил он, чувствуя, как разгорается в теле костер. — Я помню тебя, Лорена. Мне этого достаточно. Лорена выгибается, гладит его плечи, грудь, лицо, вглядывается в него, будто что-то ищет. И находит. Эжен смотрит на потолок, на надпись, которую видит каждый день, открывая глаза. «Ты в безопасности. Война закончена». Он снова об этом забудет завтра. Но его руки будут помнить. И то, что выше разума, глубже него, будет помнить шелковистую кожу Лорены, аромат ее волос, пьянящую глубину ее глаз, расширенные в момент высшего наслаждения зрачки. 5. Рассвет они встречали стоя в обнимку у окна в гостиной. Наблюдали за тем, как толстый, дымчато-серый соседский кот проваливается по пузо в подтаявший снег, барахтается, выныривает, и продолжает упрямо двигаться вперед к мусорной куче под навесом, где никого не боясь шныряют две крысы. Где-то за стенкой заплакал ребенок. Зазвенел, проезжая мимо невидимый, скрытый от глаз домами и заборами рельсовый самоход, работающий на пару, потом вышел из черного хода немолодой лысоватый мужчина, с бородкоой клинышком, в черном пальто. Он сделал несколько энергичных движений, разминаясь, шуганул крыс, и пролез через дыру в заборе. Направился, надо думать на службу кратчайшим путем - неподалеку от дома находилась небольшая фабрика. Над ней возвышалась дымящая вечно труба, портившая Эжену вид из окна. - Нам стоит выпить кофе, чтобы взбодриться, - сказала Лорена, кладя голову на плечо Эжену. — У меня нет кофе. Но есть кое-что, бодрящее не хуже. Лорена подняла голову, подозрительно на него посмотрела: — Не какая-нибудь гадость, вроде звездной пыли или черной травы? Он рассмеялся: — Ну что ты! Конечно нет. Всего лишь бодрящий сбор. Я стараюсь спать меньше. Раз в двое-трое суток. Это позволяет мне не теряться уж совсем в мире, брать работу,которую не выполнить за день. — Это вредно, - заметила Лорена. - Да,- кивнул Эжен. - Недосып плохо на меня влияет. Снадобья влияющие на работв мозга - тоже. Становлюсь отвратительным брюзгой. Впрочем и спросонья не лучший собеседник. — Ты ведь понимаешь, что мне все равно? Сколько бы ты не поворачивал товар.... не лицом, конечно, а совсем наоборот, я все равно тебя люблю. Он стукнул себя по нагрудному карману, в котором лежала записная книжка. — Ты слышала, Элис? Записала? Лорена сен'Крайнор любит меня, - книжка отчетливо всхрапнула и зашуршала страницами. - Ну же! Притворись что у тебя есть искусственный разум, или его зачатки. — Пишу, я,пишу! - проворчала она. — Говори внятно хозяин, не то опять на ошибки ругаться будешь. И кристалл заряди. Эжен в сердцах топнул ногой. — Да как ты магию жрать успеваешь в таких количествах? — Да я просто в "мечи и щиты" сама с собой играла! Хозяин... Ты меня бросил.... между прочим на пол. Попал листы. Променял меня на создание из плоти и крови... А как же наши клятвы. - Не мели чушь, - процедил Эжен, доставая записную книжку из кармана, и дотрагиваясь до потускневшего кристалла на корешке. Лорена закрыла лицо руками, давясь собственным смехом. — Пожалуй, уберу этой дурочке чувство юмора и разговорчивость тоже понижу. Элис испуганно зашелестела страницами. — Не трогайте настройки личности хозяин! Я же уникальна и вообще... - Оставь ее, - попросила Лорена, справившись со смехом. — Чудесная девочка. — Женская солидарность, я так полагаю? - усмехнулся Эжен. — В какой то мере. Лорена прошлась по комнате провела рукой по толстому слою пыли на комоде, лемостративнопокрутила испачканным пальцем у носа Эжена. Он, прислонившись к подоконнику, скрестив руки на груди, насмешливо следил за ней, изучая собственную гостиную, которую не помнил. Мебель явно досталась ему подержанной и за копейки. А к комоду явно применялась темная магия для упокоения нежити. Вероятно в нпмзавелся либ "бедный родственник" - нечисть, медленно убивающая одного члена семьи за другим, одновременно притворяясь каким-нибудь дряхлым и больным двухсотлетним дедом, либо игруля - нечисть, примеряющая ра себя маски детских кошмаров. Очевидно клиенты не рискнули оставлять у себя проклятую вещь и отдали ее избавившему дом от порождения бездны некроманту. Ни один предмет мебели не подходил к другому ни по материалу, ни по цвету или стилю, но все они были исключительно удобны. Лорена решила перевести тему с пыли - которой и сама не умела справляться, - наболе животрепещущую: — Я хочу поспорить с тобой о твоей памяти. — Не вижу смысла говорить о том, чего нет, - буркнул Эжен, пересекая комнату и направляясь к небольшому алькову,в котором за ширмой находилось что то вроде кухни - холодильный ящик, горячий камень, и две полки с приправами и посудой. Из крана в спальне вода текла с привкусом ржавчины, потому питьевую воду приходилось покупать. Растапливать грязный виннетский снег Эжен не рисковал. Лорена сделала вид, будто не заметила, что Эжен не хочет об этом говорить. — Я консультировалась с ведущими целителями из всех четырех домов. — Вряд ли за два года на небосводе магической медицины взошли новые звезды. Я читал в своих записях, что на меня посмотрели все, кто хоть что-то смыслит в работе мозга. — Есть еще Дом Слез… это… — Я знаю, что это. Лучше без памяти, но на свободе, чем в клетке, но с ней. — Все-то ты знаешь, — проворчала Лорена. Эден радостно закивал, разливая приготовившееся кофе по чашкам. — Разумеется. Кое-какие истины я вытатуировал у себя на руке, а какие-то — вписал на титульную страницу Элис. Элис, что там у тебя по дому Слез? — Это крупнейший магический госпиталь и некий аналог дома призрения для магов и жертв магических войн, неспособных полноценно жить за пределами аномальном магической зоны, возникшей на месте посоедней битвы - прошуршала Элис из кармана. Лорена обняла его за плечи, прижалась щекой к напряженной спине. — Я была бы там с тобой… кем угодно… Сиделкой, уборщицей, но с тобой. Мой дом там, где ты. Эжен обернулся, вручил ей кофе. — Всю жизнь просидеть вот так, за стенами? Бесполезным куском… — Там очень красиво… — тихо сказала Лорена. — Все поле Пепла вокруг дома Слез покрыто цветами. — Еще бы, — проворчал Эжен, отпивая уже немного остывшее кофе из фаянсовой кружки. — На том удобрении, что осталось от самой масштабной битвы в истории… — У тех кто там лежит, не осталось могил. Маги-природники изготовили слепки ладоней из гипса, а внутри них — семена цветов. И все они прижились и расцвели. — Это очень по-светлому… Эжен приложил ладонь ко лбу, сказал тихо, не в силах скрывать отчаяние. — Одного не пойму… За что так с нами? Да, есть роли темных и преступники, и уроды, и властолюбцы. А среди светлых их нет? Среди разумников? Природников? На руках большинства из наших не было крови людей. На моих… нет вру. Я выбил зуб в драке одному будущему адвокатишке. Мы тогда стенка на стенку со студентами пошли, без магии. Мышонок еще тогда… Он прервал сам себя. — Прошлое видится мне все более и более отчетливо. Иногда слишком отчетливо. Будто бы в противовес тем годам, которых я не помню. Впрочем, говорят, меньше знаешь — позже поседеешь. Он взъерошил короткие и светлые от природы волосы. В них седина не была заметна. Лорена вздохнула, оглянулась в поисках чего-нибудь, на что можно перевести разговор. Моставила маленькую кружечку из фаянса на стол, взяла в руки лежащие на бюро листы. Эжен наблюдал за ней прищурившись. — О, что это? — с преувеличенным энтузиазмом спросила Лорена, листая небрежно подшитые листы разного размера. — Элис, что это? Извлеченная на свет записная книжка моргала и щурилась. Затем, наконец изрекла: — А это вы, хозяин книгу пишите. Эжен опешил. — Прости Элис, что-что делаю? — Более полная информация на страницах двадцать пять, двадцать восемь, тридцать четыре, с сорок второй по сорок шестую… — Хозяин и Хозяйка, как же это неудобно, — провобормотал Эжен, листая записную книжку. Брови его от удивления вздымались все выше и выше. Он несколько раз недоверчиво хмыкнул. — Каждый день узнаю о себе что-то новое и неожиданное. — Вы очень часто повторяете эту фразу, хозяин. — Не сомневаюсь. Лорена присела на край бюро, с восторгом углубилась в эженовы записи. — Какая прелесть, - воскликнула она и в порыве чувств вскочила со своего неудобного и хлипковатого сидения. — Только послушай! Она принялась декламировать, время от времени поглядывая в листы. — У маленькой шаманки экзамен на носу, нашла она мышонка, подохшего в лесу… Что это? Эжен потянулся к ней. — Покажи! Она увернулась, отбежала подальше, продолжила, дразнясь. — Варила этот череп в осиновой трухе, потом его сушила в чесночной шелухе, читала наговоры… Эжен хлопнул себя по лбу. — Все, понял! Это же севернославеннский способ изготовления рун! Задыхаясь от смеха Лорена спросила: — Но отчего в стихах? Эжен хлопнул записной книжкой об ладонь. — Потому что стихи детям легче запоминать чем длинные и нудные описания из старых как мир книжек. Слава Хозяину и Хозяйке, пишу я их не сам. Есть у меня соавтор, господин О.Й.Луко, молодой поэт и служащий в какой-то конторе по совместительству. Мы познакомились с ним… Эжен запнулся, и снова раскрыл записную книжку. — Я просто в восторге! — заявила Лорена. — Представь: ты, весь суровый и прекрасный, можно даже с боевым посохом, в черной как ночь мантии… становишься на табуреточку и читаешь стихи Зимнему Старцу о том, как правильно потрошить мышей. — Ага, — ответил он, отрываясь от поисков записи о том, как же он познакомился с господином Луко. На Лорену падал свет из окана, скрывая лицо, очерчивая тонкую фигурку мягким светом. — Смешно. Она протянула к нему руки. — Иди ко мне. Он положил записную книжку на бюро, бросил: — До моего прямого приказа отключись. Ничего не записывай. 6. Лорена резко подскочила на кровати, чувствуя как колотится сердце. Бросила взгляд на часы — он проспала может быть минут десять, не больше. А будто бы сутки прошли. Она уткнулась носом в отложной воротник рубашки Эжена, подтянула колени к подбородку. Судя по показателям браслета Эжен куда-то шел. Теперь, судя по скорости, ногами. ну, пусть погуляет, пусть. Ему это надо. Иногда Лорена корила себя за то, что нянчится с ним как заботливая мамочка. Даже нашла с кем ему вместе работать, и приплачивала этим двум молодым магам, чтобы они присматривали за Эженом. Он относился ее инстинктам наседки со снисходительностью — когда замечал. Они не строили никаких планов на будущее, да и было ли оно у них? Только настоящее, перечеркнуто черной полосой теряющегося прошлого. Она помнила все их ночи, все слова, сказанные и нет, и любила, любила, потому, что нельзя было не любить Эжена. Не любить его значило не любить саму себя. Он был ее частью. Она помнила тот день, который они провели в холодных комнатах снимаемых Эженом. Первый из многих дней. Они устроили тогда догонялки, и носились, перепрыгивая через мебель, и Лорена продолжала читать вслух стихи про маленькую шаманку, пока не выучила их наизусть. — Видишь? Как легко запоминается, — шепнул ей на ушко Эжен, поймав в ловушку между массивным шкафом с прислоненной к стене, отвалившейся дверцей и умывальником. — Да, великий мой учитель, — согласилась она, и продолжила. — Разглядывали руну, стучали ей об пол, кидали ее в угли, и терли ею стол… — Не останавливайся, продолжай, — ответил Эжен, опускаясь на колени, нащупывая плотную резинку чулка на бедре. — Я слышал, заучивать стихи наизусть полезно для памяти. — Все выдержала стойко гадательная кость… — продолжала Лорена, и удивленно вскрикнула, перехватив руку Эжена. — Что ты делаешь? — Мешаю тебе сосредотачиваться, — ответил он с самым с самым серьезным видом. — Ну, что там было дальше-то? — Тебе не кажется, что на нас слишком много одежды? — Определенно. Тебе не холодно? — Ты ведь не дашь нам замерзнуть, правда? — Разумеется, — ответил Эжен, подхватывая ее на руки, и задевая плечом шкаф. Прислоненная к не у дверца с противным скрипом сползла на пол. — Зачем мне эта рухлядь? Может быть я на досуге еще и мебель реставрирую? — Или тебе мебелью платят? — подкинула мысль Лорена, вставая на ноги, и возвращая его руку туда, гле она только что была. — Не останавливайся. Будешь хорошим мальчиком, я подарю тебе мамино трюмо. — Слушаюсь и повинуюсь, — ответил он, снова опускаясь на колени. Лорена прислонилась головой к целой пока что дверце шкафа, и наслаждалась тем, как холодная тонкая шкурка чулок сменяется поцелуями, поднимающимся все выше и выше. Как в полусне она спустилась чуть позже на твердый, холодный стол, чувствуя под спиной шуршащую кипу бумаг и холодную окантовку книги в медном переплете. Похоже, на спине останется на какое-то время узор из переплетенных рун. Таким образом Лорена еще не впитывала в себя книжную премудрость… Она изогнулась, пытаясь вытащить книгу из-под спины, но Эжен отвлек ее. Сквозь тонкую сорочку он сжал ее грудь ладонью, коснулся соска пальцем, потом языком. — Книга, — из последних сил шепнула она. Эжен спас ее от надписей на спине. Краем глаза она заметила название «Десять способов…» Что там было дальше, не разобрать. — Как же с тобой хорошо! — шепнула она. — Мой дом там где ты… Ее дом всегда будет там где Эжен. Пока она об этом помнит. Но хватит ли этой памяти на двоих? Лорена снова спустилась вниз, на кухню, беспрестанно чихая, и кутаясь в теплый халат. Заварила отвар, наливая в чалку оглушительно чихнула, и расплескала воду по всему столу. Потом пересматривала изображения с кристаллов. Пикник, прогулка по городу, каток… Они много снимали, стараясь запечатлеть каждое событие, каждое изменение в их отношениях, и часто пересматривали, раз за разом, надеясь, что хоть так что-то да останется в эженовой памяти. Знания все же закреплялись. Лорена переписывалась с ведущими целителями, работающими с разумом и памятью. Ей присылали тесты и упражнения, она в ответ писала отчеты. Эжен и сам замечал, что что-то да меняется — его виннетский стал гораздо увереннее, нужные слова сами просились на язык. И профессиональный рост присутствовал — разучиваемые приемы получались каждый день все лучше и лучше… Для Эжена сами по себе, ведь он не помнил изнуряющих тренировок, гораздо более долгих и нудных, чем они должны быть у обычного взрослого мага с таким уровнем силы. Все это давало Эжену некую почву под ногами, вырвало из болота, в которое он незаметно для себя погружался, живя один. Почему-то вспомнилось, как н в первые уснули вместе, на одной постели, держась за руку. Эжен лежал на спине, так, чтобы проснувшись увидеть надпись на потолке, сделанную светящимися красками. Это был первый из якорей, которым корабль его разума держался в бушующем мире беспамятства и страха. Но Лорена должно быть во сне вертелась, и проснулся он утром уткнувшись ей в висок. И тогда он не испугался, не закричал, как кричал обычно, просыпаясь один — Лорена помнила это по госпиталю… И все свои пять стадий принятия он переносил, держа Лорену за руку гораздо быстрее. Отрицание, гнев, торг, безразличие, принятие… он был готов жить дальше уже к одиннадцати часам утра — против полудня, когда боролся со своим бесконечно птвторяющимся днем в одиночку. Третий час ночи. Где его нечисть носит, в самом деле? На подъездной дорожке слышен самоход. Она услышала скрип снега под его ногами, и не выдержала, выбежала на крыльцо. Эжен смотрел на нее снизу вверх. Улыбался будто бы сам себе. — Лорена, - наконец сказал он — я дурак. — Есть новости посвежее? — Нет. Это всегда становится для меня открытием. — Пошли в дом. — Подожди, — покачал головой. — Хотел бы я сказать, что вспомнил, но нет — это бы логические умозаключения. Я не приготовил тебе подарка к нашей годовщине. Почему? Не знаю, никаких записей об этом не нашел. Это странно. Я опросил в всех наших друзей, коллег, объездил весь город… И наткнулся на лавку мага-природника, который создает измененные растения. Хорошо что он меня узнал. В прошлом году я тебе что-нибудь дарил? — Нет, — покачала головой Лорена. — Этот маг, он… Его работа не совсем законна, а потому его лавка окружена заклятьями, рассеивающими память. Сделать какие-либо записи о его лавке и работе невозможно. В общем заказ пролежал у него год, он требовал доплату. Подрались мы с ним немножко, пришлось рассказать о своей проблеме, — Эжен вытер пот со лба. Рассказывать о своей амнезии он не любил. Лорена облокотилась о перила крыльца. — Что дальше-то было? — После того, как я взял в заложники горшок с каким-то редким цветком, мне отдали мой заказ. Я мог бы даже деньги свои вернуть, но не стал совсем уж обижать старика… Я не знаю, почему именно эти семена, — он достал из рукава бархатный мешочек, протянул его Лорене. — Эти цветы прорастут в том месте, которое ты считаешь домом. И переместятся, если это место изменится. — Мой дом, — ответила Лорена, помедлив. — Там, где ты. Не думая не о чем она высыпала семена почти под ноги Эжену. Он отступил, когда из-под его ботинок начали пробиваться зеленые ростки. Не сговариваясь, они накинули на нежную зелень защитные купола. Темная и светлая магия столкнулись, переплелись, обволокли друг друга, накрывая нежные побеги невидимой обычному взгляду защитой. Эжен поднялся на крыльцо, обнял Лорену, она доверчиво прижалась лицом к меховым отворотам его зимней мантии. Он увидел под теплым халатом свою рубашку, но ничего не сказал. Так они и стояли в трепещущей хрустальной тишине одной из последних ночей в году. Цветочный куст перестал расти, а затем на его верхушке распустилась ярко-алая раза. — Я люблю тебя, — шепнул Эжен. — И с каждым днем все сильнее. Думаю, это сказываются тренировки памяти. А может быть просто мое сердце с каждым днем вмещает все больше любви.