Нехолод

      Цзяню ветер треплет волосы, мягко распушивая и спутывая непослушные пряди, которые и так постоянно завиваются по-странному, и льётся холодным потоком за шиворот. Цзянь смешную вязаную шапку не надевает, хоть и уши краснеют стремительно и болят, будто кто-то цепляет их пальцами, а сжимает мокрыми от снега ладонями, вытягивая нитку одну за другой, и синяя ткань в руках кривится, портятся красивые края.       Снег почти сливается цветами с его кожей, блестящей в ослепительном свете фонаря. Чжань прячет руки в рваный карман, нащупывая упавший куда-то в синтепон телефон, и облизывает треснувшие губы, чувствуя металлический привкус на кончике языка. У Чжаня под свитером сзади тает кусочек льда, закинутый Цзянем, и он лопатки ближе друг к другу ровняет, спасаясь от холодной воды; не помогает совсем, и свитер, пропитанный морозным дыханием, липнет к телу сильнее, не согревая совсем.       Чжань смотрит на Цзяня, смотрит с укором, с осуждением, почти обиженно, но замечает улыбку, обнажающую ровный край зубов, и улыбается тоже; у него глупое выражение лица, наверное. Губы трескаются ещё сильнее; кровь вязко вытекает из лопнувшей розовой кожи, переливая ей недостающие насыщенные оттенки, и подмерзает на холоде немного. Чжань указательным пальцем собирает капли и мстительно по щеке чужой проводит, пачкая белоснежность; Цзяню не хочется даже вытирать следы — он замирает на секунду, слыша треск нитки, а вместе с ним и улыбка тускнеет, но возвращается мгновенно.       Дорога перед ними завалена; Чжань идёт прямо по сугробам, загребая снег в ботинки, а Цзянь сзади по его следам скачет, держась за капюшон. Чжаню куртка горло давит железным замком; он молчит, только вздыхает, когда его почти заваливают на спину, потянув слишком сильно.       Цзяню почему-то хочется потрогать чужие руки, провести по подсохшей коже на тыльной стороне ладони нежно и костяшки выступающие погладить, будто пытаясь сравнять их, а потом от ногтей оставить след — длинную полоску, немного болящую на морозе. И, честно, Цзянь очень близок к тому, чтобы воплотить это в жизнь.       Чжань восхищенно засматривается на мерцающие в окне огоньки, которые отбрасываются на его глаза яркой тенью. Цзянь очень близок. Он накладывает на свои красные уши руки, чтобы держать их при себе. И получается как-то откровенно плохо, потому что Чжань уже бровь вопросительно поднимает и дёргает локоть, за который Цзянь успел бессознательно ухватиться.       Тут бы смутиться впору и отпустить, но не ему. Нет, точно не Цзяню. Цзянь шапку синюю бросает на снег, который проваливается немного от веса постороннего, и ближе подходит, выдыхая куда-то в сторону белым дымком, растворяющимся постепенно красным, зелёным и синим — огнями гирлянды. Чжань опять думает, что выражение лица у него, наверное, глупое, но улыбается в куртку, пиная снег под ногами, чтобы Цзяня накрыло небольшой волной. Он в ответ лишь смотрит почти угрожающе, но ничего не делает.       — А если на нас из этой квартиры прямо сейчас смотрят? — спрашивает мечтательно он. — Представь, какое у них лицо сейчас, — и смеётся тихонько, ощутимо сдавливая кисть.       — Я никогда не поверю, что тебя это действительно беспокоит.       — И правильно. Ты зарабатываешь одно очко, — Чжаню думается, что этому придурку стоит носить с собой перчатки, потому что руки у него трясутся. Цзянь надеется, что на холод это Чжань и списал.       — И сколько у меня их теперь?       — Слишком много, чтобы посчитать.       Чжань хмыкает и на три шага дальше уходит, ломая ледяную корочку под ногами. А потом останавливается — Цзянь от неожиданности впечатывается носом в него.       — Ты не хочешь что-нибудь сказать? — Чжань становится напряженным каким-то.       — Нет. А должен? — Цзянь, наверное, умрёт быстрее, чем получит ответ; хотя прошло всего-то полминуты.       — Ну... Ладно, — вздох. Долгий. Ужасно долгий. — Я просто не собираюсь больше бегать от тебя.       Чжань всё-таки оказывается заваленным на снег улыбающимся Цзянем. Чжань напоминает о шапке, валяющейся неподалёку; Цзянь упирается холодной щекой в шею, не чувствуя холода вообще, размазывая растопленный след от крови, и трогает-таки чужие руки, и на шапку плевать в общем-то.