Какие сны в том смертном сне приснятся

В принципе, я считаю, что человеку, который с утра до ночи руководит Орденом Семилистника, Благостным и Единственным, совершенно простительно и даже необходимо время от времени запираться у себя в спальне, выставлять барьер от Безмолвной речи и уходить в несознанку. Но уж на что я сам не дурак поспать, а сутки — это даже на мой вкус несколько чересчур, тем более для Шурфа, которому такое поведение вообще несвойственно. Поэтому утром второго дня мне пришлось наступить на горло своим принципам и шагнуть Темным путем к нему в спальню в Иафахе; чтобы как-то загладить эту бестактность, я прикрыл глаза рукой и сообщил, что если ему нужно одеться или там спрятать в шкаф любовницу, то пусть не стесняется, я не смотрю. Впрочем, этот балаган некому было оценить — Шурф спал в своей кровати, чинно сложив руки поверх одеяла, дышал так ровно, как будто даже во сне не нашел, чем бы еще заняться, кроме своих дыхательных упражнений, и на мое появление никак не отреагировал. Как и на все мои последующие попытки его добудиться. Экспертный совет в лице леди Сотофы и Джуффина тоже ничего не добился: они по очереди похлопали над ним в ладоши, повыкрикивали заклинания, но даже любимый фокус леди Сотофы — шепнуть на ухо спящему фразу, от которой он привык просыпаться в детстве — ушел в молоко. Зато я узнал, что в детстве мой друг просыпался от фразы «Вставай, сынок, нас ждут великие дела» (что, конечно, здорово прояснило, как он умудрился стать в свое время таким отличным эгоманьяком), и дал себе зарок как-нибудь изловчиться и вытащить для него из Щели между Мирами Ильфа и Петрова. Оставался только один способ — попробовать разделить с ним сон. Сложно сказать, что я ожидал там увидеть. Мы и раньше не раз видели один сон на двоих, но это всегда были мои сны; еще я знал, что Шурф иногда видит во сне мой пустынный пляж, но из чего сделаны его собственные сновидения, никогда даже представить не пытался, мне почему-то казалось, что там обязательно будут какие-то бесконечные библиотеки, таинственные лабиринты, что-то такое красивое и высокоинтеллектуальное, и поэтому я немного боялся туда соваться. Но реальность в кои-то веки оказалась не смелее, а гораздо скучнее моих ожиданий: я оказался в крошечной, залитой солнцем спальне в незнакомом доме — не в Ехо, там таких маленьких домиков просто не бывает. Шурф стоял у постели, спиной ко мне, застегивая лоохи, и я успел увидеть, заглянув ему через плечо, что в кровати лежит кто-то еще, но не успел приглядеться, потому что мой друг повернулся... и прошел сквозь меня, даже не заметив. Это, честно говоря, было что-то новенькое. Я бросился за ним, пытаясь его окликнуть, но без толку — я слышал собственный голос, но Шурф даже головы не повернул. Пока он готовил камру, я метался по кухне, в полной мере проникаясь тем, что, наверное, должны чувствовать потерянные души после смерти. Интересно было бы знать, как полтергейсты в моем родном мире угрожающе хлопают дверьми и оставляют кровавые послания на стенах, я бы много чего отдал за то, чтобы хотя бы кружку с места сдвинуть. Когда я понял, что сновидение, судя по всему, так и будет идти в режиме реального времени — в смысле, что Шурф явно не собирается в ближайшее время переживать никаких интересных приключений, по крайней мере, пока камру не допьет, — я отправился на разведку, и выяснил, что дом окружен крошечным заросшим садом, а за садом начинается туман, густой и плотный. Я уже однажды видел такой туман — вокруг маленького новорожденного мира, моего собственного; но тот мир все-таки даже в младенчестве был размером с целый город, и, к тому же, выгодно отличался тем, что я был там наяву — то есть, меня как минимум все прекрасно видели и слышали. Здесь же у меня было стойкое чувство, что я — инородное тело, что сама ткань этой реальности меня отторгает; что-то похожее, хотя и куда более невыносимое, я испытывал, попытавшись вернуться в Ехо впервые после Тихого Города, но с Ехо, опять же, у нас были непростые отношения, а этому миру я пока ничего не сделал, только приснился. Соваться в туман я не рискнул и вернулся на кухню, очень удачно, как раз успел увидеть, как туда заходит абсолютно голый мужчина, в котором я после некоторой паузы узнал себя. Не то чтобы я забыл, как выгляжу, хотя в зеркало смотрюсь в основном когда изменяю внешность, но все равно был уверен, что выгляжу не совсем так. Мой двойник выглядел скорее как сэр Макс по версии журнала «Космополитен». Вроде бы такой же тощий, как я, даже волосы такие же давно не стриженные, но у него было какое-то неожиданно молодое, красивое и светящееся — в прямом смысле, каким-то внутренним светом подсвеченное — лицо, какого у меня не могло быть даже когда я в детстве гостил на даче у бабушки и с утра до ночи только гулял на свежем воздухе, спал и ел. А еще я бы абсолютно точно не смог заявиться на кухню к Шурфу голым и, как ни в чем не бывало, вынуть у него из рук чашку камры и сделать большой глоток. Шурф, впрочем, не протестовал: он только поднял голову, улыбнулся и потянул лже-Макса к себе на колени таким же спокойным, собственническим жестом, а тот оседлал его и наклонился, чтобы поцеловать. Пустая кружка выпала из его пальцев и мягко стукнулась об ковер. Я словно прирос к полу, не в силах перестать смотреть это абсурдное порно с собой в главной роли, как вдруг мой двойник оторвался от губ Шурфа, повернулся ко мне и, криво ухмыляясь, приложил палец к губам, и тогда я впервые за долгое, долгое время закричал во сне и проснулся от собственного крика. Найти в Хумгате странную реальность, в которой оказался Шурф, вопреки моим ожиданиям оказалось не так сложно, но войти туда — наяву, во плоти, потому что другого способа хоть как-то повлиять на происходящее мы не придумали — было сложно, физически сложно, как будто этот мир был окружен упругой непрозрачной мембраной. Я оказался в саду, на границе тумана, и в этот раз обитатели сновидения совершенно точно меня видели и слышали, потому что, когда я вошел в дом, они уже ждали меня — оба, к счастью, одетые. К несчастью, оба — готовые к бою. Если бы это любой другой мир, я бы просто метнул в своего двойника Смертный шар, приказал освободить Шурфа от того, под чем бы он там ни находился, а потом бы уже разбирался. Но это был сон Шурфа, а он больше, чем кто-либо другой, верил в мое могущество. А еще он верил, что непонятная тварь рядом с ним и есть я. — Шурф, пожалуйста, послушай меня, — я поднял руки ладонями вверх, показывая, что не собираюсь нападать, — попытайся вспомнить, как ты здесь оказался. У меня была слабая надежда, что он вспомнит, как засыпал, поймет, что происходит, и сам решит все свои проблемы, а я просто рядом постою. Но Шурф только вздернул бровь и холодно сказал: — Меня больше интересует, как ты здесь оказался. А также кто ты такой, и для каких целей принял облик сэра Макса. — Для таких, что я и есть сэр Макс, и я понимаю, что тебе непросто мне поверить, но, пожалуйста... — Убей его, — быстро сказал мой двойник, и я вдруг испытал укол отвращения от того, как легко и равнодушно прозвучал его — мой собственный — голос. — Прежде, чем я это сделаю, я хочу получить ответы на свои вопросы, — терпеливо, как ребенку (интересно, это всегда со стороны так выглядит?) объяснил ему Шурф, и, поворачиваясь ко мне, добавил: — И для нас для всех будет лучше, если они будут сопровождаться внятными и проверяемыми доказательствами. Я сглотнул и кивнул, судорожно думая, какие, к чертовой матери, могут быть доказательства того, что я — это я, если мой двойник порожден сознанием Шурфа, и он знает все, что знаем мы оба, а значит, мне нужно найти что-то, чего Шурф не знает, но что, тем не менее... И тут я вдруг вспомнил, как мы ловили сновидицу, мастера ветров и закатов, на стихи, написанные на небе, незнакомые ей стихи из другого мира, которые, в конце концов, привели ее ко мне; и мне даже не пришлось долго думать, первая строчка уже вертелась у меня на языке: В роднике твоих глаз рыбак из морей безумия расставляет сети. В роднике твоих глаз обещания сдерживает океан. Мой двойник переводил взгляд с него на меня и обратно, но не вмешивался: то ли неспособен был причинить мне вред, то ли ему по какой-то причине было важно, чтобы Шурф сам от меня избавился, но Шурф слушал меня, внимательно и напряженно, со своим обычным каменным лицом. ...В роднике твоих глаз и виселица, и висельник, и веревка, — закончил я и шепнул ему: — Просыпайся. Двойник метнулся к нему, но Шурф уже таял в воздухе, коротко кивнув мне на прощание. И тогда моя копия наконец повернулась ко мне, со своим — моим — жутким и прекрасным лицом, и выпустила в меня мой собственный зеленый Смертный шар. Он и способности мои скопировал, такой молодец; вот только если реальность, единожды созданная из воображения Шурфа, продолжала играть по его правилам даже сейчас, то теперь, когда он узнал меня, я тут остался за главного, поэтому я просто затушил шарик света двумя пальцами, как фитиль свечи. — Я могу тебя заставить, но давай ты сначала по-хорошему покажешь свое настоящее лицо. — У меня его нет, — мой двойник пожал плечами, — я могу быть всем, чем пожелаешь, но ты ведь предпочтешь оставить все как есть, правда? Такая хорошая, поучительная история, герой встречает злодея, и оказывается, что злодеем все это время был он сам. — Очень интересно, — ласково сказал я, — моего друга похитил и пытался... что, кстати, сделать? замучить скукой до смерти? ты, а злодей почему-то я. — Он меня сам чуть не замучил скукой до смерти, — неожиданно пожаловался двойник, — я вообще не заинтересован в смертях, они мне не нужны. Если на то пошло, я даю возможность жить, прожить целую череду прекрасных жизней в разных мирах, пока тело сновидца мирно угасает в постели. Я вспомнил, что уже слышал про таких существ от Джуффина — одна из многочисленных разновидностей хищников из Хумгата, охотников за несбывшимся. — Жизней, намного более интересных, чем одна-единственная наяву, если, конечно, сновидец — не твой безумный друг. Какая печальная история, — рот твари растянулся в издевательской улыбке, — такая долгая и глубокая неразделенная страсть, что, получив возможность испытать все наслаждения и опасности, которые могла бы предложить ему его веселая судьба, он предпочел бесконечно смотреть один и тот же сон про то, как ты наконец-то раздвигаешь перед ним ноги. — Замолчи, — рявкнул я, каменея от бессильной злости, от этой грязной, грубой правды, потому что я уже знал, что это правда, что охотникам за несбывшимся нет нужды врать, привораживать, наводить морок. Ту паутину, которая окружает их миры-ловушки, каждый сновидец извлекает из собственного сердца, и даже когда я обрушил этот мир на голову создавшей его твари, ее последние слова еще звенели у меня в ушах. — Думаю, у тебя есть вопросы, — устало сказал Шурф, садясь на кровати и потирая виски. Как только я вернулся, Сотофа и Джуффин убедились, что я в порядке, и оставили нас одних — то есть Джуффин бы не оставил, дай ему волю, но леди Сотофа молча прикоснулась пальцами к его плечу, и его воля после этого уже ничего особенно не значила. — Тебе необязательно отвечать на них сейчас. И вообще необязательно, если не хочешь. — Да нет, хочу. Но я бы предпочел сделать это на Темной стороне, если ты не возражаешь. Я удивился, но возражать не стал, просто взял его за руку, закрыл глаза, и Темная сторона приняла нас сразу, как будто только нас и ждала. Мы оказались в саду Иафаха (действительно, какой смысл идти на Темную сторону, чтобы там дома сидеть), и Шурф немедленно опустился на траву, вытянув ноги, и, как ни в чем не бывало, продолжил разговор с того места, где остановился. — Я ведь тебя знаю, ты уже успел подумать, что все это одна большая твоя вина, что по твоей милости я мучился-мучился и чуть не отмучился навсегда в объятиях твари из Хумгата, и теперь ты думаешь: что случилось, когда, и как ты мог это все предотвратить, и нельзя ли срочно пробежаться по Мосту Времени и все исправить. Краски, Шурф, конечно, сгустил, но все-таки не зря он знал меня, как никто другой. — Правда в том, что я влюбился в тебя, как кошка, практически с первого взгляда, — Шурф рассмеялся и пожал плечами, как будто предлагая мне вместе посмеяться над тем, какая забавная вышла история, — и, конечно, с самого начала знал, что ты не ответишь на мои чувства. Любопытно, как ты ничего не заподозрил во время обмена Ульвиара. Впрочем, может, просто не знал, что искать, я-то первым делом побежал смотреть, любишь ли ты меня. И, веришь или нет, я был очень счастлив, когда увидел.. В тот момент я наконец понял, почему он предпочел говорить об этом именно здесь. На Темной стороне у меня не было выбора — только поверить ему, потому что здесь мы оба остались без масок, без нужды врать друг другу ради утешения или для самоуспокоения, потому что здешний воздух успокаивал сам по себе; но та безмятежная радость, с которой он смотрел на меня сейчас — я видел это так ясно, как будто она просвечивала сквозь его кожу изнутри — была только его. — Потому что есть вещи гораздо более интересные, чем быть любовниками; впрочем, можно сказать, я и это испытал — во сне, на который решился совершенно сознательно, думая, что в любой момент смогу проснуться, но недооценил искушение... А еще мы однажды были мужем и женой, помнишь? И сном и сновидцем, и спасителем и спасенным, и кем только не были, грех жаловаться. Представляешь, до чего еще мы сможем додуматься, когда станем старыми и всемогущими колдунами? — У меня есть одна идея, и для ее исполнения даже не обязательно ждать старости, — я сел на траву рядом с Шурфом, бок о бок, чтобы не смотреть на него, потому что мне почему-то было страшно, страшно и весело одновременно, как перед прыжком в ледяную воду. — Можно попробовать побыть двумя глупыми влюбленными, просто для смеха, сходить на свидание в какой-нибудь пошлейший трактир, где ты мог бы напоить меня и начать распускать руки, а я бы поломался, но, наверное, разрешил бы тебе проводить меня до дома и даже пустил попить водички... — Водички! — повторил Шурф и снова расхохотался. — ...и кто знает, что могло бы из этого получиться. Правда, есть одна проблема. — Какая? Я, не глядя, почувствовал, как он напрягся, и наконец повернулся к нему. — У меня теперь на всю жизнь будет комплекс неполноценности. От того, как я выглядел в твоем сне. — А как ты там выглядел? — удивился Шурф. — Как обложка глянцевого журнала! — выпалил я, и, не дожидаясь вопроса, пояснил: — Это такая специальная газета с портретами, на которых все выглядят как юные сексуальные боги. — Все еще не понимаю, — он снова засмеялся, — ты выглядел точно так же, как сейчас. — То есть я всегда так выгляжу на Темной стороне? — это многое объясняло, здесь практически все выглядят как юные сексуальные боги, сам Шурф не исключение, о леди Сотофе Ханемер я вообще молчу; даже Джуффин преображается (хотя молодой Джуффин и не вполне соответствует моим представлениям об идеальном мужчине, я вполне могу представить его рекламирующим какой-нибудь бренд спортивной одежды в моем родном мире). — Ты так выглядишь всегда, — терпеливо пояснил Шурф. — Даже когда ты изменяешь внешность, я все равно вижу тебя таким. Главное знать, как смотреть. Тогда я еще не знал о том, что поэты древности называли «верное сердце», о подарке Истинной магии, позволяющем узнать другого в любом мире и сне, в любом обличье, даже после смерти (по крайней мере, так говорили поэты, а кому еще и верить в вопросах любви и смерти, как не им). Я не знал, но что-то — может быть, ветер Темной стороны — подсказало мне, что это самое впечатляющее признание, которое мне когда-либо доведется услышать в любом из миров, поэтому я прижался губами к его губам и быстро прошептал про себя оказаться в моей спальне и чтобы мы были одни во всем доме как можно дольше пожалуйста хочу. Когда мы наконец оторвались друг от друга, чтобы вспомнить, как дышать, Шурф глухо пробормотал мне в шею: — Я так понимаю, это значит, что поход в трактир мы можем отложить на потом. — Нет, подожди, а как же мое свидание? — очнулся я. — Я, может быть, приличная девушка, и до первого свидания ни-ни! — Свидание еще заслужить надо, — невозмутимо ответил этот невозможный человек, — а то буду я хорошее вино на тебя зря переводить. — Вот теперь я верю, что ты Великий Магистр Ордена Семилистника, достойный преемник Нуфф... — дальше я договорить не успел, потому что Шурф ловко перевернул меня лицом в подушку и прошептал на ухо «не отвлекай», и мне очень быстро стало не до разговоров и ни до чего вообще. Я проснулся с немилосердно затекшей шеей — моя голова лежала на левой руке Шурфа, а сам Шурф, оперевшись на подушки, писал что-то в тетради, переворачивая страницы, очевидно, чистой силой мысли. — Ты что, не спал всю ночь? — Я выспался, спасибо. Пожалуй, еще на пару лет вперед. — Мог бы хоть в кресло пересесть, тебе же неудобно небось. Или боишься, что если перестанешь на меня смотреть, я исчезну? Я хотел просто подразнить Шурфа, но он так взглянул на меня, что мне вдруг захотелось проглотить собственный язык. — Что-то в этом роде, — без улыбки сказал он, — рано или поздно, конечно, придется проверить, но еще не сейчас, ладно? И как было ему отказать.