I can hear you

Ты пришла, наконец, мое горе? У меня для тебя волны моря, что ласкают песок белоснежный, а над ними — туман прибрежный образует ловко узоры. В кораблях разбиты приборы, перепутались стороны света, но с другого конца планеты доплывут до тебя мои кости. И ты можешь оставить их, бросить: растерзают на пляже собаки. А затем, час спустя, в полумраке божьей волей воскресну из бездны, и лишь стоном души бестелесной, тёплым бризом, весенним прибоем, цветком маковым с пыльной дороги позову тебя. Только три раза. — Три попытки в твоём есть запасе. — произносит сурово Творец, — Не услышит — значит, конец. Тенью став за твоими плечами и со щёк слез стерев след печальный, (твой) победный несу я венец. /Дышит в спину тебе (не)жилец./ Первый раз я зову тебя ночью — старый город баюкает полночь. Европейский роскошный дворец был воздвигнут в Москве. Тёмный жнец улыбается ласково с крыши: — Дорогая, она не услышит. Чемпионом не станет мертвец. Что ж, посмотрим. И вот, наконец, коронация. Все в тронном зале, выдаются почёта медали. С сожалением смотрит Отец. — Я был прав, — злорадствует жнец. Время тянется страшно и зыбко. На счету всего две лишь попытки плюс погнувшийся крестик на нитке, и на теле — долина рубцов. Через толпы врагов и лжецов, через тернии лезу к Олимпу. Дерзновенно шепчу твоё имя — потрясающей, лёгкой, красивой, самой лучшей из тысяч бойцов. За грехи своих предков отцов я, похоже, навеки в ответе: ведь к чему-то страдания эти, полагаю, точно ведут. Появляется жнец. Его кнут пролетает где-то над ухом. — Здравствуй, милая. Тут ходят слухи, что не слишком ты крепкая духом, что она тебе снова нужна. Ты звала её, так? Раунд два. На висках раздуваются вены. И я мечусь, не зная что делать. Мой Создатель, даруй мне ответ: презираешь меня или нет? На кону моя жизнь, но не знаю, чуть точнее — не понимаю, как мне правильно имя назвать. Что в нем буквы должны отражать? Хоть сейчас объясни мне как быть: победить её или любить? Но молчит безотрадно Отец. За него вдруг шипит тёмный жнец: — Ты забылась, родная, поди? Без победы не сыщешь пути. – и весь мир летит под откос. Какой лютый в Корее мороз! — Той, рождённой, чтобы цвести, ты обязана кровь принести. Моментально темнеют глаза, отражения Бога-Отца в них теперь уже, видимо, нет. С ног на голову встал белый свет. Лиц не видно, вокруг — пелена. Значит, вот для чего ты дана: заалеет закат вдалеке, горизонт мне поёт о тебе — красным солнцем станет звезда, чтобы тело мне выжечь дотла. Не надейся — я не боюсь, не нужны мне сочувствие, грусть и морщинка между бровей — не осталось волн и морей, а лишь только желание жить. Победить. Победить. Победить. . Но на лёд выходит Она. Идеальная. Из-за угла смрадом дышит какой-то наглец. Несомненно, мой старый друг жнец, всегда там, где я и беда. Он встаёт за плечом. Молвит: — Два. Во всем этом не было толку. Вознеслась на Олимп Чемпионка. Чемпионка, конечно, не я. Ну давай, жнец, ликуй. Уже два. И попытка одна впереди. Разрывается нить на груди, громко звякнул распятием крест. Убегаю. Мой скорый приезд отмечает ливнем Канада. Быть с тобой — одна лишь досада. Лучше время вдали коротать до последнего боя. Дышать, твои мятые письма сжигая, что летят из родного края вереницей прожитых дней. Мне не нужно твоих новостей. Посмотри, я живая едва. /Твоим голосом пела тоска./ Головы мне с тобой не снести. /Ещё можешь меня ты спасти? / Тишину разрывает звонок, будто кто-то то нажал на курок. И не веря тому миражу, я в ладони вдруг нахожу свой потерянный некогда крест. Ты звонишь из далёких мест: — Ну, привет, мое вечное горе. У меня для тебя волны моря и одна чудесная весть: я все слышу. Я здесь.