because of you

Утро в Нью-Йорке было отвратительным. Каким-то серым и угрюмым, как и сам город, который лишь на первый взгляд казался вкусной конфетой в золотой обёртке. Юэ-Лун ненавидел Нью-Йорк. Он бы всё отдал за то, чтобы свалить из этого места куда-нибудь, где люди менее суетливые, а дни не наполнены чрезмерным шумом, без которого ни один мегаполис существовать, увы, не мог. Тишина и спокойствие – вот его всё. Но Шортер любил этот город, а Юэ-Лун любил Шортера. Всё просто. Пробившееся сквозь плотные тучи солнце на какой-то момент осветило заставленную ещё не разобранными после недавнего переезда коробками гостиную, где Ли (ибо диван тоже был завален всяким хламом, который разгребать в семь утра парню совершенно не хотелось) удобно устроился на полу перед большим окном с чашкой цитрусового чая, который Шортер просто терпеть не мог, а вот он обожал до невозможности. Они вообще были какими-то дико разными, но при этом до странности гармоничными. Это сбивало с толку, но всё же заставляло верить в то, что любовь, пожалуй, всё-таки существует. Потому что ни один из них, честно говоря, в неё прежде не верил. Хотя любовь у них была странная, она была не понятием, нет, она была конкретным человеком. Единственным и исключительным. Спросите Юэ-Луна о том, что такое любовь, он ответит, что любовь – это Шортер. Спросите об этом же Вонга – скажет, что любовь – это Юэ-Лун. И никак иначе. Вытянув худые ноги вперёд, он подвигал облачёнными в фиолетовые носки ступнями, разминая всё ещё слегка затёкшие после сна мышцы. Вокруг было тихо и спокойно, да настолько, что брюнет на долю секунды засомневался, что он живёт в Нью-Йорке, ибо тихо и спокойно тут не бывало никогда. Чай приятно пах и грел холодные пальцы, которые и согреть-то полностью было невозможно. Он был одним из тех, кому по врождённо холодным двадцать четыре часа в сутки конечностям приписывали большое горячее сердце, в ответ на что он всегда презрительно фыркал. Обыкновенное плохое кровообращение, не более, но даже это извечные романтики умудрились превратить во что-то сказочное и трогательное. Чепуха какая. Парень любил раннее утро. А если ему доводилось встречать его где-нибудь за пределами этого отвратительного города, то он вообще испытывал что-то среднее между детским восторгом и полным умиротворением. Всё-таки утро – это его время суток. Чего нельзя было сказать о Шортере, для которого подъёмы раньше полудня были самой жестокой пыткой, ведь ночью он привык бодрствовать, что длилось ещё, пожалуй, с ранних подростковых лет. Было сложно уживаться с этим, но они всегда умудрялись находить компромисс, даже ни разу не поссорившись на почве существенно разных режимов, из-за которых временами могли не общаться целые сутки. Что было странно, учитывая характер Юэ-Луна, привыкшего, что всё должно идти исключительного по его плану. Хотя, честно говоря, с того момента, как в его жизни появился Вонг, по плану у него не шло ничего. И, что самое удивительное, его это даже никак не злило. Скажи ему об этом кто-то пару лет назад – не поверил бы, ведь Юэ-Лун и тотальный контроль – это то, что всегда шло неотъемлемо друг от друга. Вонг вообще был сплошным хаосом для размеренного и слегка асоциального Ли, чья жизнь раньше текла по совершенно другому течению. Со своим заразительным смехом, глупыми шутками, безответственными поступками и человеческой простотой он был ярким пятном на извечно чёрно-белой жизни брюнета. У него была масса недостатков, но зато он был верным, преданным и понимающим, умеющим испытывать сочувствие и поддерживать в трудные минуты. Любить Шортера стоило хотя бы за это. А ещё – за его искреннюю улыбку и восемь кубиков. Сам Вонг появился в гостиной спустя час, когда чашка Юэ-Луна уже опустела, а он сам лежал на полу, продолжая смотреть в большое окно, за которым Нью-Йорк уже превратился в привычное для всех воплощение себя: людное и шумное. Шортер выглядел сонным и помятым: на смуглой щеке остался след от подушки, под глазами образовались мешки, а окрашенные в фиолетовый волосы торчали в разные стороны. Он был больше похож на героя какого-нибудь мультфильма, нежели на весьма успешного молодого человека. Подтянув так и норовящие соскользнуть с бёдер спортивки, парень пересёк комнату и, едва не задев ногой стоящую рядом с брюнетом кружку, опустился на пол, сразу же облокачиваясь спиной о стоящий позади диван. – Чего так рано встал? – наконец переведя взгляд на своего бойфренда, спросил Ли, толкнув того в бедро узкой ступнёй. Вонг пожал плечами и поймал не успевшего вернуть ногу на место Юэ-Луна за щиколотку. Огладил пальцами выступающие косточки и поднялся выше по обнажённой голени, останавливаясь на колене. Кожа парня была аристократично бледной и до невозможности гладкой, Шортер мог часами водить по ней пальцами, наслаждаясь приятной мягкостью. Юэ-Лун вообще был весь будто фарфоровый – касаться его было сплошным удовольствием. – А ты? Сегодня суббота, мог бы поспать подольше. – Мне не спалось. – Удивительно, после вчерашнего вечера ты должен был спать крепче мертвеца, – губы Шортера изогнулись в пошлой ухмылке; брюнет прыснул и вновь отвернулся к окну – выдавать свои алеющие щёки ему не хотелось. Вчерашний вечер должен был быть абсолютно обычным и отчасти утомительным, вот только утомить их должна была распаковках перевезенных вещей, а никак не то, чем они занимались на самом деле. Собственно, именно поэтому вся гостиная и кухня сейчас всё ещё заставлены проклятыми коробками, а к дивану с трудом можно подступиться. – Думаю, сегодня нам всё-таки нужно будет разложить вещи, – оглядев захламленную комнату, подытожил Вонг. – Ты говоришь это уже третий день подряд, а в итоге опять разложишь меня. Оценивший такую редкую для его парня шутку с эротическим подтекстом Шортер залился звонким смехом, в то время как сам Ли покраснел пуще прежнего: вспоминать и говорить о таком было довольно волнительно. – Обещаю, что сегодня в первую очередь займусь вещами, а потом уже тобой. – Идиот. Несмотря на холодный тон, губы Юэ-Луна были изогнуты в улыбке, а его ступня ласкающим движением прошлась по бедру парня. Он бы ещё и обнял его с удовольствием, вот только вставать было лень. – Согласен, временами я тот ещё придурок. Всегда удивляюсь, как ты меня ещё терпишь. – На заставляй меня говорить, что я люблю тебя, Вонг. – Может, я на это и напрашиваюсь? – поиграв бровями, ответил фиолетововолосый, всё ещё продолжая поглаживать стройную ногу Юэ-Луна. – Пока что ты только на коленом в пах напрашиваешься, – подтверждая свои слова, брюнет надавил ступнёй, облачённой в идеально подходящий под цвет волос Шортера носок, на его промежность, давая понять, что он не шутит. Вонга забавляла и отчасти даже умиляла холодность и отрешённость его молодого человека: питая к нему огромные чувства, ему было крайне тяжело их как-либо проявлять, он привык быть со всеми жёстким, ожидая предательства, поэтому стандартные, казалось бы, для отношений вещи давались ему с огромным трудом. Однако Шортер всё понимал. Понимал и принимал своего парня таким, каким он есть, ведь именно такого Юэ-Луна он и полюбил. – А вот я тебя люблю. – Иди в зад, Шортер. – Мне стоит воспринимать это как «и я тебя люблю, дорогой»? Ли показательно закатил глаза, но после всё же не смог удержаться от улыбки. И вот как его можно было не любить? Он, определённо, не знал, что бы делал без Шортера. Без его глупых (хоть и частенько смешных) шуток, без его ловко перебирающих струны гитары (которая, кстати, была единственной распакованной вещью на данный момент) пальцев, без его ярких волос, краска для которых была куплена на несколько месяцев вперёд и занимала в их прошлой квартире целый ящик в ванной, без его тёплых объятий, в которых было так приятно засыпать и просыпаться, без огромной коллекции его солнечных очков, которые он и сам временами таскал, как и футболки, без его приятного запаха, без… Чёрт, да без всего, что хоть как-то было связано с Вонгом! Его жизнь продолжала бы быть до дикости скучной и чересчур размеренной, что он ценил раньше, но уже никак не мог представить себе сейчас. Жизнь без Шортера больше не казалась ему жизнью. Ради него он готов был терпеть проклятый Нью-Йорк хоть всю свою жизнь, лишь бы быть с ним рядом. И даже если ему придётся отбросить коньки на чёртовом Манхэттене – пускай, ведь он проведёт эту жизнь с Шортером, чьи яркие волосы способны затмить всю серость этого мегаполиса.