Хочешь, я прогоню твою тоску?

Юнги помнит эти места, словно он был тут лишь вчера. Овеваемые ветром холмы с высокой, серебрящейся травой, пригибающейся к их выгнутым «спинам», из-за которых показывало румяный бок солнце по утрам. Дорогу, ведущую прямо к южным воротам и пронзающую небольшой городок насквозь. Эта дорога – главная улица городка. Она же – широкий тракт, начинающийся за северными воротами и проходящий через лес. Тот самый лес, что в детстве был его личным волшебным царством, полным чудес и опасностей. Это был их лес. Юнги улыбается. Он высовывается из окна повозки, рискуя вывалиться из неё. Возница, наверняка, недовольно поджимает губы от такого недостойного поведения, но Юнги всё равно. Юнги вернулся в родной городок после десяти лет отсутствия, и ему не терпелось обойти все памятные места. Хотелось заглянуть в ту самую лавочку, в которой продавались вкуснющие сахарные леденцы, так любимые всей детворой. Проверить, есть ли всё ещё тот сад, в котором по детству они воровали красные спелые яблоки? Стоит ли на окраине у самой стены, которой обнесён городок, тот самый сарай? Юнги мурашками пробирает от воспоминаний, и он ныряет обратно в повозку, вдыхая нервно и взволнованно. Он не знает, ждут ли его. Не знает, будут ли ему рады, но страстно желает увидеть хоть мельком. Хотя бы одним глазком. И, если ему будет позволено, просто коснуться. На мгновение – не больше. Юнги так долго ждал, что сейчас у него даже под ложечкой сосёт от навалившегося переживания. Если бы не сестра, он, наверное, так бы и не решился никогда приехать. Вина за то, что он не смел ослушаться воли родителей, ведь тогда ему было всего семнадцать, всё ещё снедала его изнутри. Он был повязан их желаниями и решениями так сильно, что крепче пут, казалось, не найти. Зато теперь всё иначе… Беременная сестра с мужем устроились в их старом доме, который пустовал целых десять лет. И Юнги понимает, что эти две недели он будет только и делать, что вспоминать. А воспоминаний у него – на огромную книгу мелким убористым почерком. На десятки летних ночей у костра – чтобы рассказывать шёпотом, тихо млея от нежности и счастья. Юнги многого не нужно, на самом деле. Просто ещё раз увидеть его улыбку. Вспомнить, насколько она светлая и тёплая. И хотя память могла отнять у него многое, ей точно не под силу было лишить Юнги главного – знакомого до каждой чёрточки лица, будто ставшего портретом на обратной поверхности век. * Юнги помнит. Помнит россыпь звезд над их головами. Шепчущий какие-то свои тайны ветер, играющий с чужими прядями волос, золотистыми, как спелая пшеница. Юнги помнит, как заходилось от счастья сердце, когда ему в глаза смотрели с робкой надеждой. В том взгляде было столько доверия, столько нежности… невыносимо думать, что он предал их. Юнги вспоминает, как невесомо их пальцы касались друг друга, как сплетались, боясь сжать чуть крепче. Как губами на чужой макушке, до сладко сжимающегося и дрожащего внутри, прихватывал волосы и прикрывал глаза, не зная, как без слов выразить всю свою любовь, что была больше, чем сам он. Больше, чем весь мир. Юнги хочет верить, что помнит не он один. Что дальняя дорога не была напрасной и тут его воспоминаниям дадут шанс на продолжение. Потому он нервно переминается с ноги на ногу перед дверью знакомого дома. И мерещится, что он всё тот же пацан, что был десять, пятнадцать лет назад… Что сейчас ему откроет он, улыбнётся и снова сбежит с ним, как бывало множество раз. Они до самого заката, как в детстве, будут гулять в лесу; будут есть дикую сладкую смородину, пачкая руки и губы. Хохотать над какой-нибудь сущей ерундой и быть бесконечно счастливыми. А потом… потом на самой опушке, когда уже станут возвращаться домой, они остановятся, чтобы оказаться близко-близко. Так близко, что можно будет пробовать губами дыхания друг друга. Они будут долго смотреть глаза в глаза, ведя привычный безмолвный диалог. Признаваясь лёгкими касаниями кончиков пальцев и взглядами в том, на что так и не решились – словами. Юнги с долгой томительной дрожью выныривает из накативших воспоминаний, как раз когда дверь открывается, являя взору симпатичную девчушку, лет пяти отроду. - А вы кто? – интересуется она с порога, воинственно рассматривая Юнги. - Юнги. А ты кто? – улыбается он. - Я… - Сун! – строгий женский голос слышится из глубины дома. – Сколько я тебе говорила, не открывай сама дверь! Заберёт тебя Чёрная Аннис, будешь знать. - Это всё страшилки для маленьких детей, - ворчит девочка и шмыгает обратно в дом, уступая место матери. Они смотрят друг на друга долгие мгновения, прежде чем женщина делает шаг вперёд и обнимает его крепко и вздыхает рвано. - Юнги! - Матушка, - касается он ладонями вздрагивающей спины. – Я так рад видеть тебя, матушка. Прости, что так долго меня не было. Она не отвечает, только продолжает дрожать от слёз и как-то болезненно выдыхает вдруг, а Юнги спешит поддержать её, будто готовую осесть без сил. - Матушка, где Чимин? – рвётся с губ вперёд всех других вопросов. Женщина отстраняется от него. Смотрит с такой болью, что у Юнги темнеет в глазах. - Нет его в подлунном мире больше, милый, - шепчет она горько и Юнги кажется, что его собственное сердце тоже останавливается. * Всё здесь как обычно. И лавка, где продавали леденцы, на месте. И сад с яблоками по-прежнему цветёт на радость хозяевам и мелким воришкам, которые больше не они. Старый сарай на дальнем краю городишки, покосившийся, но всё равно целый. С прогнившими досками и давно не использовавшийся по назначению, он будто – единственная ниточка, ведущая Юнги к Чимину теперь. Тонкая, готовая вот-вот порваться. Как это страшно – ехать к тому, кто больше никогда не взглянет тебе в глаза. Как это невыносимо – понимать, что ты много лет назад уже опоздал на эту встречу. Юнги не плачет лишь потому, что всё ещё не в силах поверить. Юнги бредёт к северным воротам, смотрит себе под ноги, изучая пыльную дорогу. Он не знает, как найти в себе смелость пойти и попрощаться. В ушах всё ещё голосом матери Чимина слова-приговор: «Утонул в том лесном озере, что вы так любили в детстве… говорила же я вам… говорила, что ни к чему хорошему та любовь не приведёт». Разве дети когда-то слушают родителей? Разве могли они тогда отказаться от своего волшебного царства, полного чудес и опасностей? Дорога до леса кажется Юнги страшным сном. Куда страшнее всех этих детских кошмаров с чудищами, что порой снились ему, когда он был маленьким. Его страшный сон сбылся наяву – он больше никогда не увидит любимую до сладкой дрожи и истомы улыбку своего мальчика. Единственного, кто в этом мире значил для него больше, чем все и всё, что у Юнги было. Но под сенью деревьев становится легче. У самой опушки словно открывается тайная дверь в детство. Юнги замирает под пологом листвы и прикрывает глаза, вспоминая, как путалось солнце в светлых мягких волосах. Как хотелось запустить в них пальцы, чтобы поймать юркое нежное тепло. И сердце сжимается оттого, что это больше невозможно. Он будто возвращается в прошлое, вышагивая знакомыми тропинками, которые за столько лет, кажется, совершенно не изменились. Не сбили курса, не поросли травой и мелкими цветами. И потому, когда озеро близко, Юнги притормаживает ненадолго. Он наслаждается привычной озёрной прохладой, которую чувствует уже сейчас. И втягивает носом чуть сладковатый запах, от которого по спине рассыпаются мурашки. Робко делает следующий шаг, боясь и желая оказаться скорее там, где они с Чимином виделись в последний раз. Озеро такое же, как когда ему было семнадцать. Огромное, теряющееся своими берегами в густой листве. Ветви деревьев всё так же подметают собой водную гладь. Небо теряется за зелёным пологом там, наверху, лишь тонкими солнечными нитями прошивая воздух. Они бликами отражаются в воде, и солнечными зайчиками теряются в зелёной сочной траве. Тут тихо. До дрожи и внезапно ватных ног. Лишь где-то в глубине леса щебечут птицы. Юнги смотрит на тёмную воду, ласково лижущую берег. Юнги чувствует, как к горлу подкатывает ком, и всё тело разом слабеет. Он рушится на колени, словно подкошенный и тихо, надрывно зовёт: - Чимини… Будто вода может услышать его и сжалиться над ним. Будто сейчас расступится и позволит его мальчику вернуться в мир живых. Юнги вжимается лбом во влажную траву, пальцами сжимает её до побелевших костяшек и повторяет любимое имя снова и снова, словно может, в самом деле, дозваться. - Я не сказал тебе так много, - выдыхает Юнги, когда слёзы заканчиваются, оставляя после себя внутри бесконечную пустоту. – Я не попросил прощения за то, что оставил тебя… я… я должен был быть рядом… Прости меня. Прости, что уехал… прости, что был недостаточно смелым, чтобы выбрать нас… Юнги вздыхает судорожно, жмурится и тут же вскидывает голову, когда слышит плеск воды. Замирает, забыв, как дышать. Чимин смотрит на него сияющим счастливым взглядом, цепляясь за берег. И улыбается. Улыбается той самой улыбкой, от которой у Юнги каждый раз бабочки в животе начинают сходить с ума. С кончиков его пшенично-золотистых волос срываются хрустальные капельки, оседая на коже и мерцая, будто драгоценные камни. - Юнги, - шепчет Чимин и подбирается ближе, ладонями перебирая по берегу. – Юнги, это в самом деле ты? - Чимин… но… как? – получается выдохнуть беспомощно. – Ты же… ты… твоя мама… - Сказала, что я утонул, да? – у Чимина улыбка становится грустной, но светлой. – Можно и так сказать. Наверное, я думал, что это будет единственным выходом… Они оказываются совсем близко друг к другу, но всё ещё не решаются дотронуться, смотрят только оба жадно. Ловят каждое движение друг друга. - Я сомневался, Юнги, честно! – горячо шепчет Чимин. – Знаешь, когда ты уехал… я старался жить, как раньше. Да только вот как раньше уже ничего не было… ты уехал, а сердце моё увёз с собой. Я так страшно тосковал, Юнги. Так безумно тосковал… не было и минуты, чтобы я не думал о тебе, не звал тебя в своих мыслях. Юнги чувствует, как руки у него дрожат. Как слёзы снова скатываются по щекам. Чимин тянет руку, касаясь своими пальцами, всё такими же нежными и чуткими, но немного прохладными. Стирает подушечками солёную дорожку. - Однажды я сидел здесь, на берегу… и увидел русалку, - говорит он негромко. - Она поднялась ко мне и заговорила… вот как я с тобой говорю сейчас. Сказала, что чувствует мою тоску уже много дней. И пообещала, что, став одним из них, я от неё избавлюсь… она позвала меня с собой… А я… Юнги, расширившимися от недоверия глазами, смотрит на то, как Чимин отталкивается от берега, демонстрируя переливающийся изумрудным и сапфировым хвост. - Я не сразу согласился… но потом понял, что лучше жить без тоски по тебе, чем когда-нибудь умереть от неё. Я ведь даже не знал, вернёшься ли ты… Чимин смотрит умоляюще, словно боится, что Юнги сейчас оставит его снова, разозлившись. Но Юнги околдован. Очарован переливом гладкой чешуи, что под солнечными лучами играет всеми оттенками синего и зелёного. - Ты прекрасен, - хрипло шепчет он. – Ты – совершенство. Чимин прикусывает дрожащие губы, а потом делает немыслимый рывок вперёд, подтягивается на руках, упираясь в землю ладонями, и жмётся поцелуем к его губам отчаянно и сладко. Долгим горячим прикосновением напоминая Юнги, что отсутствие тоски вовсе не значит отсутствие прежних чувств. Юнги отмирает. Оживает, наконец, переставая чувствовать себя, словно на него наложили какое-то затормаживающее заклятие. Он немного отстраняется и смотрит на Чимина, трогательно зажмурившего глаза. Любуется им, боясь, что тот сейчас истает миражом над озером. Словно один из его многочисленных снов, уходящих с рассветом. Юнги стягивает обувь под чужим внимательным взглядом. Садится на край обрывистого берега и тянет Чимина к себе на колени. Прижимает ближе, целуя обнажённое плечо, кончиками пальцев гладит талию, изучая, как чешуйки переходят в теплую карамельную кожу. От Чимина пахнет водой и немного водяными лилиями. Он под ладонями Юнги такой живой, такой привычный и не важно, что вместо ног у него теперь русалочий хвост. - Я так виноват перед тобой, - шепчет Юнги в плавный изгиб шеи. - Перестань. Ты не мог противиться решению семьи, и я понимаю это, - Чимин гладит ладонью его затылок и жмётся губами к волосам. – Я так счастлив, что ты приехал. Что пришёл ко мне. Что снова могу прикоснуться к тебе… Это стоило всей моей тоски. Юнги оглаживает ладонями лопатки своего мальчика, а потом крепким объятием прижимает к себе теснее. Он не хочет сейчас говорить ни слова больше. Ещё будет время. Ему бы просто поверить до конца, что Чимин живой. Что под рёбрами слева так же бьётся его сердце, бесконечно доброе и нежное. * Все дни заполнены Чимином. Юнги сбегает в лес на рассвете и возвращается затемно, игнорирует странные взгляды сестры, её мужа и соседей. Ему неинтересно, что они думают. Неважны их перешёптывания за его спиной, и печальные вздохи, да тихое: «совсем умом от горя тронулся». Юнги наслаждается тем, чего был лишён десять лет и дела ему нет до их глупой жалости. Они с Чимином говорят обо всём на свете. Разделяют земную и подводную жизнь поровну. Рассказывают о том, как жилось все эти годы, пока они были в разлуке. Дни пролетают перепуганными пташками. Тонут в прохладной озёрной воде и гаснут закатом на верхушках деревьев. Дни неумолимо ведут их к новому расставанию. Юнги чувствует, как сердце сковывает смертельная тоска, обдавая морозным дыханием всё внутри. Не согревает теплое медовое лето. Не помогают поцелуи Чимина и их дурачества у озера или в воде дни напролёт. Ничто не спасает его от ледяной корки, которой покрывается всё внутри. День за днём улыбаться становится всё труднее. Чимин смотрит на него с грустью всё чаще и столько понимания в его глазах, что Юнги хочется завыть от безнадёжности. Он просто не представляет, да и не хочет даже пробовать, как теперь будет жить. Как снова станет привыкать к тому, что Чимина нет рядом. Тот гладит его по волосам мягко. Нежно шепчет на ухо: «Я так люблю тебя, счастье моё. Навсегда только тебя», - и Юнги хочется утопиться в этом чёртовом озере, чтобы только не болело так, не раздирало душу острыми когтями безнадёжности. Когда наступает последний день перед отъездом, он снова с рассветом уходит в лес. Бродит долго вокруг озера, не в силах успокоиться и перестать дрожать. Потом просто опускается на землю, обнимает колени, вжимаясь в них лбом. И жмурится до цветных пятен перед глазами. Ему трудно дышать. А тоска изнутри начинает пожирать его, словно бесформенный монстр. Жадный и безжалостный. Юнги не зовёт Чимина привычно. Он не знает, хватит ли у него сил посмотреть в родные глаза в последний раз. Но Чимин решает за них обоих. - Любимый, - шепчет он, выныривая из воды прямо перед ним. Юнги поднимает на него взгляд и сглатывает невольно. Чимин улыбается успокаивающе и от этого становится немного легче. - Хочешь, я прогоню твою тоску? – шепчет он. – Останься со мной. И тянет к нему руку. Юнги безропотно вкладывает пальцы в его ладонь, сползает в воду и прижимается лбом ко лбу, заглядывая в темные глаза Чимина. - Я боялся, что ты не попросишь. - Не отпущу тебя больше. Никогда, - шепчет Чимин, оставляя на его щеке лёгкий поцелуй. – Не задерживай дыхание. И не бойся. Тебе там обязательно понравится. Юнги не боится. Он позволяет обнять себя крепко и утянуть в тёмные воды озера, которые тут же смыкаются над их головами. Лес снова наполняется абсолютной тишиной, и только водяные лилии покачиваются у берега молчаливыми свидетелями их любви и верности.