Джоди

      Говорят, что нет лучшего способа навести порядок в мыслях, чем навести порядок в помещении, аргументируется это тем, что занимаясь простой механической работой, мозг может спокойно подумать и разложить по полочкам полученную информацию. Но у Джона не было дома, чтобы наводить в нём чистоту, зато у него был сын с которым можно было устроить спарринг в учебных целях. Заученные со времен армии движения, привычные после настоящих боёв движения, — всё это успокаивало не меньше мытья посуды.       — Солдат, ну-ка, пойдём.       Дин удивлённо бросает взгляд на Сэма, но жестом останавливает его — не нужно слов и споров, опасности нет. Джон видит этот тревожный взгляд Сэма, этот успокаивающий жест Дина, и чувствует, как мозг начинает закипать.       На улице хорошо и тихо. В этот раз они остановились в домике лесничего, вдали от цивилизации и вблизи от одного из оружейных складов Джона. Плюс сейчас лето и в лесу можно найти полезные для их дела травы, которые далеко не в каждой аптеке продаются.       — Ты что-то хотел? — Дин закрыл дверь, но ручку еще не отпустил, он серьёзно смотрит на отца.       — Хочу проверить выполнял ли ты те упражнения, которые я показывал, — убедительно врёт Джон. Дин усмехается — конечно, он повторял!       Первый удар приходится в челюсть, потому что не было привычного «Начинаем!», но от следующего Дин ловко уворачивается. Джон довольно улыбается — хорош, пацан, хорош.       Подножка и сразу же выпад вперёд, блок, захват и попытка повалить через плечо на землю. Дин в ответ бьёт по рёбрам, почкам и обхватывает со спины ногами, оплетая собой и блокируя движения. Джон думает, что Дин набрал в весе и раздался в плечах, он думает, что Сэм совсем не похож на Дина. Джон резко падает на землю и Дин болезненно шипит. Больше ноги и руки не скованы, а значит можно подняться, и замахнуться, чтобы успеть ударить до того, как Дин поднимется. Сэм слушается Дина, пытается манипулировать им. Удар блокирован, вторая рука бьёт под колено. Джон почти падает, но вовремя находит точку равновесия. Дин касается Сэма слишком нежно, есть что-то неуловимо знакомое в их жестах и улыбках, но Джон не может понять что это. Дин заносит ногу для удара в голову, но Джон уклоняется и хватает её. Толчок и Дин опять на земле. Он не улыбается так официанткам, он не касается так своих школьных подружек, он оберегает Сэма слишком сильно, так Сэм никогда не станет воином, останется жилистым и чувствительным соплежуем. Никому не нравятся соплежуи, даже самим себе. Череда молниеносных ударов и резких уклонов, Джон теснит Дина к деревьям и на одно мгновение Дин теряет концентрацию: он отводит взгляд в сторону и получает за это удар по лицу. Джон следит за его взглядом. Ну, конечно. Из окна на них смотрит Сэм. Что-то щёлкает в голове. Что-то щёлкает и разные факты, о которых он прежде не думал, выстраиваются в ровную линию, они продолжают собираться и размещаться в его голове до тех пор, пока он не осознает весь ужас картины. То как иногда Сэм неповоротлив и морщится при движениях, как Дин в разрез собственным принципам застегивает рубашку на все пуговицы, чтобы максимально закрыть грудь и шею, те синяки, которые слишком похожи на засосы, которые он видел несколько раз на спине Сэма, и много раз на теле Дина. То что у Дина — можно списать на кого угодно, но то, что у Сэма? Этот парень подобен дикому зверю, никому не доверяет, ни с кем не стремятся сблизиться, даже представить сложно, что этот романтик, эта незабудка и ромашка, согласится на быстрый перепих где-нибудь в подсобке. Есть только один человек, которого он подпускает к себе и которому безоговорочно доверяет. Дин натыкается спиной на дерево и только теперь понимает насколько далеко они отошли от дома. Джон продолжает череду нескончаемых ударов, но чем дольше он бьёт, тем меньше контролирует силу и меткость. Это похоже на истерику, думает Дин. Он поднимает глаза и видит на лице Джона боль и ярость, его губы искривляет оскал, оказывается, он рычит, оказывается, он больше не учит Дина, он его наказывает. Дин пытался защищаться, хотел это прекратить, потому что из окна за ними все еще наблюдал Сэм, но Джон оглох от шума крови, ослеп от ненависти и озверел от безысходности. Он воспитывал отличных солдат, но что-то пошло не так. Если раньше Дин мог отследить, предсказать или успеть подготовиться к удару, то всё чем он занимался сейчас — пытался минимизировать ущерб. Но что может мальчишка против мужчины? Дин принял свою судьбу. Когда он догадался о причине гнева, когда он понял, что это не остановить, Дин опустил руки и гордо задрал голову — молить о пощаде унизительно, он никогда не опустится до этого. Он примет каждый удар и постарается не издать ни звука, если отец вызверится на нём, то у него не останется сил и желания вызвать на «спарринг» Сэма. Главное, чтобы он не тронул Сэма — вот о чём думал Дин, когда Джон чётким ударом сломал его ребро. Жаль, что Сэм это видит, — успел подумать Дин, перед тем как отключиться.       Он лежал на земле, Джон сидел на нём и бил наотмашь, бил по лицу, по груди и животу, бил со всей яростью родителя, который узнал, что старший сын растлил младшего. Находясь на краю сознания и чувствуя, как давление чужого веса исчезает, Дин услышал (а, может, ему просто почудилось), как Джон прошипел «Ненавижу». К Сэму он не притронулся. Джон думал, что Сэм слишком мал, чтобы понимать, что происходит. Он думал, что преподал отличный урок Дину. Он думал, что его возобновившийся и усилившийся алкоголизм никак не связан со всем этим дерьмом. Он начал убеждать себя, что неправильно все понял, что он погорячился. Он убедился в этом, лишь когда Сэм уехал и завел себе девушку — настоящую хорошенькую девушку, с которой был счастлив. Он умер не ради растлителя, он умер за своего сына. Он не хотел знать правды, он не хотел её видеть, он никогда не извинялся за ту драку, о которой они никогда и не говорили. Со временем это всё стерлось из памяти и алкоголем смылось с души. Джон знал и не знал одновременно. Он был первым близким, открывшим их тайну, и первым близким, возненавидевшим Дина из-за неё.       Второй была Мэри. Она радовалась Дину, и даже как-то неуклюже подыгрывала его желанию играть в семью. Но очень быстро ей это надоело — нельзя называть здоровенных мужиков своими сыновьями, если в голове совсем другой образ: маленький мальчик на кухне и младенец в колыбели. Сэма она остерегалась. Было что-то опасное в его взглядах, что-то звериное в его движениях, он был слишком хорошеньким и тихим, чтобы не оказаться кровожадным монстром. Да и кровь демона никуда не делась. В общем, да, Мэри улыбалась Дину и обходила Сэма стороной.       Они таились и вели себя нормально, в основном потому, что просто привыкли держать себя в руках при посторонних, а Мэри не была им близка. Так что никаких сцен с минетами, стонов из-за двери спальни одного из братьев, или прочих конфузов с ними не происходило. Они просто жили, охотились и проводили вместе вечера. Как и с Джоном это было просто озарение, когда случайная фраза Сэма запустила механизм анализа. Улыбки, жесты, взгляды. Они жили друг другом, дышали друг другом, шли друг за другом и умирали друг за друга. Мэри знала этот убитый горем взгляд, когда частичка тебя погибает вместе с другим человеком, Мэри знала эту боль, когда родной человек страдает, Мэри знала эту злость, когда кто-то в пылу гнева хлопает дверью и уезжает в бар. Она знала всё это, потому что проходила через всё это, потому что Джон не был подароком, и потому что она его любила.       Никаких истерик, слёз и обвинений. Всё до смешного очевидно, если присмотреться. Они не два человека, они — одно целое в двух оболочках. Так бывает очень редко. Так было у них с Джоном. Мэри перестала поддерживать игру Дина, перестала пытаться стать им тем, кем никогда не была. Она боролась с чувством отвращения, когда Дин поддерживал за плечи потрепанного на очередной охоте Сэма. Кто это начал? — крутился в голове вопрос. Как это случилось? - пыталась понять она.       Очевидно, любвеобильный, как и его папаша, Дин решил попробовать что-то новое. Дин ровняется на отца, он копирует его, даже если сам этого не видит, он был тем, думает Мэри, кто ради шутки решил испытать новые чувства с Сэмом. Ведь это так удобно — всегда под рукой, спокойный и не гулящий, разумный и домашний Сэм — протяни руку и брат потянется к ней. Кажется, в школе им рассказывали об этой искаженной зависимости, о проблемах с доверием и страхе настоящих отношений. Дин вспыльчив и очень опасен, но ласков и предан с семьей. Такая власть вскружит голову любому. Мэри вспоминаются истории про дурочек, пишущих любовные письма маньякам в тюрьмы. Кто знает, что было раньше и как далеко в своей жестокости мог заходить Дин. Даже о стокгольмском синдроме она успевает подумать, но отбрасывает за неимением улик. Она слишком плохо знает их, чтобы пытаться определить диагноз.       Мэри не знала, не могла знать, но когда она отвесила Дину звонкую пощёчину, то её удар пришёлся ровно в то место, куда и кулак Джона много лет назад.       — Я всё знаю, — сдерживая ярость, прошипела она. — Мне не нужен такой сын как ты.       Сидя в машине Кетча, Мэри сама не верила, что сказала это. Они собирались сходить в магазин, Дин просто шутил и совсем немного пошлил, Сэм ушёл собираться, а Дин завел песню про официантку из ближайшего кафе. Мэри просто почувствовала себя дурой, которую веселья ради водят за нос. Никто не смог бы терпеть ложь так долго, так почему она ничего не говорила им? Чего бояться, если всё худшее уже случилось. И в тот момент, когда Дин подошел к ней с улыбкой в поисках одобрения, она и занесла руку.       — Я плохая мать, да? — потеряно спросила она.       — Нет, это они ужасные дети, — положив ладонь на её колено, успокоил Кетч.       Разумеется, он знал. Она всё рассказала ещё в их первую ночь.       Джоди потеряла мужа и сына. Джоди жила одна. Джоди полюбила двух сварливых высоких парней, которые ворвались в её жизнь и наполнили её смыслом. Джоди стала супергероем, о котором так любил говорить сын, но она не носила трико и плащ. Только не на улице. Боже упаси! Джоди не имела права судить, не имея доказательств ведь она офицер полиции, и её работа искать и наказывать виновных, а не первых удачно подвернувшихся встречных. Так что Джоди не лезла с вопросами, не устраивала допросы, и не сидела в засаде. Она просто наблюдала за тем, как Сэм всегда ищет взглядом Дина, как тянется к нему, как улыбается, даже если Дин не смотрит в его сторону. Джоди видела верность и преданность, видела то, как эти двое ценят друг друга и всегда ставят чужие интересы выше собственных. Они устроят войну с Раем ради этого мира, но уничтожат весь мир, ради жизни друг друга. Она ничего не могла поделать с губами, которые расплывались в улыбке, когда звонил Сэм и рассказывал про их дела. У неё давно не было гостей, потому что после смерти семьи она сама закрылась от мира. Но ради этих двоих... ради Сэма и Дина стоит прибрать гостевую, сходить в магазин и приготовить много вкусной и теплой еды, которую так приятно смаковать за непринужденным разговором со старыми друзьями.       В глаза бросался и потухший взгляд и напряжение в плечах. А ещё с ними не было Мэри, а ведь её они брали всюду, будто она несмышлёный ребёнок, которого нельзя оставить дома одного. Осознание катастрофы пришло внезапно.       Есть только одна причина, почему её с ними нет — она больше не с ними.       Джоди не понимала эту женщину. Да если бы только сын вернулся... Джоди никогда бы не бросила его. Но её сын не Винчестер, поэтому он давно превратился в прах, и всё, что есть у Джоди — это Сэм и Дин, от которых отказалась собственная воскресшая мать.       — Иди сюда, — шепчет Джоди, обнимая Дина. — Всё будет хорошо. Я никогда вас не брошу.       Дин не плачет. Но что-то в его груди сжимается от боли, а затем, расслабляется.       — Спасибо, — также тихо, выдыхает он.       Они рассказывают ей всё. О том, как их тренировал отец, о том, как бросал их на долгое время, о том, как Дин заменил Сэму всю родню и часть друзей. Они рассказывают и про драку. И в тот момент Джоди жалеет, что ублюдок Винчестер мёртв — уж она бы с радостью вправила этому козлу мозги. Сэм рассказывает, как он выхаживал Дина после того, как тот ещё пару раз терял сознание, и как они тайком (против воли Дина) выбрались в больницу, где им подтвердили перелом и ушибы рёбер, и похвалили швы, которые наложил Сэм: губа и бровь были рассечены. Нос тоже был сломан, но у Дина нос частенько ломался, так то они даже не обращали внимание на это. Рассказали про миллион скучных подружек и фальшивых демонских друзей. Рассказали о том, как Сэм переживал день сурка, в котором Дин умирал сотней разных способов. Про их сделки Джоди знала давно, но они всё равно рассказали. Очень аккуратно и с непривычным страхом они шли по тонкому льду, подходя к тому месту, после которого обратного пути не будет.       Они рассказали ей про свою связь и про то, как Мэри отказалась от них.       Гордость, ненависть, восторг и трепет испытала Джоди в тот момент, потому что это признание лучшее в мире доказательство, что её приняли в семью. В кровосмесительную семью, которая на крови не заканчивается. Она широко улыбнулась в ответ на их ожидающий тревожный взгляд.       — Всё в порядке, я уже знала, — поспешила успокоить она. — Только слепой не заметит ваших чувств, — в ответ на их шокированный возглас, произнесла Джоди. — А мне всё-таки по должности положено подмечать детали.       Впервые за вечер Дин улыбнулся.        — Ты — это нечто, ты знаешь?       — Мне говорили.       Следующим утром, когда Дин ещё спал, Джоди села за столик на кухне и с благодарностью приняла кружку ароматного кофе.       Сэм сел напротив неё. Он успел сделать всего один глоток прежде чем поперхнулся и опрокинул на себя половину кружки, а всё потому, что Джоди невинно посмотрела на него и, мягко улыбнувшись, спросила:       — Это ведь ты был тем, кто «растлил»?       Это был он, но чёрта с два Сэм признается в этом.