beside

Донхёк стоит на мосту у реки Хан и смотрит вниз, на мирно текущую воду. Дует ветер, взъерошивая короткие волосы, но парень не чувствует холода. Уже как месяц ничего не чувствует. Помнит только дождь, от которого промок насквозь, шум машин за спиной, темные тучи, нависшие над Сеулом, постоянно звонящий телефон в кармане брюк, перила этого моста, что казались всегда невозможной преградой, и ледяную воду, которой он дышал последние секунды. Сегодня похоже на вчера, а вчера похоже на сегодня. У Донхёка всегда дождь в груди, ветер и свобода в крови. Такая себе свобода, конечно, раз выйти за пределы моста он не в силах. Донхёк чувствует Чживона, стоит тому коснуться рукой перилы. Его силуэт размыт, но яркая кепка режет глаза, и Дон чуть щурится, чувствуя тепло где-то в районе сердце (а есть ли оно у него?). Чживон приходит сюда каждый день в разное время. Всегда в разных кепках, что когда-то дарил Донхёку, но в тех же наушниках и донхёковым плеером. Он медленно шагает, упершись взглядом под ноги, и останавливается примерно на середине моста, складывая руки на периле. И смотрит в даль. А Донхек стоит рядом, близко-близко, чувствует знакомый запах одеколона и слегка улыбается, глядя на родное лицо, которого хочется коснуться до дрожи в пальцах, по которому скучает до боли. Чживон обычно молчит, задумчиво смотрит в одну точку и, наверное, думает какого это. Какого собраться, перелезть через эту чертову ограду и сигануть вниз. Донхёк уверен, что думает, Донхёк не жалеет не о чем. Чживон здесь ни разу не плакал, ни разу не улыбался. Здесь у Чживона не было эмоций, потому что до этого дня он себе не позволял. Потому что здесь умер Донхёк. — Без тебя так ужасно, — Чживон утыкается головой в руки и едва слышно шепчет охрипшим голосом, — Так страшно. Донхёк смотрит и больно становится, хотя не должно же по сути. Он мертв, а Чживон жив. Чживону должно быть больно, скорбно, обидно и настолько ужасно, что Донхёк не смог бы представить. Но ведь Донхёк чувствует. Всё это. Всё это и ещё кучу всего. Словно не мертвый, словно самый живой из живых, словно не от этого бежал. Донхёк не плакал до этого дня тоже, потому что не плакал Чживон. Донхёку казалось, что стоит ему наконец дать слезам скатиться по щекам, как Чживону станет хуже. Что он увидит, как Чживон сделает что-то подобное, что сделал сам месяц назад. — Надеюсь, где бы ты ни был, тебе хорошо, — Чживон хрипит срывающимся голосом, и Донхёк не выдерживает. Кладет свою ладонь на чужую спину, а затем прижимается всем телом. Чтобы только Чживон стоял, не шевелился и не пугал его своими словами. — Я рядом, — сбивчиво отвечает Донхёк, сжимая руки на чужой талии. Ему так тепло, так хорошо. Как никогда до. — Я знаю, — шепчет Чживон, громко выдыхая и чуть привставая, — Я знаю. Донхёк вздрагивает слегка, но Чживона не выпускает. Он слышит знакомый трек, громко играющий в наушнике, и прижимается к Чживону сильнее. Чтобы срастись, чтобы быть рядом всегда-всегда. Донхёка нет уже месяц, а Чживон все продолжает сюда ходить. Донхёку не нравится это, но он не чувствует себя таким одиноким, и Чживон, наверное, тоже. Донхёк всегда провожает Чживона, обычно шагая чуть поодаль, и смотрит в спину парня, которого уверен, увидит завтра. Донхёк сегодня идет до конца, крепко сжимая чужую сухую ладонь в своей. Смотрит на исхудавшее лицо Чживона и улыбается. Грустно. Они выходят за пределы моста, идя шаг в шаг. Донхёк теперь рядом точно. Всегда-всегда. А Чживон это знает.