Я сожалею

      Дверь бесшумно отворилась, пропуская парня внутрь кабинета. Он слегка поклонился и выжидающе посмотрел на мужчину сидящего в кресле за массивным столом, грозившемся раздавить любого, кто только приблизится. — Марк, спасибо, что пришёл, — поприветствовали вошедшего. — Знаешь, ты уже довольно давно находишься под крылом нашей семьи, и, пока что, у меня не было повода в тебе усомниться, — он сделал паузу. — Но я бы, хотел дать задание, которое действительно докажет мне, </center>что ты верен словно пёс и пойдёшь на всё, чтобы удовлетворить желания твоей семьи. — Я готов, — проговорил киллер без малейшего волнения в голосе, совершенно не думая о том, каким может быть задание на этот раз. Разве он на протяжении уже нескольких лет не выполнял всё безукоризненно? Так что теперь могло пойти не так? Нет, волноваться, в сущности, было не о чем.       Парень приблизился, и прямо перед ним на гладь стола легло фото. Сердце Марка, кажется, пропустило несколько ударов. «Нет… Нет…» — Этот журналист в последнее время доставляет слишком много хлопот. Надеюсь, больше он нас не побеспокоит. «Нет!.. Почему всё так…?»       С фотографии, улыбаясь, смотрел Джексон Ван, которого Марк любил больше всего на свете. — Почему он? — парень прекрасно понимал, что вопрос звучит глупо, но не мог не задать его. Не мог, потому что всё никак не хотел принять происходящее. — Я неясно выразился? Этот пронырливый журналюга создаёт проблемы, — с невозмутимым видом ответил босс. «Нет, пожалуйста!.. Умоляю!.. Я сделаю всё, что угодно!..»       Марк забрал заледеневшими пальцами фотографию, не желая оставлять даже эту частицу возлюбленного в месте, насквозь пропитавшемся кровью и слезами мноночисленных жертв, чьи крики так и не были никем услышаны. Он развернулся и хотел выскочить из кабинета, но в последний момент его остановили. — Я надеюсь, ты понимаешь, что бежать бесполезно. Хоть шаг в сторону, будь уверен, — мои люди найдут вас и доведут дело до конца. И если ты удостоишься быстрой смерти, я ведь помню, как много ты для меня сделал, то для него я придумаю что-то пооригинальней. А тебя заставлю смотреть. Можешь идти, — босс махнул рукой, жестом показывая, что больше не желает видеть Туана. «Прошу…»       Дверь также бесшумно закрылась.

***       Почему говорят, что в моменты, когда печаль и чувство неизбежности грозятся накрыть с головой, время замедляется? Оно убыстряет свой ход. Ты будто бы оказываешься в странном пузыре, ограниченным лишь твоим телом, отчаянно пытаешься вырваться из него, бьёшься как утопающий под толщей воды. А улицы в это время становятся шумнее, женщины и мужчинами в деловых костюмах спешат быстрее обычного, разговоры прохожих кажутся ещё веселей.       Марк мог бы отдать во всём этом отчёт, но отчаяние, нараставшее с каждой минутой, не давало рассуждать о чём-то постороннем. Он старался идти как можно медленнее, но мысль о том, что принятое им решение верно, нещадно подгоняла вперёд.       Всё те же улицы; двор, в котором уже который год детская площадка остаётся недостроенной; потрескавшийся асфальт; клумбы, за которыми ухаживают неравнодушные жильцы. Скамейка у подъезда, на которой так приятно сидеть тёплыми летними вечерами. Немного обшарпанные ступени; лестничные клетки, которые молодёжь, по одной им известной причине, норовит исписать признаниями в любви и различными гадостями. Такая знакомая дверь с ручкой, испещрённой красивыми узорами…       Парень ещё долго стоял, кажется, вечность, две, пытаясь что-то высмотреть в чёрном дереве, прежде чем решился нажать на кнопку звонка.       Дверь отворилась меньше, чем через минуту, но для Марка это время растянулось на долгие часы вгрызаний в себя самого изнутри.       И вновь такая знакомая ломанная улыбка, которая всегда могла приободрить и поставить на ноги. Но теперь она лишь заставляла думать о том, что Марк предавал ей слишком мало значения. Почему люди ценят лишь то, что уже выскальзывает из их рук? Почему не могут на миг остановиться, перестать гнаться за чем-то далёким и неизведанным и посмотреть на то, что всегда неизменно было рядом? К сожалению, когда такой момент наступает, становится слишком поздно. Марк понял, что опоздал. — Привет. Ты очень удачно пришёл. Я как раз заканчиваю готовить обед. Лазанья, твоя любимая, — поясняет Джексон с таким важным видом будто бы совершил геройский поступок. В прочем, так оно и было. Иногда требуется совсем немного, чтобы стать для кого-то героем. Может хватить вкусной еды и сиропа от кашля. Марк ещё помнил, что однажды, смеясь, сказал журналист, после того как помог своей любимой племяннице справиться с хулиганами: «Каждый заслуживает своего супергероя. Неважно, ребёнок или взрослый, жизнь без героя уже не та. Может, у меня нет какой-то особой силы, но зато я хорошенько могу врезать тем, кто обижает слабых». Почему-то эти слова не спешили стираться из памяти даже спустя несколько лет, возможно, потому что Ван был для кого-то героем слишком часто, для Туана — каждый день.       Кажется, гость молчал слишком долго, потому что на лице хозяина квартиры отразилось беспокойство. — Марк… , — протянул парень. — Всё в порядке? Ты хочешь что-то сказать?       О!.. Он бы так много хотел рассказать, хотел заплакать, сжаться в маленький комочек и выложить всё, всю правду о своей работе, о том, сколько крови бесчисленных жертв скопилось на его руках, о том, какой страшный приказ ему дали вчера вечером… А ещё, он бы хотел сказать, как сильно любит, как благодарен за то, сколько нежности получил за эти четыре года.        Но Марк лишь еле шевельнул губами, шепнув: — Прости.       Пистолет на удивление быстро выскользнул из внутреннего кармана куртки.       Кажется, Марк крепко зажмурил глаза, наполнявшиеся слезами, едва прозвучал выстрел. Он не знал, сколько бы мог постоять в оцепении, слушая шум собственной крови и ударов колотящегося сердца. Но из этого состояния его вывел свист вскипевшего чайника. Пузырь лопнул.       Широко распахнув глаза, парень посморел на распростёртое у его ног мёртвое тело. Больше всего он боялся, что увидит в знакомых чертах страх, боль, но на лице Джексона всё ещё отражались лёгкая улыбка и какое-то недоумение.       Свист надрывавшегося, уже начинающего выкипать чайника неприятно впивался в мозг, но Марк не мог заставить себя просто так переступить через любимого человека. Он наклонился и бережно закрыл глаза Джексону, после чего скользнул в боковую дверь, ведущую в гостиную.       Парень какое-то время смотрел на крюк в потолке, который не так давно был вбит для боксёрской груши. Он вспоминал мелкие ссоры по поводу того, где лучше её повесить, какой насадкой для дрели воспользоваться… Но важно ли это было теперь, когда крюком собирались воспользоваться не по назначению?       Марк знал, где можно было найти необходимую вещь. Да и чего только не было на балконе? Вскоре крепкая верёвка с петлёй уже висела под потолком.       Может быть, он выполнил приказ, может собственными руками убил того, кем дорожил больше всего. Но после этого просто не мог остаться, жить дальше и каждую секунду думать о том, что сделал, даже если для спасения. Уже вставая на табуретку, Марк подумал, что если рай существует, то Джексон заслуживает его больше всех людей в этом чёртовом мире. А ему самому мог подойти и девятый круг ада.       Рывок. Чувство, будто бы кто-то сжал горло в лапах и со всей дури впился в него когтями.       А чайник всё надрывался уже приглушённым свистом.