Часть 1
18 января 2019 г. в 21:02
— Мессер Страбон, вы оказываете мне честь, — Советник Хлаалу лучился дружелюбием; его голос, с какой-то даже оторопью подумал Верилий, лился как густой и сладкий мёд, в котором можно было увязнуть. — Я помню о вашей нелюбви к шумным сборищам и, уверяю, для меня самого будет наслаждением провести этот вечер тихо, практически по-семейному…
Верилий, конечно, был наслышан о широко известном в узких кругах семейном гостеприимстве дядюшки Крассиуса; в одиночестве, пожалуй, мессер Страбон предпочёл бы приглашение отклонить. Но Савос поглядывал с беззлобной насмешкой, словно обещая показать любовнику очередную забавную, но — при должной осторожности — совершенно безобидную морровиндскую диковинку, и Верилий решился.
Савос и сейчас словно почувствовал растерянность Верилия: ненавязчиво отстранил его, мимолётно коснувшись горячими пальцами предплечья, и взял беседу в свои руки.
— Мессер Курио, это для нас честью было получить ваше приглашение. Я, видите ли, взял на себя приятнейшую обязанность сопровождать моего гостя повсюду: мы с вами отлично знаем, что Морровинд не всегда безопасен для столь чистых сердцем, увлекающихся натур, как мой дорогой гость и коллега.
Савос, казалось, не уступал в вежливости и медовости хозяину поместья, но для тех, кто очень хорошо его знал, в застывшем, лишь слегка изменившемся выражении киноварных глаз виделось чёткое предупреждение.
И Советник Хлаалу, к лёгкому, но назойливому, как щекотка неудовольствию Верилия, тоже, оказывается, знал Савоса достаточно хорошо.
— Серджо Верано, — Курио шутливо поднял руки, изображая капитуляцию, — вам не о чем волноваться. Я, как мы с вами тоже отлично знаем, не вступаю в заведомо проигранные сражения.
— Ваша мудрость, серджо Советник, не вызывает сомнений, — светски кивнул Савос. — Как, впрочем, и ваша любовь к прекрасному.
Верилий, уловив смешинку в глазах Савоса, неожиданно успокоился: каким бы неловким ни был — или считал себя — в социальных взаимодействиях, даже он наконец почувствовал атмосферу беззлобного приятельского подтрунивания, а вовсе не скрытой вражды или политических игр с эбонитовыми стилетами под бархатом перчаток и шёлком слов.
Да и не привёл бы Савос их с Аттием в логово врага — явного или скрытого.
— О, и юный мессер Страбон тоже принял моё приглашение, как я погляжу, — Курио, ничуть не убавив медовости, теперь обрушился на Аттия; Верилию стоило немалых душевных сил напомнить себе, что племянник — уже достаточно взрослый мальчик…
Впрочем, Курио, бросив манерничать, оказался отменным собеседником и великолепным хозяином. Верилий не решился спросить, скучает ли тот по своей родине; но вечер, устроенный давным-давно куда больше Хлаалу, чем Курио, имперцем, был настолько сиродильским, что легко было забыть о чуждом мире за стенами поместья. Отменные нибенийские вина, лёгкие закуски, словно бы доставленные напрямую из какого-нибудь «Тайбера Септима», классическая литература и последние столичные новости…
Но и Вварденфелл не был забыт: Курио с явным интересом выслушал немного сбивчивый, но восторженный рассказ Верилия о его первых впечатлениях от Вивека — города, не бога. Аттий, поначалу чувствовавший себя неловко в обществе более зрелых собеседников, вскоре перестал скромничать и включился в беседу. Бокалы пустели и наполнялись снова, разговоры становились всё непринуждённей и живее. И совершенно не давали Верилию расслабиться: то ли реальные, то ли мнящиеся ему намёки заставляли его то и дело заливаться краской.
— А вы, Савос, насколько я слышал, наносили визит своему коллеге в Имперском городе? Понравилась ли вам столица по первым впечатлениям? — светски-любезно спросил Курио у Савоса, глядя поверх бокала.
— Мой второй визит к дорогому коллеге понравился мне значительно больше, — усмехнулся тот. — Я, помнится, даже посвятил своим восторгам немало писем…
— Пожалуй, здесь становится душно, — усмехнулся Курио, заметив, как в очередной раз краснеет вспомнивший те самые письма Верилий. — И простите мою забывчивость: я обещал вам сюрприз, мессеры, но слишком увлёкся беседой. Давайте перейдём в малый зал — там нас всех ждёт нечто особенное.
В малом зале царил полумрак; полукругом были расставлены несколько кресел, между ними — столики с напитками и фруктами. Напротив своеобразного зрительного зала возвышались небольшие театральные подмостки; они, в отличие от остальной комнаты, были ярко освещены. Импровизированная сцена обходилась практически без декораций, лишь центральную часть закрывала странная бумажная ширма. Верилий присмотрелся и с удивлением узнал в ней карту Вварденфелла на широкой деревянной раме.
— Оставьте, мессер Страбон, — от Курио не укрылось любопытство гостя. — Так, бутафория, недостойная вашего внимания. Уверяю вас, что представление будет гораздо забавнее декораций.
Савос разглядывал сцену с искренним интересом. Аттий скрывал нетерпение за смущённой улыбкой. Курио откровенно наслаждался, разглядывая гостей: казалось, его личное представление уже началось. Верилий вздохнул, оставив нехорошие предчувствия при себе, и сел в предложенное хозяином поместья кресло.
Курио, сам прирождённый актёр, встал перед сценой и патетически воздел руки.
— Серджо Верано, мои уважаемые имперские гости, — начал он. — Каюсь, я пригласил вас не без умысла: мне крайне важно знать ваше мнение. Позвольте же разделить с вами генеральную репетицию, закрытый предварительный показ моей новой пьесы, друзья мои. Прежде её слышал лишь я да актёры — в ваши руки я вверяю её дальнейшую судьбу. Тишина! — вдруг скомандовал он, решительно отметая возражения и протесты (не особо, впрочем, активные). — Пусть начнётся представление!
Курио, отойдя от сцены, словно превратился в бесплотную молчаливую тень; опустился в кресло бесшумно и замер в неподвижности. Его рассеянный взгляд, заметил Верилий, куда чаще обращался к залу и зрителям, чем к сцене.
— «Прикладная картография», — объявил Курио с места. — Акт первый. На сцену выходят двое мужчин, имперец и данмер. Оба дорого и со вкусом одеты и увлечены разговором.
Верилий почувствовал, как его сердце, тяжело стукнувшись в подреберье, замерло. Савос поймал его запястье, незаметно погладил, успокаивая; сам он был явно заинтригован, но смотрел не на сцену, а на Верилия, не без оснований полагая, что тот не готов к подобным сюрпризам.
Дурное предчувствие мессера Страбона усилилось стократно — но и приобрело пикантный оттенок предвкушения. Наскоро проведя ревизию душевных сил и готовности к авантюрам, мессер Страбон решил, что, пожалуй, выдержит любой сюрприз. Он собрал волю в кулак и улыбнулся Савосу, без слов показывая, что он в порядке.
Оба актёра — следовало отдать должное Курио — оказались хороши собой; длинные чёрные волосы данмер убрал в затейливую причёску, его спутник щеголял каштановыми с проседью кудрями. Тёмно-бордовый, по-морровиндски вычурный костюм контрастировал со строгим сиродильским дублетом оттенка тёмной зелени. Обмениваясь неслышными из зала репликами, актёры подошли к ширме.
— Ах, серджо Сивес Вилено, словами едва ли мне удастся передать всю прелесть родины оставленной моей, — обратился имперец к спутнику уже в полный голос. — Хотели б Киродил увидеть вы, каким его лишь птицы в небе видят?
— Дано ли нам, мессер Венеций Стрибо, подобно птицам воспарить над миром? — удивился тот. — Иль вы о магии сейчас ведёте речь?
Холёная светлая рука опустилось на плечо мессеру серджо Сивесу Вилено.
Савос Верано сжал пальцы на запястье Верилия.
— Из всех искусств, любезный друг мой Сивес, с чудеснейшим знакомить вас готов, — чувственно сказал Венеций и, блестяще выдержав паузу, провозгласил: — Я вас желал бы… приобщить к созданию и изученью карт!
Верилий огляделся: Аттий, похоже, из последних сил сдерживал смех, Савос сидел с каменным лицом, Курио наслаждался. А действо на сцене продолжалось.
— Карт, булочка моя? — удивился серджо Сивес Вилено. — Я ни одной не вижу.
Актёры играли неплохо, даже, пожалуй, хорошо: слова разносились в тишине зала, но звучали так интимно, проникновенно, будто и в самом деле предназначались лишь для одних ушей.
Уши самого Верилия отчаянно пылали.
— Коль вы хотите Киродил увидеть не меньше, чем хочу я показать — мы что-нибудь придумаем немедля. — И мессер Стрибо, приобняв за талию серджо Вилено, продефилировал с ним вместе за ширму.
Замысел Курио наконец раскрылся: «карта» в раме скрывала актёров, оставляя взглядам зрителей лишь ноги ниже колен да две склонившиеся друг к другу макушки. Видимо, пьесу предполагалось слушать, а не смотреть.
Верилий прикрыл глаза и попытался представить, что читает либретто. Просто книгу. Пьесу. Дома. Один. Заперев двери.
Ну что может быть, право слово, скабрезного, пошлого, откровенного в разговорах о картографии?!
Венеций: Мой друг, лишь чуточку воображенья — и я готов раскрыть вам Киродил.
Из-за ширмы вылетел зелёный дублет; глухо стукнулись о подмостки пуговицы.
Сивес: О, вот она какая, ваша карта! Не откажусь её я изучить — хоть вдоль, хоть поперёк!
Венеций: Терпение, внимание к деталям — лишь так картографа оценишь мастерство.
Сивес: Готов внимать… и вынимать… любым деталям.
Венеций: Тогда, пожалуй, с севера начнём. Вот тут, смотрите, Брума. Не верьте в холодность Джерольских гор, мой друг.
Сивес: Как много мест, достойных изученья!
Повисла драматическая пауза. Верилий приоткрыл один глаз: судя по ногам и макушкам, актёры никак не могли продолжать беседу… Но молчание весьма красноречиво говорило за них.
Мессер Страбон попытался представить, что они в самом деле изучают прорисовку карты. У него почти получилось, но тут из-за ширмы вылетел тёмно-красный камзол.
Венеций: А вы, мой друг, я погляжу, любитель… тонкого изящного искусства, постичь которое не каждому дано!
Сивес: Любитель? Булочка моя, да я эксперт!
Венеций: Не спорю, Бруму изучили вы достойно — в вас есть картографическая страсть! Желаете продвинуться южнее?
Оливково-зелёный шейный платок повис на ширме.
Сивес: Да хоть на самый крайний юг!
Венеций: От Брумы по Серебряной дороге…
Сивес: В Имперский город?
Венеций: Непременно. Но сперва восточнее и западней заглянем. Вот тут, смотрите, Коррол с Чейдинхолом. Они весьма… чувствительны к вниманью.
Зелёная нательная рубашка повисла рядом с шейным платком. Темноволосая голова склонилась и исчезла из поля зрения.
Верилий решил, что никогда больше не сможет путешествовать по родной провинции… По крайней мере, не сгорая при этом со стыда. Сивес и Венеций отдавали должное прелестным окружностям стен и острым шпилям обоих городов. Ноги под ширмой — единственное, что двигалось на сцене — поневоле привлекали внимание. Актёр-имперец поднялся на цыпочки, видимо, открывая своему напарнику больший доступ к изучению достопримечательностей; воображение охотно достроило невидимое взгляду, и Верилию стало по-настоящему жарко.
Но пьеса — в отличие от исполнителей — не стояла на месте.
Сивес: Внимание я уделять готов всем городам, холмам, оврагам, рекам… Как аккуратен ваш Великий лес! Я б проложил через него дорогу…
Венеций: Не томи!
Сивес: …чтоб наконец воочию узреть, почувствовать и должное воздать…
Венеций: Ближе к делу!
Сивес: …подняться вместе с вами на вершину…
Венеций: К вершине я уже на полпути.
Сивес: …прекрасной, гордой, белоснежной Башни!
Видимо, именно величие символа Империи заставило данмера за ширмой опуститься на колени.
Верилий залпом осушил бокал вина, зажмурился и очень-очень старательно принялся составлять в уме текст критической заметки о применимости проекций Диренни для карт местности с пересечённым рельефом.
Зелёные штаны, вылетев из-за ширмы, упали на подмостки. Их очертания напоминали дилетантские попытки изобразить на картах лесные массивы.
Диспозиция за ширмой снова поменялась.
Сивес: А слышал я, Коловия с Нибеном — две части целого, но всё ж разделены…
Венеций: Вы явно сведущи во внутренних проблемах, что издавна тревожат Киродил. Ну что ж, извольте провести сравненье.
Сивес: Ах, право, обе части хороши. Как мягок климат, плавен как рельеф… Представить не могу, как выбрать между ними.
Венеций: Между ними.
— Конец первого акта, — бесстрастно объявил Курио. — Если желаете, актёры выйдут на поклон.
Кажется, не только Верилий в красках представил этот выход — особенно если учесть, что на мессере Венеции, судя по количеству выброшенной за ширму одежды, остались одни туфли.
— Лучше не надо, — решительно сказал Аттий. — Я ещё от предыдущего созерцания Коловии с Нибеном не оправился до конца.
— Конец первого акта, — задумчиво повторил Савос. — А во втором акте, я так понимаю, наши герои займутся изучением карты Вварденфелла?
— Вы исключительно проницательны, серджо Верано, — кивнул Курио. — И, без ложной скромности скажу, несколько пассажей о Красной горе мне определённо удались. Но, господа, поймите тонкую душу творца — мне не терпится услышать ваше мнение.
Савос, сохраняя абсолютно невозмутимое лицо, кивнул Верилию, явно предлагая высказаться первым.
— С точки зрения картографии, конечно, э-э, пьеса несколько… не совсем корректна. Многие важные аспекты создания карт раскрыты непрофессионально, я бы даже сказал — дилетантски. Сомневаюсь, что тут есть хоть какая-либо научная ценность…
Верилий и сам понимал, что его стремительно и неудержимо уносит совсем не туда; или, скорее уж, в такие простые и привычные области. Но в тёплом, спокойном взгляде Савоса не было насмешки — только понимание и уверенность в нём. Уверенность, которая оказалась заразительной.
— Серджо Советник, — твёрдо сказал Верилий, — вы отдали нам право решать… Так вот: мне будет крайне неприятно, если эта пьеса когда-нибудь станет доступна публике.
Курио, к его некоторому удивлению, не выглядел ни расстроенным, ни удивлённым; только кивнул понимающе.
— Вы в своём праве, мессер Страбон, — подтвердил он. — Ну что же, искусство порой жестоко к своим слугам; и настоящий, подлинный успех литературы — отнюдь не в количестве читателей или зрителей.
— За это надо выпить, — неожиданно объявил Аттий. И добавил тише: — По крайней мере, мне очень сильно надо выпить. За что угодно.
И Верилий внезапно осознал, что его племянник вырос в очень мудрого мужчину.
…а после Крассиус повёл их всех смотреть на Баар Дау в ночном небе, Савос читал стихи кого-то из своих знакомых, Аттий подло дезертировал, заметив приятелей… Окончание вечера — но, увы, не весь вечер — память Верилия уже не сохранила.
А несколькими днями позже, когда Верилий уже смог смотреть на карты, практически не краснея, ему доставили подарок. В короткой записке серджо Курио выражал надежду, что его небольшая дружеская шутка не задела ничьих чувств, уверял, что мессер Страбон вправе распоряжаться единственным экземпляром пьесы по своему усмотрению…
…и советовал как-нибудь сыграть «Прикладную картографию» в приватной домашней обстановке, раз уж на большую сцену ей путь заказан.