***
Они встретились нечаянно. Съехав с птицы своевольного подрывника, тогда еще Тоби пропал в лесах. И попал к ней в сети. Если бы не она сама, он, отступник высшего класса, в жизни бы ее не заметил. Ее сила была создана для шпионажа. — Вы красивый, — замечает она, не открывая глаз. — Печальный, — ее ноги болтаются из стороны в сторону, она не выглядит взрослой, ей лет двенадцать, но уже есть протектор Кумо. — Откуда ты знаешь, какой я? — тонким голосом спрашивает Тоби. И она вертит головой, чтобы спрыгнуть с дерева к нему на землю. Все также не открывает глаз. Ее лицо чем-то незаметно напоминает лицо его старой подруги. — Можно руку? Обито не понял, что произошло. Почему стало так тепло, то ли на душе, то ли чисто рукам. Обито сбрасывает гендзюцу, но утопает лишь сильнее. Это не помогает. — Да, теперь я понимаю, — говорит она и все улыбается, улыбается, не открывая глаз. Гладит руки, надеясь успокоить и согреть. И хоть у них уже был Зецу, он спрашивает, так и не определившись с голосом и личностью: — Как тебя зовут, дитя? — Амаи! А Вас? — А ты умеешь хранить секреты? — О, я понимаю! — она знает, что он скажет потом. Потому что сейчас не время. — Хорошо. У ее родных он забирает ее, обещая обучать.***
Амаи держит продавщицу, это слегка пожилая женщина за пятьдесят, за руку обеими ладонями, когда говорит с ней. Улыбается и рассказывает, что любит сладкие яблоки, очень скучает по дому (и с ним у нее ассоциируются самые сладкие фрукты). Девочке приходится отпустить чужой источник чакры, которую она читает вместо выражения лица, чтобы женщина, отвечающая сонной к вечеру улыбкой, могла собрать ей пакет самых сладких яблок, которые сможет нащупать в своей корзине. Амаи шарит в кармане, просит руку, щупает ее легкими движениями и кладет пару монет. — Ах, дитя, — вздыхает женщина, не понимая благо слепоты этой девочки, — у меня тут осталось пирожное. Возьми его, попей с ним чаю, — и заворачивает в салфетку сладость. — Ты сможешь идти одна? — Конечно! Я не одна. Ее, конечно, провожают взглядом, но в тенях леса ее сопровождающий совсем не заметен. Обито ждет, когда она остановится рядом с ним, и опускает на ее плечи плащ акацки, скрывая тело, протектор, погружая девочку в бесформенную ткань, которая сразу, казалось обоим, скрывала ее от всех посторонних глаз. Ее длинные русые волосы, поправляемые ею, ниспадали по плащу, потому что с ними под ним было жарко. — Почему ты так добра к людям? — он забирает ее пакет, избавляя от груза, и Амаи сразу хватается за ближайшую свободную ладонь, потому что уже привыкла так ходить. Обито задавался вопросом, должен ли он позволять ей так много прикасаться к себе, но неутешительно приходил к выводу, (к которому сам хотел приходить), что девочка по-другому не сможет увидеть его выражения лица. Но они оба знали, что она видит глубже, намного глубже. Сквозь деревья на их тропу еще пробиралось закатное солнышко. — Они не сделали мне ничего плохого. О! Эта женщина дала мне пироженку! Обито-чан, хочешь пироженку? Он не был против позволять ей все это. — Кушай сама, Амаи-чан, — даже если Обито безмерно обожал сладкое. Разве в ком-то еще было так же много прекрасного, как в этой девочке?***
Амаи знала, что у Обито-чана есть эти два состояния, может даже три, когда он с ней, и когда разговаривает с другими людьми. Она не знала, почему именно с ней он такой… хороший, светлый, а с другими колется. Она делала все, чтобы сохранить в нем искру, что была ядром его характера, без которого, казалось, ее лучший друг-учитель не мог существовать, но в то же время, та, казалось, гасла, потому что с иными людьми злоба, ненависть, пренебрежение закрывали этот свет. Она так любила видеть это сияние. Чувствовать тепло руками. Но она отошла в тень, когда он разглядывал в той пещере наследие клана, частью которого когда-то являлся. Ему было грустно, Обито-чан злился, но он не хотел, чтобы это чувствовала Амаи, которая все равно ощущала то же, что и он, потому что уже слишком хорошо его знала. Стало быть, они оба перешли черту невозврата. Зецу появился из неоткуда, кинул пару слов, и они вместе — он позвал — вернулись на поле боя Учихи Саске, которому Амаи безмерно сочувствовала. На смерть старейшины той деревни Обито-чан дал взглянуть лишь один миг. Все эти дети, Амаи думала о них именно так, ведь они были старше ее лишь на три-четыре года, не заслужили всего того, что с ними происходило. Она любила каждого из них, но Обито — больше всех. И потому, чтобы ни случилось, была на его стороне, хотя он и не требовал от нее никаких жертв, никакого содействия и рвения. Он был самостоятельным и целостным, как и она сама, у него были иные сильные союзники, а у нее за плечами все еще были ее родственники, которые отслужили свое: они не пойдут на войну и примут ее обратно. Она чувствовала колебания воды, чувствовала, как часто бьются сердца девочки и мальчиков, чьи взгляды никогда не сойдутся, но которые, как утверждал один из них, так похожи, несмотря ни на что. Их чакры резонировали, поэтому Амаи правда считала, что мысли джинчуурики не так уж далеки от истины. Копирующий Шаринган, о котором Обито странно молчал, вызывал уважение своей решительностью. Бывший учитель и бывший ученик сошлись в битве, после того, когда Саске перенапряг свои глаза, и Обито хмыкнул, мельком глянув на спутницу, все так же держащую его за руку. Ей не хотелось задумываться, почему, но все равно насупилась. Какаши остановил Наруто, который ринулся в атаку, но тот был слишком настойчив. Вот второй раз остановить не вышло. Саске не остался в стороне. Что-то произошло, Амаи почувствовала их чакру, которую Наруто излучал, всеми силами пытаясь открыть себя для человека, которого так хотел вернуть в свою деревню. Но Саске не отвечал тем же, не давая считать себя так же, как давал это сделать Наруто. Амаи задавалась вопросом, могут ли они вообще читать чакру друг друга так, как это делают сенсоры типа нее. Атака была слишком мощной, и Обито заслонил ее своим телом от звуковых волн, которые создали огромные колебания на воде, где протекала битва. У нее на миг закружилась голова. Наруто поймал Какаши, Зецу — Саске, тем самым давая им всем гарантию, что они смогут забрать его целым и невредимым. Но пока Амаи и, для всех, Мадара все еще прятались, чтобы создать эффект неожиданности. Для Амаи было во всем этом что-то забавное, но даже пожелай она вмешаться, ей не позволили бы. — Идем, — Обито дал отмашку и затянул их обоих в свой пустой мир, чтобы потом появиться рядом с Зецу и Учихой, уже тяжело дышавшим. Амаи сразу, ведомая интересом, подошла, чтобы взять за руку, возможно, передать немного чакры — своей у Саске осталось слишком мало. — Пойдем домой, Саске-чан. Но тот лишь отшатнулся, когда резко почувствовал ки со стороны Обито, который скрыл свое недовольство его реакцией на девочку (однозначно агрессивную, но Амаи не могла видеть его лицо) за словами: — Я же сказал тебе возвращаться, — он продолжил так давить еще несколько секунд, удостоверившись, что младший Учиха не собирается причинять подошедшей вред. Затем обернулся, чтобы заметить, как члены команды Какаши переглядываются, не понимая, кто стоит рядом с ним, и явно не довольные, что Саске попал под влияние человека в маске. Амаи, закончившая свою проделку, все еще искренне улыбающаяся слабо видевшему это Саске, подошла обратно к Мадаре, как его окрестил джонин Скрытого Листа. — Саске… Мы оба уже стали настоящими шиноби. Скажи, ты смог понять, что лежит у меня на душе? — Наруто указал в область своего сердца. Саске стоял напротив него, желая выслушать, готовый выслушать. — Ты должен понимать. В следующий раз… мы оба умрем. Но нет, Саске не понимал. Саске закрылся в себе и не раскрыл для себя других. Зецу весело хмыкнул, а вот дыхание у девочки перехватило. Все то, что говорил Девятихвостый, было слишком искренне, но при том речь шла о смерти. Наверное, когда-нибудь, она тоже могла бы сказать что-то похожее своему учителю. Она, держа его за руку и лишь слегка поворачивая голову в его сторону, чтобы слышать спокойное дыхание, понимала, что хотела бы принять на себя всю его боль, если он этого захочет. — Наруто, почему ты делаешь все это? — Потому что мы друзья! И это тоже было правдой. Потому что Обито ее друг, — улыбнулась она, сжимая чужую руку в решимости, не осознавая, что ее лицо направленно прямо на Узумаки. — Уходим, — бросил Обито, но Амаи, открыв глаза, сделала шаг. И Наруто увидел светло-голубые льдинки луны, что были этими странными глазами, рисунок которых смазывался от скорости, поразительно близко. Мягкие ладони коснулись его лица, очерчивая скулы. Она чувствовала шрамы и недавний порез от чужого куная, но глаза ничего не видели, они смотрели сквозь юного ниндзя слабо выраженными зрачками. И все равно, зависнув на эту долю мгновения в воздухе, она сказала: — Ты светишь. Ты тоже красивый, Наруто-чан. Но в ответ ей не дано было что-либо услышать, ей и не нужно было. Длинная секунда кончилась, и эта странная девочка уже стояла рядом с Мадарой, снова. Только приготовленный Хатаке кунай не успел достать кого-либо. Она дружелюбно махала им рукой, пока спираль пространства закручивалась, унося их куда-то пока непостижимо далеко для Наруто. — Вы… вы вообще это видели?! Какого черта это было?! — А? Что? Что-то случилось? — Харуно не поняла вопроса, такая скорость и не слишком удачный ракурс за спиной сокомандников не дали ей даже возможности понять, что произошло. Какаши же хмуро всматривался вдаль, ловя активированным шаринганом остатки странной чакры. — Эта девочка… Яд на кунае Сакуры подкосил Наруто слишком вовремя. Какаши поймал поменявшего цвет кожи ученика и позволил себе задуматься.***
— Ну и что это было? — Благодарность, — улыбнулась девочка, даже несмотря на то, что ее глаза пульсировали и даже рукой она не могла облегчить эту боль. Они были не одни, и только лишь поэтому Обито промолчал, хотя ему не слишком нравилась эта выходка. — Ты хотел говорить? — обратился Мадара к Саске. Тот двинулся в пещеру, заставляя всех поторопиться и оказаться внутри. Говорить при всех он не желал. — Зецу-чан, как у тебя дела? — подхватила за руку она названного, на что получила ответную, пусть не слишком приятную улыбку. — Все прекрасно, Амаи-чан. Мне кажется, тебе нужен отдых. Она ничего не сказала в ответ. Только кивнула. Она понимала, когда нужно отступить. Понимала и улыбалась.