Все дороги мира

Я почти не сплю уже вторые сутки, наверное, чего-то жду. Даже Маффин и Брауни не могут меня успокоить, хотя стараются вовсю… — Уходите, — говорю, быть может, слишком резко, отчего кобылицы одновременно вздрагивают и перестают вылизывать мои соски и целовать шею. Возможно, за это время я стала почти как Несмертный Джо. Наверное… Почти. Как. — Вон, кому сказала! — довольно грубо стряхиваю с себя два нежных и мягких девичьих тела. Девчонки прыскают в разные стороны, словно стайка пустынных ящериц, и, шушукаясь и пересмеиваясь, выскакивают из комнаты, а я некоторое время лежу на скомканных простынях, ощущая острую нехватку человеческого тепла. Может, потому, что их рядом нет? Или Прелести? Или… Через некоторое время после их ухода нашариваю на прикроватной тумбочке пачку сигарет и зажигалку, прикуриваю. Несколько секунд лежу, а потом резко вскакиваю и выхожу на балкон. Затягиваясь сигаретой, думаю, как круто было бы сейчас сесть в боевую фуру, вдавить в пол педаль газа, врубив пятую передачу, и гнать по пустыне, не думая ни о чем и ни о ком, только о бензаке, воде и Максе… О Максе?! Почему я о нем в последнее время постоянно вспоминаю? Ветер холодит обнаженное тело, сигарета горчит, и я сплевываю невкусную слюну. — Императрица Фуриоса, к вам прибыл посланец из Каменных Земель, — слышу голос, и оборачиваюсь к в свою очередь повернувшемуся ко мне спиной Метке — моему секретарю. Тот сдавленно кашляет, пытаясь скрыть смущение. — Я не знал, что вы не одеты, простите… — вроде бы изучает картину на стене, но я замечаю, что он украдкой пялится на мою порядком обвисшую за последнее время ничегонеделания задницу. — Ничего, Роб, — улыбаясь, облокачиваюсь на перила — императоры не имеют пола, ведь так? Снова кашляет, бормочет что-то нечленораздельное и выскакивает за порог, оставив двери настежь распахнутыми. — Вот дурень! — я со смехом начинаю поиски своего халата в куче вещей, наваленных на кресле — Ты бы еще сказал, что… Оборачиваюсь, но секретаря и след простыл. Хмыкнув, продолжаю задумчиво ковыряться в ворохе тряпья, оставленного легкомысленными кобылками, убежавшими к себе в чем мать родила. Но затем мое внимание привлекают какие-то странные звуки в коридоре — сначала вопли Метки о том, что я не одета и не могу никого принимать, потом мат охранников, а следом кто-то невозмутимо произносит: — Фуриоса меня ждет. Только что найденный халат падает из рук. Он? А вдруг послышалось… — Императрица, я не хотел его впускать, но он вырубил охрану, что прикажете делать?! — вопит Роб, видимо пытаясь кого-то отпихнуть в сторону и закрыть двери. — Искать другую охрану, — тот самый голос, насмешливо-презрительный. Он, точно ОН, ошибки быть не может. — Но что делать-то, все-таки?! Прямо за мной происходит какая-то возня, а я так и стою не в силах пошевелиться. — На хер идти и дверь за собой закрыть!!! — рявкаю, выходя из себя. Метка ойкает испуганно и сматывается, а я просто жду, бездумно глядя через распахнутые створки балкона на показавшиеся вдруг чересчур яркими звезды. Слышу, как хлопает дверь, а потом тихие шаги. — Приветствую, Императрица Фуриоса. Я посланец из Каменных Земель, — в голосе слышится едва уловимый смех и…радость, что ли?.. — Приветствую тебя, посланец, — отвечаю в тон, все так же стоя к нему спиной. — Молчи, — как всегда негромко и, вроде бы, без эмоций, но я дрожу, как… кобылица? Молчу, хотя хочется орать, словно ненормальная. — Стой. Я стою. Грубые ладони ложатся на ягодицы, некоторое время мнут их, а потом над ухом раздается шепот: «Потеряла форму…» Мне хочется оправдаться, объяснить всё, но едва я чуть изгибаю шею, к моей щеке прикасаются его губы. Я не думала, что он окажется таким… Домашним и уютным, что ли? Разворачивает меня к себе лицом, смотрит в глаза и целует снова. Стонет в поцелуй, почти мурлычет, когда я начинаю поглаживать его член сквозь джинсы, и чуть ли не скулит, когда я прикусываю его губу. Отстраняемся друг от друга, смотрим какое-то время, непонимающе и немного растерянно, а потом почти что рыдаем, хватаясь за отросшие за три года волосы, царапая плечи: — Фуриосаааа… — Маааксссс… Я отталкиваю его, желая разглядеть получше, а он понимает все правильно. У нас и было все так, как нужно, с самого начала, ведь правда? Макс несколько секунд смотрит на меня, усмехается, снимает с себя футболку, а потом… Потом протягивает руки и просто говорит: — Иди. И я иду. Макс валит меня на кровать, постанывая, лижет и целует мою шею, чувствительно прихватывая иногда зубами, а я прижимаю его к себе, шепча в его макушку только одну короткую фразу, раз за разом, словно молитву: «Наконец-то, мой…», на что Макс едва слышно посмеивается. Потом отстраняется на какое-то время, а я, кажется, прошу, что не нужно, требую, чтоб не смел… Тяну к нему правую руку и обрубок левой, не желая отпускать, но он всего лишь разувается и снимает с себя джинсы и белье. — Я здесь… — ложится на меня, крепко прижимаясь всем телом; видимо, ему как и мне, необходим тот тесный контакт, когда даже нервы под кожей, кажется, начинают срастаться, переплетаясь в один клубок, замыкая два тела в единый организм. От него пахнет потом, пылью и бензаком, но это в наши времена нормально. От меня, наверное, несет кобылицами и еблей, о чем я хочу сказать немедленно, повиниться, покаяться. Но Макс, словно прочитав мои мысли, целует. Долго, жадно, сладко до дурноты… «Я обленилась. Погрязла во власти» — хочу сказать ему, но он сам устанавливает надо мной единоличную власть. «Я завела гарем, и веду себя так же, как Несмертный Джо» — пытаюсь произнести, но он одним движением сильных рук раздвигает мои ноги, и я теку, как последняя сука, чувствуя прикосновение шершавых пальцев. — Моя, — говорит, не спрашивая, но утверждая. — Ты! — стонет, нацеловывая культю моей левой руки. — Скучал… — посасывает соски, спускается ниже, щекоча губами и языком живот, и, наконец, добирается до паха. А я просто не знаю, что делать, лишь дышу часто-часто, думая, что, наверное, мне все это снится… Макс делает то, чего я так и не смогла добиться ни от одной из своих наложниц. Девушки у меня вроде бы ласковые, умелые, но они — это не Макс, и никто не может с ним сравниться. Мне хочется сказать ему об этом, но я только и могу, что стонать и всхлипывать. Невообразимо, безумно, потрясающе!!! — Маакс… — я хватаю его за волосы, а он рычит, чувствительно шлепает меня по внутренней стороне бедра, и продолжает то, чем занимается. Другого бы я пришибла и выкинула вон из спальни, но это — Макс… Я все-таки выворачиваюсь из его стального захвата, хотя порядком разомлела после четырех оргазмов подряд. — Макс, — отодвигаюсь как можно дальше и усаживаюсь в изголовье кровати, упираясь копчиком в подушки, — я… — Знаю, — цепко хватает за талию, тянет к себе, забрасывая мои ноги на свои плечи. А дальше меня хватает только на то, чтобы бесконечно повторять его имя… После всего он сворачивается клубком на постели, а я усаживаюсь по-турецки и без устали глажу его спину, плечо, обвожу кончиками пальцев контуры татуировок и шрамы, трогаю жесткую щетину на щеке и подбородке. — Ну? — Макс приоткрывает один глаз и едва заметно ухмыляется — это видно по лучикам морщинок. — Спать будем? — Будем, — я тоже улыбаюсь. — Может, позже? — Может… — отпихивает мою руку, поворачивается на другой бок, натягивая на себя край простыни, и сонно-расслабленно бормочет: — Поедешь завтра? — Поеду, — даже не спрашиваю, куда нужно ехать. Мне все равно, лишь бы с ним. Чтобы снова вернулся симбионт «фура-Фуриоса-Макс». Идеально! Наверное, именно этого мне и не хватало все три этих долбаных года… Укладываюсь рядом, обнимая его. Снова вместе и нас ждет Дорога. Все дороги мира.