Изменить нельзя

На телефоне не было пропущенных. Темнело. Падал новогодний снег. Все люди, кто еще не успел добраться до родных салатов и телевизора, суетливо спешили по домам. Улицы затихали, пустели, оставались гордо в своем холодном величии, освещенные фонарями многочисленных украшений и светом последних не сдающихся витрин. Женя прислонилась лбом к полке с сиропами, механично протирая уже и так чистую чашку просто чтобы дать рукам занятие. В маленькой кофейне было пусто, давно уже было пусто, только периодически заскакивал какой-нибудь бедняга, не спавший несколько ночей и надеющийся прожить до боя курантов на кофеине. Да и те, кажется, уже кончились. Глупая, бесполезная новогодняя смена. Женя взяла ее потому, что это давало ей конкретную причину где-то быть в Новый Год. Ей одинаково тошно было видеть и одногруппников с вечернего отделения нового универа, и свою семью. Тошно не потому, что с ними было что-то не так. Тошно, потому что она была призраком среди них. Все они теперь были призраками. Толпы потерянных, пытающихся вписаться обратно в обычную жизнь. Они как-то забыли занять себе место, когда их уводили из мира простых людей, они забыли спланировать возвращение, которого им никто не обещал. Видевшие слишком много, чтобы жить беззаботно, вынесшие слишком много боли, страха, драк и похорон чтобы находить общий язык со сверстниками. Им не светила даже психотерапия - для жизни, выпавшей на их долю, не найдешь метафор, а за правду им светил один лишь желтый дом. Так что они продирались сквозь жизнь молча, стиснув зубы и делая вид, что они в порядке. Просто закрылся институт. Это бывает с учебными учреждениями. Женя не знала, что с остальными. Ей было стыдно в этом признаваться, но она уже больше года, с тех самых пор как их отпустили на все четыре стороны, не держала с ними контакта. Она для этого оказалась слишком слабой. Она не могла смотреть на ставшего пешеходом растерянного Матвея, на Лилю, которой навсегда теперь стало немного труднее дышать из-за наспех залатанной дыры в груди, на Антона, до последнего пытающегося удерживать позитивный взгляд на будущее, на всех ребят, которым теперь нужно было начинать жить заново. Она думала, глупая, что если оторвать от себя все, напоминающее о книгочействе и Библиотеке, то это все пройдет, растворится в памяти, отпустит ее жить, как раньше. "Как раньше" не работало. Ничего не работало. Какой бы спокойной она не старалась быть, как бы хорошо не играла роль - нельзя было унять вышколенную паранойю (никогда не расслабляйтесь, говорила Ангелина, никогда не расслабляйтесь), никак не могла она заставить себя выбросить закинутую в угол под кровать опустевшую не пишущую больше ручку и бесполезную драную тетрадку в кожаной портупее, никакими снотворными не убивались ночные кошмары. Что поделать. Наверное, просто мало времени прошло. Пройдет еще год, два, три - должна же она когда-то забыть, должна же она когда-то поверить в то, что все это было сном, фантазией, идиотской закончившейся сказкой у которой сожгли обложку и кинули в небытие. Это как в детстве - закончилась история, которую читал, и потом не знаешь, куда себя деть, как от сердца оторвали. Пройдет, пройдет, ДОЛЖНО пройти. Радио в углу на холодильнике перестало играть свой стандартный репертуар, который Женя одновременно и выучила уже и не узнавала все еще, и завело новостную колонку. В каком-то городе в какой-то далекой стране, такой далекой, что ее, может, и вовсе не существует, когда думаешь об этом вот так, стоя в пустой кофейне посреди Москвы, упал мост под собравшимися праздновать. Диктор усталым меланхоничным голосом сообщал о числе погибших. Женя поймала себя на том, что у нее внутри тоже родилось ровно столько ответных эмоций, сколько у говорящего. Ноль. "Даже под новый год люди умирают. Это никогда не кончится." - мелькнула отрешенная мысль. Люди постоянно умирают. Она сама вчера была на кладбище. Единственный кусок "сказки", который она не отбросила. Даже не думала. Может быть, именно кладбище ее и не отпускало. Люди умирают и нет никакого великого, благородного тайного Ордена, оберегающего их жизни ценой своих. И никогда не было. И пропущенных звонков на ее телефоне тоже нет. - Вот между прочим мы все нихрена не вечные, а ты все работаешь тут. Женя вздрогнула так сильно, что чуть не ударилась об ту же полку, отшатнулась и выронила из рук чашку, с оглушающим звоном разлетевшуюся вдребезги под ее ногами. За секунду, которая потребовалась Лунёвой, чтобы обернуться, ее прошибло холодным потом и дыхание сбилось где-то в горле. Девушка, стоявшая по ту сторону стойки, выглядела почти настолько же напуганной Жениной реакцией как сама Женя, глядящая на нее совершенно круглыми глазами, как будто увидела привидение, не меньше. Она знала эту девушку, она работала в книжном магазине неподалеку и периодически забегала за кофе во время перерыва. Судя по всему, их магазин тоже работал новогоднюю смену. Девушка была брюнеткой, носила очки и аккуратные приталенные пиджаки, и ничем не была похожа на... кого-либо, знакомого Жене. И голос похож не был. Наверное, она задремала. Почудилось, померещилось. Как столько раз что-то мерещилось за эти долгие месяцы. Может, ей и правда пора в психушку. - ...ты чего? - поинтересовалась, наконец, клиентка, и Женя заставила себя закрыть приотвисшую челюсть. - ...простите. Я не слышала, как вы вошли, испугалась. - Женя потянулась за веником в углу, старательно отводя взгляд. Не выдержав, поинтересовалась, все же: - Что вы сказали? Девушка скептично посмотрела на нее, а потом пролезла за стойку и присела на корточки, голыми руками помогая Лунёвой собирать осколки в мусорное ведро. - Я говорю, - она кивнула в сторону радио, которое уже снова завело равнодушный рождественский саундтрек, - вот так никогда не знаешь, когда помрем. Где мост обвалится или сосулька на голову упадет. А я маме давно не звонила. И с друзьями некоторыми никак не соберемся, дела, работа, повзрослели, интересы изменились, разошлись. Вот, и в Новый Год работаю. А как умрет кто из них завтра - буду я себя утешать, что мы все равно не общались или что мне денег за смену заплатили? - она грустно засмеялась. - Вряд ли. Но пока не случилось - буду верить, что со мной не случится. Снег падал. Часы тикали. Разбитая чашка была убрана, кофе сварен, добрая "соседка" ушла обратно к себе в магазин. Женя стояла, тяжело облокотившись о стойку, и слепо смотрела на дверь. Мысли крутились в голове, бередили спокойствие, которого у нее и не было уже больше года. На телефоне звякнуло входящее сообщение. Женя стащила с себя фартук, бросила его на стул в углу, взяла свои вещи из подсобки и вышла на улицу, под летящий снег. Закрывая дверь, она подумала о том, что до конца ее смены еще два часа и ее уволят, если узнают. Мысль не вызвала эмоций. Мало что вызывало уже. Запахивая куртку на ходу, она вышла на открытое пространство на улице, и нерешительно остановилась. Снег падал, скапливался у нее на шапке и плечах, цеплялся за ресницы. Что-то грохнуло и вспыхнуло красным и Женя выпрямилась, как струна, рефлекторно напрягаясь до боли в сведенных мышцах. Что-то грохнуло опять, красный, желтый, синий - и на секунду все вокруг горело, и все вокруг рушилось, и в жилах холодом отдавалась синева, и чей-то крик в ушах, и рев взбешенного персонажа, и удушающий дым, и хруст стекла под ногами. Женя задрала голову. Кто-то заранее пускал салют, не дождавшись полуночи. Он грохотал и рассыпался разноцветными огнями, окрашивая все вокруг в цвета, которые были бы красивыми, если бы Женя не потеряла способность такими их видеть, и кто-то, уже пьяный, весело кричал от восторга. И чуть-чуть пахло дымом от дешевого фейрверка. И под ее кожей не было ничего, кроме обычной крови, холодеющей от таящего снега. Женя побежала - снег предательски хрустнул под ботинками - вперед, между домиков и ярмарочных лавочек. Впервые за этот вечер она, кажется, точно знала, куда бежит. Вниз по улице, к метро, через турникеты и по эскалатору. Потом из вагона, снова на улицу, между безликих панельных домов, стараясь не врезаться в покосившиеся оградительные столбики на тротуаре, прочь от города, к лесу, и дальше - вдоль высокого бетонного забора, и туда, вглубь, в деревья и сугробы, по давно нечищенной тропинке, утопая в снегу почти по колено и спотыкаясь, запыхавшись. Туда, к пустырю, на котором больше нет никакого замка, туда, к опустевшему, заброшенному маленькому зданию с осыпающейся советской фреской на стене и потертой табличкой. Институт имени Гиляровского стоял темным массивом, холодный, растерявший студенческий смех и топот ног, и смотрел на нее черными проемами окон, не узнавая. Женя остановилась перед входными дверьми, безнадежно забаррикадированными снегом, постояла в растерянности, подергала дверную ручку, сама не зная зачем. Тяжелый замок, уже начинающий ржаветь, недовольно грохнул ей в ответ, и девушка сделала шаг назад. Зачем она сюда пришла. Зачем она вернулась. Она не знала. Стояла, пуская клубы пара разгоряченным дыханием, с коченеющими ногами, и чувствовала себя полной дурой. Потом она заметила его. Одно из тех самых негостеприимных окон. Разбитое. С еще не до конца уничтоженными снегопадом следами рядом. Женя подошла к нему, просунула голову в проем, вгляделась в черноту. Под окном уже собрался наметенный сугроб, но он был единственным, что ее встречало. Помедлив, она ухватилась за стенку, закинула ногу на подоконник и втянула себя внутрь. Она не боялась пораниться об осколки. То ли потому, что уже давно не боялась боли, то ли потому, что почти все стекло с рамы уже было обломано, как будто до нее пролез кто-то выше нее и шире плечами. Девушка пошла вдаль по коридору, ступая заснеженными ботинками по вздувшемуся ламинату. В больше не отпапливаемом здании, казалось, было холоднее, чем снаружи. Но чем дальше вглубь - тем настойчивей ей мерещились голоса. Голоса давно ушедших дней. Голоса, которые она не сможет оставить позади. Женя поняла это с особой четкостью, и приняла с легким выдохом, как будто ее попытки стать "нормальной" упали с ее души тяжелым грузом, отвергнутые. Поняла и приняла, толкая дверь на кухню. Двенадцать голов обернулись к ней почти синхронно, и Лунёва оперлась рукой на косяк, оглядывая комнату, освещенную чем попало - фонарями, свечами, портативным походным обогревателем. Ребята одновременно и изменились, и нет. Матвей без присмотра покрылся неровной рыжей щетиной и оброс почти как Курт Кобейн. Кто-то - скорее всего Антон - завязал ему лохмы в хвост. Варчук перестал носить очки, а Твириновы сменили оправы. Дема со Снежей все еще сидели вместе и держались за руки, это Женя отметила с радостью. Зоя выкрасила на этот раз все волосы полностью, в то время как у Инги с волос давно уже отрасли последние остатки краски. Саша снова постригся. Никто не удивился ее приходу. Кто-то помахал рукой, кто-то кивнул. Антон подхватил со стола пластиковый бокал - он не смог притащить стеклянные, но пить из стаканчиков было выше его сил - с шампанским и протянул ей. Заранее налитый, поняла Женя. Ждали. - Привет, ребят. - она взяла предложенный бокал и присела на край кухонной тумбы, стягивая с головы шапку. В помещении не было достаточно тепло, чтобы вылезать из куртки, но это она точно могла себе позволить. Остальные вернулись к какому-то прерванному ее появлением разговору, и Женя, пока что не готовая к нему присоединиться, только вспоминающая, каково это, быть среди остальных, среди “таких же”, продолжила смотреть по сторонам. Сама кухня мало изменилась, если не считать катастрофически явного факта того, что ей больше не пользовались. На дальнем шкафчике, судя по следам, весной ласточки вили гнездо. Плакат со стены отклеился наполовину и свисал. Ножку одного из стульев кто-то погрыз. На одной из тумб стоял примус и маленькие "чайные" коричневые стаканчики. На столе был большой пластиковый контейнер с обязательным оливье, между пластиковыми тарелками раскиданы замусоленные частой игрой карты - четвертой комнаты, небось. Бывшей четвертой комнаты. Женин взгляд поймали еще четыре бокала, стоящие на подоконнике завешенного окна и она пригляделась. Сглотнула, встала, подошла поближе и наклонилась, вглядываясь в стеклянные рамки. Ну конечно же. Владину и Ритину фотографии она помнила, они когда-то стояли у дверей их комнат. Фотография Соловья была новой, наверное распечатанной с чьего-то телефона. С Сашиного, скорее всего. Еще один бокал стоял чуть в стороне, без опознавательных знаков, и Женя вопросительно обернулась на остальных. Заметив ее взгляд, Лиля, сидевшая в центре у самого стола, с ногами на стуле и завернутая в чей-то плед, наклонилась вперед, чтобы выглянуть из-за стоящего рядом Гриши, и что-то изобразила в воздухе рукой, а потом похлопала себя по груди (стоически не поморщившись). Женя, после паузы, поняла и кивнула, не задавая дальнейших вопросов. В самом деле, надо же и той девочке-монохрому - как же звали-то ее... - с кем-то встретить Новый Год. Если верить Лиле - она заслужила. Подумав, Женя сняла с себя рюкзак со сменкой, поставила на пол рядом с окном и села на него. Поближе к ребятам. И к живым, и к мертвым. В роли телевизора, еле слышно игравшего застывший во времени "Голубой огонёк" с Басковыми и Киркоровыми, выступал Варчуковский планшет, обложенный павер-бэнками. Время близилось к двенадцати и традиционной речи президента, когда Антон вдруг подвинул стул и забрался на него, загораживая собой экран и откашливаясь. Все замолкли и обернулись к нему. - Ну, если больше никто не хочет сказать, то я скажу. - начал Варчук. - Не то чтобы ты кого-то спросил, хотим ли мы. - язвительно подал голос Корецкий и Антон выразительно протянул в его сторону руку, мол, слово предоставляется. Матвей хмуро стушевался, кутаясь в куртку, а больше его никто не поддержал, так что Антон продолжил: - Мне хочется заметить одну вещь, ребята. Дело в том, что сегодня, рассылая вам сообщения, я нигде ни словом не упомянул место встречи. Я даже, по хорошему, не сформулировал это как приглашение. Я просто констатировал факт: сегодня празднуем Новый Год. Сюда ноги привели нас сами. Решение о том, что сегодня, а может, и не только сегодня, нигде больше ему места нет, каждый принял сам. Идти или не идти, это тоже был выбор каждого из нас. И тем не менее, все мы сегодня здесь. Все шестнадцать. - все посмотрели на окно. У Жени что-то болезненно сжалось в груди. Антон кивнул. - И даже больше шестнадцати. Прошло уже больше года, ребят. На прошлый Новый Год я пытался вас собрать, но смог только найти вот этого вот лешего, - Матвей фыркнул, - и втюхать ему денег, чтобы не подох. Этот год, я знаю, был насыщенным. Мы поступили в обычные институты, Снежа наконец-то попала в свой медицинский, Демыч параллельно с учебой вышел на работу и уже даже умудрился снять им квартиру, похлопаем Демычу, Матвей не помер, это тоже достижение. Но главное - мы проволоклись сквозь этот год, но так и не смогли уйти отсюда. Не прекратили скучать по своим способностям, даже если раньше думали, что они нахрен нам не нужны. Ничего не забыли. Не перестали быть книгочеями. Я прав? - Прав. - Женин голос потонул в согласном гуле остальных. Варчук кивнул и посмотрел на свой бокал с каким-то необычно серьёзным лицом. Из планшета за его спиной начал доноситься еле слышный звук курантов, и Антон встрепенулся, словно выдернутый из секундной задумчивости. - Ну, что тогда сказать? - он вскинул руку с шампанским вверх. - За Клуб Обреченных! - ЗА КЛУБ ОБРЕЧЕННЫХ! - хором ответили все. Кто-то тише, кто-то громче, кто-то гаркнув во всю глотку. Чокнувшись пластиковыми бокалами, разлив шампанское себе на рукава и выпив остатки залпом, они вдруг посмотрели друг на друга и рассмеялись. Сами не зная от чего. Разговоры полились снова, громче, смелее, веселее, снова находя тот блеск в глазах и звон голосов, совсем как раньше, когда на этой кухне горел свет, сновали Тени и тараканы еще не сбежали от голода. И Женя вдруг поняла, что тоже улыбается, хоть и ощущалось это даже непривычно, и Гриша ей на плечи накинул плед - целый рюкзак с ними он что ли притащил... - и кто-то подлил ей шампанского, а Яда протянула стаканчик с чаем, все тот же зелёный, что они и раньше пили и которым поили все общежитие, и Тамара ей на колени всучила странного вида подозрительный кекс - ну какой же Клуб Обреченных без кексиков, в самом деле. Лунёва тихо посмеялась, а потом, после паузы, обернулась через плечо, дотянулась и чокнулась с бокалом, стоящим рядом с фотографией, с которой задорно улыбалась Рита. И даже смогла не растерять при этом ответной улыбки. - С Новым Годом. С Новым Годом, Библиотека. Не-Библиотека.