Клетка

      Клетка ждет.       Трибуны ревут, скандируют имя парня, что должен был вылететь в самом начале соревнований, вознося его сегодня на пьедестал. Шквал не стихает, становясь все оглушительней, но уже не радует, как несколько боев назад. Финал ведь казался таким далеким.       Брендану, честно, плевать на всех, до слюней, орущих, не хотелось бы только подвести себя самого, свою любимую женщину, своего тренера...И все-таки внутри мерзким червем съедает гадкое ощущение проигрыша. Не физического, но морального.       Нет, сегодня не день, когда он сможет почувствовать себя королем. Только не сегодняшний день.       Глаза соперника пылают адским огнем. В них злоба и ненависть, жгучая горечь обиды, что буквально слилась с ДНК, мальчишка-звереныш, жаждущий мести — все поразительно смешалось взрывоопасным коктейлем в одном человеке. В некогда мелком братишке, с которым они, да, боролись, но за внимание пьянчуги-отца, и тем не менее, Брендан никогда не сделал бы младшему больно. Никогда в жизни, черт возьми, но сейчас, во взгляде напротив, Брендан видит злость на весь окружающий его — Томми — мир. В крепком, раскаченном теле с трудом узнается прежний, юркий младший брат, он больше не ребенок, и вырос вдали от него. Брендан помнил его подростком, и сейчас перед ним чужой [родной, ты ведь видишь] человек. И он жаждет показать свою боль так, как научился — через удары.       Томми Риордан одним выпадом справа может сломать любого бойца, не беспокоясь о его челюсти. Томми Риордан жесток, и беспощадно ранит своими словами, когда считает лучшей защитой банальное нападение. Брендан помнит их разговор неделями ранее.       — И, блять, кто ты вообще такой? — как плевок в лицо, что осталось только растереть ладонью.       Брендану жаль, он попытается исправить неисправимое, пусть это и практически невозможно [ты отца своего едва ли простил]. А пока напротив его — Томми-боя — г л а з а, и безнадежно хочется стать грушей для битья младшего брата. Пусть бьет, пока не иссякнут силы, пока лицо старшего не превратится в кровавое месиво, пока обида вселенских масштабов не достигнет своего апогея и с высшей точки не начнет свое падение вниз.       Пусть отомстит за все дни, когда Брендан был чересчур далеко, но так жизненно оставался необходим.       Томми Риордан отправит тебя в нокаут своим равнодушием, и кровоточащая рана откроется вновь.       — Я ведь твой брат...       — Моего брата больше нет. Я тебя, блять, не знаю, мужик. Ты кто угодно, но не мой брат. Он бы никогда меня не бросил.       И смотрит загнанным зверем, что в тупике оказался. Бросится в любую секунду, Брендан не успеет занять оборону.       Брендан едва ли может простить себя самого, так почему же он надеется на прощение брата?       Томми подходит вплотную, смотрит в глаза и дыхание жаркое, опаляет губы [он же ростом ниже, ты не забыл?]. Мельком запоминает черты, сопоставляя со старшим братом из прошлого, и лишь на мгновение цепляется взглядом на уровне его приоткрытого рта. Едва заметно сглатывает, и отчетливо повторяет:       — Я тебя больше не знаю, ты слышишь?       «Слышу. Я никогда бы тебя не бросил, но я ведь тебя...» — нужно сказать, а проносится только в мыслях. На деле же ступор и неприятный холодок вдоль позвоночника. — «Хотя, ты прав, малыш Томми, ты прав...».       Брендан потерял с ним связь непростительно много лет назад, но ждал его возвращения, как манны небесной. Не забывал ни на минуту, а если и так, то ночами обязательно видел во снах его задорный смех, улыбку и в глазах сиявшие искорки, подобно самым ярким звездочкам. И почему же сам не решился его разыскать, не интересовался его судьбой?       Почему, Конлон, ответь же?!       Фрэнк говорил не сдаваться, забыть, что Томми — родня, его кровь и плоть, его душа и сердце, и должен бить ради победы, но сейчас все тело отвергает любую попытку бороться.       Брендан считает, что обязан победить, чтобы удержать его в своих руках. Достучаться до мальчишки внутри, что залил свое сердце бетоном.       — Подойдите в центр ринга, — вырывает в реальность голос рефери. Брендану на секунду думается, что лучше будет сбежать, но ведь от Томми далеко не убежишь. Здесь нельзя показывать слабость, только такое же желание рваться вперед. Они оба ждали подобного разговора чересчур долго.       Несколько штампованных правил, которые оба знают наизусть с малых лет. Брендану кажется, что младший рычит, закусывая капу и буквально прижимается лоб в лоб, но звучит команда к действию. Бой начался.       Томми нападает сразу же, бьет наотмашь, тяжело и почти не двигается по клетке, только наносит удары, как молотом, но Брендан не промах. У них, на удивление, равные силы, Брендан уворачивается, боясь его ударить, только отражает и это выглядит смешно. Томми нужно, чтобы старший вдарил. Дерись, козлина, ты ведь не хлюпик, папочки рядышком нет, ты больше не для него стараешься. И Конлон впервые по-настоящему бьет.       Томми Риордан теряется всего на мгновение, а после первая кровь, круче, чем во времена спартанцев. Трибуны визжат, им нужно больше зрелища, словно здесь гладиаторские бои, пока внутри самих бойцов горит совершенно иной огонь, и он поглощает их с каждой секундой все сильнее. Адреналин, бурление в венах, остервенение до животных инстинктов, желание разорвать — вот до чего доводит отпускание тормозов, в голове щелчок и ты больше не человек, а напротив не твой брат.       Какая же это все брехня, Брендан видит перед собой только брата, а не дьявола. И когда Томми дает слабину, Брендан сжимает его в тисках своих рук и ног, в сгибе локтя сжимая за шею.       — Стучи, Томми, ну же... — громкий шепот, но другим он не слышим. — Стучи, Томми, пожалуйста...       Томми Риордан всегда оставался гордым, сейчас он предпочтет умереть, как боец, пусть старший посмотрит, во что превратилась жизнь младшего и как не страшно бывает, когда конец близок. Хрипит, едва ли может вдохнуть, совершая попытки вырваться и поменять положение, но понимает — все попытки бесполезны, ведь он больше не хочет беспомощно колотиться в стены...       Не хочет больше чувствовать себя брошенным, одиноким, несущим бремя вины за смерть матери на своих только плечах, ноша непосильная для одного человека.       Брендан знает, чего так жаждет его младший брат. Жаждал всегда. С самого начала, как их глаза встретились, когда новорожденного Тома принесли домой и тот схватил старшего братишку за пальцы.       — Прости меня, Томми...— обдает жаром ухо, пока хватка даже не ослабляется. Нельзя дать ему одуматься. — Прости... Стучи, Том, все нормально. Все хорошо...       Риордан вцепляется в его пальцы своими, но не предпринимает больше попыток выпутаться.       — Я люблю тебя, — так, чтобы слышал только он. — Я люблю тебя, Томми...       Секунда, вторая, третья...       Внутри бешено бьется сердце, силясь вырваться на свободу.       Томми Риордан хлопает брата по руке, сдаваясь.       Неважно, что сегодня он проигравший, он в руках старшего брата, в слезах, перемешанных с кровью, и становится все равно, что за стенами клетки его ожидает тюрьма. Томми больше не один во Вселенной.       Брендан готов закрыть его от всего мира в своих объятиях, не боясь укоров со стороны. Плевать, что скажут другие, Томми — навсегда только для него, а он — навсегда только для Томми. И ничто в жизни не способно этого изменить.