сдавливать глотки и ломать ребра

Просто Дазай — ловец душ, приручивший за жизнь так много зверья и Атсуши в том числе. Незаметно, вкрадчиво, крепко. Как гуппи в зеленом аквариуме, чертополох в стакане, так Атсуши в руках Дазая. Завянет и всплывет брюхом вверх, как только Дазаю надоест. И если у него когда-нибудь поднимется рука. — Атсуши-кун, голоден? И он кормит его, потому что сам подобрал, сам приручил. Поэтому он готов кормить его отядзуке до сыта каждый раз, разрешать спать на своем плече, давать пощечины, когда Атсуши накрывает паника, и прикрывать его, потому что он же в ответе. По правде говоря Атсуши-кун — эдакое недоразумение. Хуже чем Акутагава и Чуя. Хуже чем кто-либо, кто был в его жизни. Дазаю даже кажется, он где-то промахнулся, когда прицепил на него поводок. Хотел приручить зверье, посадил на цепь человека. Или хуже. Хуже. Ребенка. Дазай думает: «Мне ведь это аукнется». А Атсуши просто плывет по течению. И ему сложно это понять. Зачем Дазай его целует в ухо, кусается, шутит несмешные шутки, чистит ему мандарины и становится таким страшно жестоким, когда что-либо идёт не так. — Дазай-сан? Он, Осаму, берет мальчика и прижимает к груди. Кутает в своих руках. Мягко. С закрытыми глазами. Запах. Приятный и родной. И ладони Атсуши на спине. Комкает его плащ. И в голове пусто. — Дазай-сан, все хорошо? Очень хорошо. Он кивает и утыкается губами в бледное ухо. Красиво улыбается. Обдает горячим дыханием. Прижимается лбом ко лбу и понимает, что совсем безнадёжен. Он часто забывает, что ему не сорок, а всего двадцать два. Что он такой молодой и что у него осталось время на смазанные подростковые поцелуи и даже порывы ласки. Он никогда и не умел если честно, но с Атсуши начало кое-как получаться. Дазаю стыдно за некоторые вещи перед собой и за всю свою жизнь перед Атсуши. Накаджиме неважно. Он со всей лаской, на которую способен, кладет голову на его напряженное плечо и тянется пальцами. Обнимает грудь, шею, спину, подставляет руку под едва колючий подбородок, зарывается в волосы. В ответ не происходит ничего, но ему и не надо. Достаточно сидеть так на подоконнике, ронять слова в коридор и прижиматься к чужой теплой шее. Навязываться на объятия. Греться в не-своем пальто и болтать ногами. Думать, что счастливый, имея возможность прикасаться к Дазаю вот так просто. Смотреть на красивое лицо с такого близкого расстояния и замечать трещины на губах. Острый прищур глаз, взъерошенные волосы и худые пальцы. Замечать все. Дазай только упирается носом в ключицы. Ему тепло, лениво, немного пошло. И хочется все ближе и теснее. Пахнет яблоками и жвачкой, Атсуши заботливый и позволяет ему такие вольности. А Дазай оправдывается перед собой тем, что бесконечно одинок и ему не хватает этого всего. Но на самом деле ему нет никакого оправдания, когда он этим же вечером кладёт ладони на узкие бедра и кусает в загривок. Атсуши бы наверное и не подумал, что у людей есть свои укротители. И что можно быть жестоким, не применяя насилие. Что можно разбить человека одними только губами и такой красивой улыбкой. Атсуши никогда бы не подумал и о том, что рука, такая теплая и приятная, гладящая его по волосам, раньше сдавливала глотки и ломала ребра. Вырывала сердца в прямом смысле. И пожалуй на каждый поцелуй в висок приходилось одно такое сердце или чье-нибудь ребро. Не потому что Атсуши глупый и наивный мальчик. Нет. Просто Дазай — ловец душ.